С отрога Геликона - Михаил Афинянин

Еще одна статуэтка лежала расколотой на несколько частей на полу. Сразу же в глаза бросилось подвесное отверстие у нее на спине с остатками оборвавшейся от времени толстой веревки. На потолке сразу же обнаружился ответный бронзовый крючок. Статуэтка должна была изображать парящего в воздухе лучника с золотыми солнечными лучами, исходящими из лица. Без сомнения, именно это лицо и отражалось в щите Минервы. Мы прозвали его Аполлоном.

Несмотря на то, что отдельные изображения казались узнаваемыми, ни я сам, ни мои ученики, ни коллеги, которых я приглашал на осмотр этого подвала, не смогли найти какой-либо объединяющей их идеи. Забегая вперед, скажу, что статуэтки изображают героев хранившихся вместе с ними рукописей. Не разъясняя пока, кто есть кто, предоставлю читателю самому судить о том, насколько точными или неточными оказались приведенные выше прозвания, которые мы им дали для первых научных сообщений.

Собрав вместе результаты всех лабораторных исследований, мы получили следующую картину. После окончания римского периода жизнь в поместье возобновилась ближе к концу VI в. Тогда же, практически одновременно были возведены все постройки меровингской эпохи и в дальнейшем они только поддерживались в надлежащем состоянии. Это соответствует по времени установлению в Баварии стабильной власти рода Агилольфингов, вассалов франкских Меровингов. Многое указывает на византийское или, даже точнее, ближневосточное происхождение новых хозяев Хохштадта. Разрушение поместья со всем мраморным убранством относится к концу VIII в., что так же имеет четкую привязку к Агилольфингам: именно тогда Карлом Великим был отстранен от власти и выслан из страны последний правитель этой династии. Бавария становилась частью империи франков.

Отдельно следует упомянуть о датировках пергаментов. Сам писчий материал относитсяреонт к VI в., то есть, был, по-видимому, приобретен будущими хозяевами Хохштадта непосредственно перед их переселением в Баварию. Чернила же, которыми написаны тексты, приблизительно на два столетия моложе. Это означает, что писались тексты незадолго до того, как имение было покинуто, возможно, в (достаточно дальновидном) предчувствии какого-то неблагоприятного развития событий. В свете этих результатов знакомство с содержанием манускриптов было ошеломляющим. Двенадцать из четырнадцати свитков содержат художественный текст, который с полным правом можно назвать новым, ранее неизвестным науке античным романом на древнегреческом языке. В тринадцатом свитке собраны латинские комментарии к роману. В основном это известные нам по другим источникам сюжеты античной мифологии, но среди них попадаются и вполне специфические замечания. Кроме того, папирус с комментариями сообщает нам имя автора романа – Михаил Афинянин. Наконец, четырнадцатый, едва начатый свиток содержит древнегреческие стихи, по манере напоминающие стихи, встречающиеся в тексте романа. Последний стих обрывается буквально на полуслове.

Следует заметить, что язык и понятийный аппарат романа намного древнее меровингской эпохи. Духовные истоки отраженного в тексте миропонимания гораздо естественнее возводятся к неоплатонической и оригенистской философии II-III вв., нежели к современной хозяевам Хохштадта литературе. Вероятнее всего, роман только переписывался в Хохштадте, а не сочинялся. Латинские комментарии скорее всего были составлены уже в Баварии, когда семья лишилась доступа к античному наследию, а затем переписаны заодно с основным текстом.

Перед историком, держащим в руках всю представленную сумму фактов, встает сразу уйма вопросов. Если обнаруженный текст действительно восходит к позднеантичным временам, почему мы не слышим его отголосков в произведениях других римских и византийских авторов? Что заставило хозяев Хохштадта, византийцев, покинуть родные места и поселиться в холодном и, к тому же, захваченном варварами краю Пяти Озер? Чем они занимались в бывшем эргастуле? Едва ли речь шла о религиозном поклонении, потому что хозяева явно были христианами – в меровингских слоях мы нашли несколько нательных крестов. Почему подвал был тщательно замурован от случайных посторонних глаз? Почему имение было покинуто? Почему Хохштадское поместье, самим своим видом напоминавшее о былой славе античной культуры, оказалось разрушенным во время начала первого в средневековой Европе обращения к древним истокам, на заре Каролингского возрождения?

Несмотря на истекшие с момента обнаружения памятника пять лет, историческая наука все еще далека от ответов на эти вопросы, хотя исследования ведутся, и любители древностей вправе рассчитывать в не таком уж отдаленном будущем хотя бы на частичное раскрытие этих тайн. Как для археолога для меня пока ясно одно: люди, сохранившие для нас эти манускрипты, очень хотели, чтобы их прочли в будущем. Я очень рад, что невольно оказался причастным к осуществлению их, без сомнения, светлой мечты.

Мюнхен, декабрь 2015 года

Пролог на небе

Зевс

Здравствуй, моя лучезарная, нежная девочка Гера!

Гера

Здравствуй, мой юный, перунометательный, царственный Зевс!

Зевс

Слышала новость?

Гера

Какую?

Зевс

Пришедшую с вышних небес.

Гера

Новости я не слыхала, но чудится мне перемена.

Зевс

Чуткое сердце девичье правдиво твое, дорогая.

К миру иному спуститься, к его островам и горам

Волею высшей, чем мы, олимпийцы, назначено нам,

Сделать своим этот мир от Борея до южного края,

Выстроить в нем города…

Гера

Ах как несказанно я рада!

Сердце меня в этот мир уж веками манило!

Зевс

Да не забудь же, мое золотое светило,

В центре большого и шумного первопрестольного града

Брачный чертог нам с тобой для себя надлежит возвести.

Гера

Брачный чертог! Наконец! Ведь об этом мечтали, любимый!

Зевс

Да! Только гложет тоска меня неизъяснимо:

Здешние кто же займет эти наши с тобою посты?

Гера

Думаю, нет тосковать нам с тобою весомой причины:

Видела давеча я поутру в заревой вышине

Звезду голубую – так странно светила во тьме.

«Кто ты?» – я спросила. Звезда отвечала: «Я – дева Афина.»

Зевс

Знаю ее! И о ней поведу сейчас славную речь я

Мне говорили о ней с наднебесных высот непостижных:

Силою духа она превосходит сестер твоих ближних.

Сестры, что Нила долину, илистые пашни Двуречья,

Сенью своей покрывают – вот им, всеблагим, она ровня.

Гера

Ах, милый! Как кстати ты вспомнил великие царства земные!

Крит и Микены, и Иолк, и Тиринф, семивратные Фивы,

Что с ними станет, когда чертог наш застелется кровлей?

Зевс

Длинная ль, краткая ль мысль – все тонет в бездонной пучине.

Можем ли тем возражать, кто нас много выше поставлен,

Тем, кому мы сотворим, кто всей нашей жизнью прославлен?

Нет, Гера. Думаю я, должны доверять мы Афине

Как люди нам верят.

Гера

Тогда дары поднести ей уместно!

Видится мне череда правителей, воинов, провидцев,

Изысканных мастеров, жен милых и жриц, сердцем чистых, –

Пусть строится наша земля во славу богов повсеметно!

Зевс и Гера

Всех выше поставим меж них вожака, чтоб по тверди ступал

Ее невесомой пятою.

В радости, в песне и танце, и в буйных весенних цветах –

Такой ей счастливый приход уготовим!

Из Орфея1*

Пролог на земле

В конце лета прорицатель Телеф, как водится, собирал виноград. Это было для него горячее время, как по причине все не спадающей жары, так и по причине занятости от рассвета до заката. Заранее на специально отведенном солнечном месте Телеф разложил камни, на которые ставил полные плодов ящики с низкими бортами. Раньше прорицатель все делал один, и потому ящики были у него практически квадратными – иначе ему одному было не пройти между лоз. Но вот теперь уже два года, как ему во всем помогала Эрато, а потому и ящики он переделал: вместо квадратных они стали вытянутыми. В них вмещалось теперь больше винограда, и работа шла заметно быстрее.

Пока родители были заняты, маленький Династ, рожденный Эрато плод гераклова семени, сладко проводил время. Усевшись на землю возле одного из ящиков, он очищал от ягод одну гроздь за другой и уминал их за обе щеки. Это был первый год, когда ему было позволено наесться винограда от пуза. Мать напоминала ему о необходимости выплевывать косточки, но Династ когда их выплевывал, когда нет, и лепетал в ответ что-то свое. Отвлек малыша только малознакомый голос нагнувшегося к нему бородатого мужчины: