Числа. Трилогия (сборник) - Рейчел Уорд

– Пасиб, – буркнула я.

Он тоже закурил – можно подумать, ничего лучше на свете не бывает, потом театрально выпустил дым и улыбнулся. А я подумала: «Ему сроку меньше трех месяцев, всего-то. Все, что осталось в жизни этому придурку, – это прогуливать школу и курить у канала. И это называется жизнь?»

Я присела на груду старых железнодорожных шпал. Никотин меня малость успокоил, но Жуку все было нипочем. Он слонялся туда-сюда, взбирался на шпалы, спрыгивал, раскачивался у самой кромки набережной, опираясь на пятки, отскакивал назад. Про себя я подумала: «Этим он и кончит, идиот, спрыгнет с чего-нибудь и сломает свою дурную шею».

– Ты всегда так вот дергаешься? – поинтересовалась я.

– Так я же не статуя. Не восковая хряпа у Мадам Тюссо. Из меня, чел, энергия прет.

Он что-то сплясал на тропинке. Я не хотела, а улыбнулась. Когда я последний раз улыбалась? Он осклабился в ответ.

– Клёвая у тебя улыбка, – сказал он.

Совсем охамел. Не люблю, когда ко мне пристают.

– Вали, Жучила, – сказала я. – Двигай отсюда.

– Не парься, чел. Я же не в обиду.

– Да, но… я такого не люблю.

– И смотреть на людей тоже не любишь, да? – (Я пожала плечами.) – Народ считает, ты с приветом: вечно смотришь вниз, никому не заглядываешь в глаза.

– Это мое личное дело. Есть причина.

Он отвернулся, столкнул ногой камень в канал.

– Как знаешь. Ладно, больше не буду говорить про тебя ничего хорошего, уговор?

– Ладно, – согласилась я.

В голове у меня зазвонили тревожные колокольчики. С одной стороны, мне больше всего на свете хотелось обзавестись приятелем, хоть немного побыть как все. С другой – что-то верещало: уноси ноги, не ввязывайся. Только привыкнешь к человеку, он тебе вроде как даже понравится – и тут он сваливает. Все сваливают рано или поздно. Я посмотрела, как он перепрыгивает с ноги на ногу, как подбирает камни и швыряет в воду. «Не лезь, Джем, – сказала я себе. – Через три месяца он умрет».

Пока он стоял спиной, я тихонько поднялась со шпал и побежала. Без объяснений, без всяких «до свидания».

Я слышала, как он кричит у меня за спиной:

– Эй, эй, ты куда?

Мысленно я приказывала ему: стой на месте, не догоняй. Голос его затихал, расстояние увеличивалось.

– Ну ладно, как знаешь. Завтра увидимся, чел.

Макак нынче совсем озверел. Кто-то, видимо, довел его с утра пораньше, вот он и отыгрывался на нас. Не возиться, не болтать, опустить головы, проверочная работа (изложение) на тридцать минут. Вся беда в том, что, когда мне велят что-то сделать, меня переклинивает. Хочется сказать: пошли-ка вы; когда захочу, тогда и сделаю. Даже если речь о том, что мне в принципе нравится. А уж тут – куда там. Вы не подумайте, читать я умею, но не слишком быстро. Мозгам нужно время, чтобы оприходовать каждое слово. Если я стараюсь читать быстрее, слова начинают путаться и лишаются смысла.

Надо сказать, в этот раз я старалась как могла. Честное слово. Карен, моя нынешняя приемная мать, выдала мне за прогулы по полной программе. Ну вы же знаете, как оно звучит, чего повторять? «Пора взяться за ум… получить хоть какое-то образование… жизнь у каждого только одна…» Она уже пообщалась и с учителями, и с моей соцработницей – в общем, с кем обычно, и я подумала: хватит мне приключений на свою голову. Сделаю вид, что прониклась, затихарюсь, отдышусь немного.

Все остальные для разнообразия тоже присмирели. Сообразили, что Макак сегодня встал не с той ноги, и решили его не доводить. Шаркали ноги, раздавались вздохи, но в принципе все сидели спокойно и трудились – или делали вид, что трудятся, – когда в классе без всякого предупреждения будто бы прогремел взрыв. Дверь распахнулась, грохнула об стену, и в класс влетел Жук – будто ядро из пушки. Споткнулся, чуть не бухнулся на пол. Тишины тут же как не бывало. Народ загоготал, заорал и завопил.

Макак не обрадовался.

– Разве так можно входить в класс? Выйди в коридор и войди как цивилизованный человек.

Жук, громогласно вздохнув, шагнул вперед и закатил глаза:

– Да ладно вам, сэр. Я же уже вошел. А то нет?

Маккалти говорил негромко, но с нажимом – если вы понимаете, о чем я, – будто вот-вот взорвется:

– Делай, что я сказал. Войди заново.

– Да зачем вам это, сэр? Мне тут делать особо нечего, но я пришел. Хочу учиться, сэр. – Ехидный взгляд на всех остальных, встреченный ответным гоготом. – За что вы меня так обижаете?

Макак глубоко вдохнул:

– Я не в курсе, с какой такой радости ты решил сегодня осчастливить нас своим обществом, но ведь зачем-то ты сюда пришел? И если ты хочешь попасть на урок, а я надеюсь, что хочешь, тебе придется выйти, нормально войти, так, как я тебя просил, и потом мы продолжим работу.

Долгая пауза – они таращились друг на друга. Остальные затихли, дожидаясь, чем кончится дело. В кои-то веки Жук почти не дергался, стоял и пялился на Макака, только одна нога подрагивала. Потом он повернулся и вышел, вот так вот просто. Все глаза, какие были в классе, проводили его до двери, а потом продолжали таращиться на пустой проем. Он свалил окончательно? Когда Жук появился снова, выпрямившись во весь рост, спокойный, как танк, по классу пронесся гул. На пороге он задержался.

– Доброе утро, сэр, – сказал он и кивнул в сторону Макака.

– Доброе утро, Доусон. – Маккалти смотрел на Жука с подозрением, не понимал, чего это тот так легко сдался. Беспокоила его такая легкая победа. Потом он положил листок с заданием, бумагу и ручку на парту Жука. – Садись, парень, и покажи, на что ты способен.

Жук проскакал к своей парте, а Маккалти вернулся на кафедру и встал там, повернувшись к классу:

– Так, а теперь все угомонились. Осталось двадцать пять минут. Посмотрим, как вы справитесь.

Но после появления Жука нам уже было не уняться. В классе теперь стоял гул. Все ерзали, перешептывались, ножки стульев скребли по полу. Маккалти то и дело делал замечания, пытаясь восстановить дисциплину:

– Смотрите в свои тетради, пожалуйста. Не размахивайте руками.

Победа ему уже не светила.

А что касается меня – слова теперь плыли и прыгали перед глазами. Полная бессмыслица, набор букв на непонятном языке, каком-нибудь китайском или арабском. Потому что я никак не могла отделаться от мысли: неужели Жук притащился ради меня? Там, у канала, мне показалось, что между нами возникла какая-то приязнь, и меня это напугало. С тех пор я избегала его, но мне-то казалось, что сам он после того дня обо мне и не вспомнил, а вот теперь я в этом засомневалась. Потому что – чтоб мне провалиться, – когда он скакал к своей парте, он мне подмигнул. Вот хам. Что он о себе думает?

После обеда у Макака все-таки случился перебор. Он что-то бубнил сквозь шум, смех, болтовню – и вдруг умолк.

– Так, убрали учебники, ручки, тетради. Все, я сказал. Живо! – (Так, чего он там еще придумал?) – Давайте шевелитесь. Всё убрали с парт. Нам нужно поговорить.

Закаченные глаза, зевки – допрыгались, сейчас начнет читать мораль. Мы покидали свои причиндалы в сумки или рассовали по карманам и приготовились к стандартной скукотище: «Безответственное поведение… низкая успеваемость… неуважение к учителю». Ничего такого не последовало.

Вместо этого он принялся прохаживаться между партами, останавливаясь рядом с каждым из нас и произнося по одному слову:

– Безработный. Кассирша. Мусорщик. – Дойдя до меня, он даже не остановился. – Уборщица, – произнес он и двинул дальше. Прошелся так по всему классу, развернулся к нам лицом. – Ну и что вы при этом почувствовали?

Кто смотрел в парту, кто в окно. Почувствовали мы именно то, чего он и добивался. Почувствовали себя дерьмом. Мы и так знаем, что за будущее ждет нас после школы, незачем всяким надутым козлам вроде Макака напоминать об этом к месту и не к месту.

А потом Жук выпалил:

– А я ничего такого не почувствовал, сэр. Это ведь только ваше мнение, верно? Мне-то что с того? Я кем захочу, тем и стану.

– Не станешь, Доусон, в том-то все и дело, и я хочу, чтобы вы все прислушались к моим словам. Судя по вашему отношению к делу, участь ваша решена. Но стоит немного постараться, собраться, поднапрячься сейчас, в выпускном классе, и все может сложиться иначе. Вы получите нормальный аттестат, нормальную характеристику – и сможете добиться гораздо большего.

– А у меня мама кассирша. – Это Шармен, через две парты от меня.

– И в этом нет ровным счетом ничего плохого, но ты, Шармен, если захочешь, можешь стать директором магазина. Всего-то и нужно – взглянуть на вещи пошире, понять, как многого ты можешь добиться. Какими вы себя видите в будущем? Ну чем вы будете заниматься через год, через два года, через пять лет? Лора, начинай.

Он обошел весь класс. Практически никто не имел ни малейшего понятия. Вернее, почти все соображали, что он по большому счету прав. Когда дело дошло до Жука, у меня перехватило дыхание. У этого парня нет будущего, и что, интересно, он скажет?