Удачный сезон - Анна Иванцова

Ножа в ящике два. Интересно, каким из них пользовалась Дина, готовя утром завтрак? Гадать некогда, беру оба. Так будет интересней.

Девушка даже не оборачивается, когда в нескольких шагах от нее приоткрывается дверь. Мне в нос бьет запах духов – сладкий, ягодный, знакомый. Одна из самых дорогих марок. Очень подходит такой девушке, как Дина.

Какое-то время – кажется, целую вечность – я просто смотрю на свою жертву. Длинные стройные ноги с ногтями, покрытыми нежно-розовым лаком, особенно приковывают взгляд. Загар на них ровный, неестественно оранжевого оттенка, только это и неприятно.

– В солярий ходить вредно, – вдумчиво говорю, сунув ножи за ремень джинсов, под футболку, Девушка от неожиданности подскакивает, роняя расческу.

– Ты… что тут делаешь? – выпаливает, таращась на меня так, как будто перед ней – заговоривший вдруг шкаф.

Улыбаюсь как можно приветливей:

– Загляну, думаю, по-соседски. От дождя заодно спрячусь. Вон как погода испортилась.

– Кто так делает-то? Я же испугалась! – с укором изрекает Дина, будто сей факт мог быть мной не замечен.

Улыбаюсь еще шире, отлично понимая, как по-дурацки сейчас смотрюсь. Так и надо. Ведь нет лучше способа ослабить чужую бдительность, чем выглядеть полным кретином. Тем более, я хочу в полной мере насладиться общением, чтобы как можно глубже запечатлеть воспоминания о сегодняшнем дне. Да и некрасиво будет, если я приступлю к делу, даже не поздоровавшись.

– Извини, пожалуйста. Просто там так льет… – говорю как бы в оправдание, делая лицо смущенным и проводя ладонью по мокрым волосам. Даже краснею немного. Дина чуть расслабляется, в ее взгляде появляется нечто, похожее на сочувствие. Я же виновато молчу. А по щекам сбегают крупные капли, так похожие на слезы. У любой девушки дрогнуло бы сердце.

– И все-таки, стучаться надо, – уже менее недовольно говорит Дина. Я тычу пальцем в заливающийся очередным поп-хитом магнитофон.

– Ты не услышала стук. Кстати, это моя любимая песня, – вру, смущенно улыбаясь. Последняя тень недоверия сходит с симпатичного загорелого лица. Сработало.

– Может, чаю тогда попьем?

– Неудобно как-то… – снова вру, очень правдоподобно, кстати. Ведь ложь – неотъемлемая часть моей жизни. К тому же, большая.

Дина ловко проскальзывает мимо меня на кухню ставить чайник. Я успеваю ощутить щекочущее прикосновение волнистых надушенных волос. Живот сводит сладкий спазм предвкушения. Тупо таращусь на перебегающие туда-сюда босые ноги. Почему-то хочется коснуться кожи, узнать, какая она – теплая или прохладная, нежная или бархатистая. С чего бы? Сексуального интереса к жертвам у меня не бывает. Отгоняю нахлынувшие странные мысли, пытаясь сосредоточиться на играемой роли. Не хотелось бы все испортить. Слишком сложно начинать сначала и искать другую жертву.

Дина наскоро собрала незатейливую трапезу: два бутерброда с плавленым сыром, нарезанные кружочками огурцы, наверняка сорванные с родительской грядки, печенье.

Ну и, конечно, чай.

Раньше меня посещала мысль, что можно незаметно подсыпать чего-нибудь в питье, но тогда возникло бы множество самых разных сложностей, начиная с того, что, сколько ни старайся, далеко не каждая девушка станет предлагать случайному гостю чай. Даже с учетом того, что я стараюсь выбирать добрых и простосердечных барышень, привыкших доверять людям, тем более таким обаятельным, как я. Еще вопрос заключался в том, что именно подсыпать. Если использовать простое снотворное, то риск возникновения всяких эксцессов многократно возрастал, потому что пришлось бы ждать действия лекарства. А обзавестись сильнодействующими препаратами у меня возможности, разумеется, нет. Но все эти детали не самое главное. Главное же то, что девушки в бессознательном состоянии малопривлекательны. Конечно, работать с ними куда проще, но вот сам процесс как бы теряет смысл, становясь безвкусным и… пустым, что ли. А все ведь и делается ради того самого смысла. В моем деле абсолютно все наполнено значением, все подчинено особой цели. Поэтому и максимально рассчитано. Люблю точность. Оттого и предпочитаю работать, так сказать, живьем.

За окном то и дело взрывается мир. День превращается в однородную серую массу. Нет больше деревьев, цветов, бассейна, соседних домиков. Есть лишь мы двое, отделенные от этого блеклого небытия. В наших чашках – горячий чай с лимоном, из смежной комнаты доносится приглушенное пение старой немецкой рок-группы. Мы разговариваем о каких-то глупостях, иногда посмеиваемся. Я наслаждаюсь каждым мгновением, каждым вздохом, каждым, даже самым незаметным, движением.

Рассказываю Дине кое-что о себе, упоминая наших общих знакомых из дачного общества. Для большего доверия, для укрепления нашей, пусть и недолгой, связи. Моя подготовка к делу безупречна, что вызывает чувство гордости. А нескончаемая ложь тонкой паутиной окутывает собеседницу. Она и у умного и внимательного человека ни на секунду не вызвала бы подозрений, что уж говорить о глупенькой наивной девочке. А все потому, что каждое мое слово соткано из множества действительных, вызнанных немалым трудом фактов. То по сути и есть правда, только подогнанная специально под меня, как сшитая из старых лоскутов новая рубаха.

А рассказываю я, что наш дачный участок находится в соседнем проулке, упоминаю некоторых знакомых, например теть Зою, одинокую пожилую даму с причудами. Она полет грядки с раннего утра до позднего вечера и постоянно скандалит с соседями, перевесив массивные груди через низкий заборчик, крича, что напишет в суд, если те не будут лучше у себя полоть. Ведь вся их трава летит к ней! Смеемся. Это меня радует. Не зря, значит, пришлось пообщаться с этой чокнутой. Все негативное, неприятное всегда можно использовать с выгодой для себя.

Жаль только, что разговор ускоряет время, когда так хочется его замедлить.

Тут раздается резкий высокий звук – звонит Динин мобильник. Девушка легко вспархивает с места, бежит к надрывающемуся писком гаджету, даже не подозревая: это последнее, что она делает в своей жизни. Да еще и дверь в комнату закрывает, чтобы спокойно поболтать. Словом, сама предоставляет мне возможность подготовиться.

Встаю, тихонько подхожу к кухонному столу, достаю нож, которым Дина только что нарезала хлеб. А те, что были спрятаны у меня под одеждой, кладу на место, тщательно обтерев рукояти футболкой, чтобы не забыть сделать это потом.

Рассматриваю выбранный нож. Лезвие в пальцах – длинное, острое, – кажется, светится изнутри, будто призывая меня поторопиться. И не зря: слишком уж долго мы беседовали. Возвращаюсь на стул, прячу нож между напряженных колен, согревая прохладный металл своим теплом, оставляя на нем следы своей плоти, которые в решающий момент проникнут в кровь Дины, соединяя нас навсегда.

Вот, кстати, и она. Вбегает радостная, сияющая, как украденный непогодой