Последний из праведников - Андрэ Шварц-Барт

Событие это само по себе ничем не примечательно. В глазах евреев, самопожертвование в башне — лишь незначительный эпизод в истории народа, изобилующей мучениками. В те времена неистовой веры целые общины, как известно, предавали себя огню, дабы не поддаться соблазну Нового Завета. Так было в Шпейере, в Майнце, в Вормсе, в Кельне, в Праге тем роковым летом 1096 года. Случалось такое и позже, когда эпидемия моровой язвы поразила весь христианский мир.

Но деянию раввина Иом Това Леви уготована была особая участь. Возвысившись над общей трагедией, оно превратилось в легенду.

Чтобы понять, как это произошло, нужно познакомиться с древней еврейской легендой о Ламедвавниках, которую некоторые ученые талмудисты относят к началу еврейского летоисчисления, к покрытым тайной временам пророка Исайи. С тех пор утекли реки крови, и столбы дыма унеслись к небесам. Но через бездны и пропасти легенда дошла до наших дней. Согласно этой легенде, мир зиждется на тридцати шести Праведниках-Ламедвавниках.[1] Ничто не отличает их от простых смертных. Им часто и самим неведомо, что они Праведники. Но не будь хотя бы одного из них в каждом поколении, горе людское убило бы даже души младенцев и люди захлебнулись бы в вопле отчаяния. Ибо Ламедвавники — сердце человечества, и в них, как в огромное хранилище, стекаются наши страдания. Тысячи народных сказаний повествуют о Ламедвавниках, их существование признается повсюду. В одном из старейших текстов Аггады[2] говорится, что самые несчастные из Ламедвавников как раз те, кто сами не знают, что они Праведники. Перед ними мир предстает нестерпимым адом. В VII веке андалузские евреи почитали скалу в форме слезы, так как считали ее окаменевшей от мук душой одного из неузнанных Ламедвавников. Другие Ламедвавники будто бы превратились в собак, наподобие Гекубы, которая выла над своими умершими сыновьями. «Когда неузнанный Праведник уходит на небо, — говорится в хасидском предании, — его душа так холодна, что Богу приходится тысячу лет отогревать ее в своих руках, прежде чем она раскроется для рая. А иные души остаются безутешными навеки, и даже самому Господу Богу не удается избавить их от человеческих страданий. И тогда Создатель, благословенно имя Его, приближает на одну минуту час Страшного Суда».

История раввина Иом Това Леви является прямым продолжением легенды о Ламедвавниках.

Ей суждено было стать легендой благодаря особым обстоятельствам, а именно: младший сын раввина Иом Това, юный Соломон Леви, чудом остался в живых. Здесь мы подходим к той части событий, которые находятся уже в области предания: точных сведений нет, и мнения авторов хроник расходятся. Они считают, что Соломон Леви оказался среди тридцати детей, крещенных во время кровавой резни. Другие полагают, что, случайно уцелевший под ножом отца, он был спасен какой-то крестьянкой, которая отдала его евреям соседнего графства.

Из многочисленных версий еврейских сказаний, бытовавших в XIII веке, упомянем сочинение Шимона Реувени из Мантуи. Он описывает «чудо» такими словами:

«У истоков истории израильского народа мы отмечаем жертву: отец наш Авраам предложил Богу своего сына. У истоков истории рода Леви мы снова встречаемся с жертвой, принесенной одним человеком: добрейший и славный рабби Иом Тов собственноручно умертвил двести пятьдесят (а по утверждение других, тысячу) верующих.

И вот, не вынес Создатель мучений раввина Иом Това, оставшегося в одиночестве.

И тогда из груды трупов, облепленных мухами, восстал его младший сын, Соломон Леви, которого охраняли ангелы Уриэль и Габриэль.

И вот еще: когда Соломон достиг совершеннолетия явился ему во сне Всевышний и сказал: „Слушай, Соломон, и открой ухо словам моим. Семнадцатого дня месяца сиван 4945 года отец твой, раввин Иом Тов, вызвал жалость в сердце Моем. Да будет же отныне и во веки веков одарено милостью Моей потомство раввина: в каждом поколении его потомков да будет по одному праведнику, и ты — первый из них. Ты цаддик“».

И заключает этот блистательный автор такими словами:

«О, вечные спутницы нашего рассеяния! Как все реки приходят к морю, так и слезы наши стекаются в сердце Создателя».

Было ли Соломону Леви видение, нет ли, но оно занимало всех. Ни один шаг, ни одно движение Соломона Леви не укрылось от глаз еврейских летописцев того времени. Они часто описывают его внешность: узкое, задумчивое, немного детское лицо в обрамлении длинных черных кудрей.

Но от правды не уйти: руки его не исцеляли язв, а глаза не источали бальзама. Ну, а то, что он пять лет безвыходно провел в синагоге Труа, там молился, там и ел, там и спал на почетной скамье, так в том нет ничего примечательного: таких примеров было множество в земном аду еврейских гетто. Поэтому только смерть Соломона Леви могла бы показать, Праведник он или нет, и положить конец разногласиям.

Она явилась за ним в 1240 году от рождества Христова, после диспута, состоявшегося по велению блаженной памяти короля Людовика Святого… По заведенному обычаю, все ученые талмудисты Королевства Французского выстраивались в ряд перед церковным трибуналом, в котором заседали и канцлер Сорбонны, Эд из Шатору, и знаменитый Никола Донина.

На этих своеобразных диспутах смерть стояла за каждым ответом талмудистов, и они высказывались по очереди, дабы по справедливости разделить между собой уготованные им пытки.

Вопрос епископа Гроция о божественной сущности Христа вызвал вполне понятное замешательство.

Но тут выступил вперед рабби Соломон Леви, который до тех пор держался несколько в стороне, как подросток, смущенный присутствием взрослых. Худой, как тростинка, в длинном черном сюртуке, он робко стоял перед трибуналом.

— Если верно, — выдавил он еле слышно, — если верно, что Мессия, о котором говорили наши древние пророки, уже пришел, как же вы объясняете все то, что происходит сейчас в мире? — Волнение так теснило ему грудь, что он закашлялся и еще тише добавил: — Благородные господа, ведь пророки говорили, что по пришествии Мессии слезы и стенания исчезнут с лица земли, не так ли? Лев с ягненком будут пастись вместе, слепой прозреет, а хромой запрыгает, как олень. И все народы сломают свои мечи перекуют их на орала… Верно? А что сказали бы люди, Ваше величество. — грустно улыбнулся он королю Людовику, — если бы Вы вдруг разучились воевать?

И вот как изложены последствия этой короткой речи в душераздирающей Книге Долины Слез:

«…тогда повелел король Людовик насильно привести к мессе наших парижских братьев в бумажных колпаках и с желтым кругом на спине да еще взять с них изрядный штраф. Наши священные книги Талмуда сжечь на костре под небом Парижа как книги дерзкие, лживые и нашептанные сатаной. А в назидание другим бросить живьем в пламя, на котором они будут гореть, этого Праведника, этого страдальца за народ наш — рабби Соломона Леви, прозванного с тех пор Печальным Рабби. Оплачем же память его».

После аутодафе этого Праведника его единственный сын, красавец Менаше, вернулся в ту самую Англию, откуда когда-то бежали его предки. Вот уже десять лет как на английских берегах царил мир, и евреям казалось, что он установился навечно.

Менаше обосновался в Лондоне, где благодаря репутации Праведников стал во главе возрождающейся общины. А поскольку речь Менаше была не менее приятна, чем лицо, его просили защищать евреев, то и дело обвиняемых в колдовстве, в ритуальных убийствах, в отравлении колодцев и в прочих злодеяниях. За двадцать лет Менаше семь раз добился оправдательного приговора, что само по себе было делом неслыханным.

Подробности седьмого судебного разбирательства мало известны. Некоего Элиэзера Джефрио обвиняли по навету в том, что он всадил нож в просвиру, а значит, умертвил Христа и пролил кровь из его сердца, ибо просвира и есть сердце Христово. Успех Менаше на этом процессе обеспокоил двух влиятельных епископов, и вскоре его самого вызвали на суд святой инквизиции по обвинению в том же преступлении, которое приписывали Элиэзеру Джефрио, недавно спасенному стараниями Менаше.

Ему задали запутанный вопрос, который, по установленному правилу, можно было «развивать дальше», но запрещалось повторять. В судебных отчетах значится, что Менаше повинен в злонамеренном молчании. Так что седьмого мая 1279 года в присутствии самых красивых женщин Лондона ему надлежало испытать на себе страсти Христовы. В горле Менаше трижды повернули венецианский клинок, который заранее благословили.

«Так, — простодушно замечает автор хроники, — после тщетной защиты перед судом людским отправился Менаше Леви защищать нас перед судом Господним».

Сыну его, Израилю, казалось, не был уготован этот опасный путь. Человек тихий и спокойный, он сидел в своей сапожной лавке-магазине и под стук молотка сочинял элегические поэмы. Он так прославился своей замкнутостью, что редко кто заглядывал к нему — разве с башмаками в руках. Одни утверждают, что он с головой ушел в книгу Зохар. Другие — что не зря у него был медлительный взгляд и воркующий голос: и душа у него была голубиная. Некоторые из его поэм вошли в ашкеназский ритуал. Его перу принадлежит знаменитая молитва о прощении: «О, Господи! Не предавай забвению пролитую кровь».