Закопчённое небо - Костас Кодзяс

В обстановке произвола властей, слежки агентов асфалии, полицейского террора борьба эта необычайно трудна и ведет большей частью в тюрьму или к гибели. Но она единственный выход для настоящего человека, и лучшие люди Греции бестрепетно вступают на этот тернистый путь. Мы видим, как гибнут осажденные солдатами молодые борцы во главе с коммунистом Сарантисом, и страницы, посвященные описанию их гибели — кульминация романа, — лишены настроения обреченности и безнадежности. Это, быть может, самые светлые страницы книги в отличие от тех, где со всей беспросветностью описан мрачный повседневный быт рабочей окраины города.

Молодость, любовь, благородство, высокие помыслы гибнут в этой неравной борьбе вместе с юными героями книги. Но гибнут они не бессмысленно, не зря. Их светлый подвиг озаряет жизнь людей, зовет на борьбу оставшихся в живых. И дело, за которое они отдали жизни, живет и развивается. Продолжает борьбу Никос, новые революционные силы зреют в рабочем коллективе фармацевтического завода. И даже люди старшего поколения, всегда стоявшие вне борьбы или бывшие ее противниками, такие, как сама Мариго Сакка или полковник Перакис, начинают понимать, что нельзя так жить дальше, и мало-помалу включаются в борьбу. С этими чувствами надежды и веры в будущее торжество правого дела на многострадальной греческой земле и закрывает читатель роман К. Кодзяса.

И хотя роман написан двенадцать лет назад, нынешняя судьба греческого народа, подпавшего под власть военной хунты, как бы осветила его новым светом. Мне кажется, прочтя его, советский читатель гораздо лучше поймет существо событий, происходящих сейчас в Греции, почувствует еще острее, что должен переживать в наши дни каждый честный грек, и ощутит всю глубину трагедии этого прекрасного и всегда дружественного нам народа.

Родина демократии — Греция оказалась сейчас страной военно-фашистской диктатуры. Переворот, совершенный хунтой «черных полковников», — это по сути первая крупная вылазка послевоенного неофашизма в Европе. Советский народ, заплативший дорогой ценой — двадцатью миллионами жизней — за победу над германским фашизмом, не может не быть глубоко озабоченным событиями в Греции и судьбой греческого народа. Широкое, душевное движение солидарности с греческими демократами, развернувшееся в нашей стране, красноречиво свидетельствует о глубоком сочувствии наших людей страдающей Греции. Книга Костаса Кодзяса — борца, коммуниста, верного сына своего народа — будет сейчас вкладом в это движение солидарности.

С. С. Смирнов

писатель, Лауреат Ленинской премии, председатель Советского комитета солидарности с греческими демократами

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Было холодное январское утро 1939 года. Хараламбос Саккас собирался выйти из дому; он напялил на голову смятую кепку, поднял воротник пальто. Этому щуплому, маленькому старичку с острым носом и большим кадыком было около шестидесяти пяти лет, но от чрезмерных возлияний у него давно уже тряслись руки. В своем потрепанном балахоне длиной чуть не до пят он напоминал смешного Фасулиса, куклу, с которой любят играть ребятишки.

Он стоял посреди комнаты и, чтобы согреть руки, дышал на них, поглядывая на своего старшего сына. Втянув голову в плечи, Илиас брился перед осколком зеркала, поставленным на мраморную доску комода. От Илиаса, высокого курчавого юноши, у которого даже зимой не сходил загар с лица, шеи и рук, веяло силой и здоровьем; он был в майке, но точно не чувствовал холода, и, возможно, поэтому старик при взгляде на сына зябко поежился…

Хараламбос принялся ходить по комнате.

По правде говоря, ему больше нечего было делать дома. Он налил в стакан настойки целебной травы, выпил ее и теперь, казалось, мог бы идти.

Но его жена, Мариго, взбивавшая матрас на постели, покосилась на него, заподозрив недоброе. «Гм, опять он вытащил из кармана какие-то засаленные бумажонки, напускает на себя деловой вид. Чую, что он без гроша», — подумала она.

Поеживаясь от холода, Хараламбос с нетерпением ждал, когда жена закончит уборку. «Вот чудачка, целый час стелит кровать, любит порядок. С молодости она такая!»

Наконец Мариго взяла поднос с пустыми чашками и, бросив подозрительный взгляд на мужа, молча вышла из комнаты. Вскоре из кухни донесся шум льющейся из крана воды.

— Илиас… — Хараламбос подошел на цыпочках к сыну и осторожно притронулся к его плечу. — Будь добр, сынок…

Илиас обернулся, продолжая намыливать подбородок.

— Чего тебе?

Отец костлявой рукой погладил его по плечу.

— Не найдется ли у тебя десятки?

— Опять попрошайничаешь, отец…

— Тс-с-с! Как бы не услыхала твоя мать.

Хараламбос испуганно покосился на дверь и, отойдя от сына, встал у стены.

Он ждал и ждал, с грустью наблюдая, как Илиас намыливает кисточку; потом перевел взгляд на сросшиеся брови сына, темную родинку у него над локтем — точь-в-точь как у него самого, на том же месте.

— Мне даже закурить нечего, Илиас. Ни одной сигареты, — пробормотал он, уставясь в потолок.

На облезлом потолке выделялись слои старой краски. Эти две комнатки с кухней Хараламбос снял задолго до того, как открыл свою лавку, еще тогда, когда ходил по деревням с рулонами материи за спиной. Квартал этот понравился Мариго. Большинство соседей были беженцами из Малой Азии; они работали на ближайших заводах или содержали разные лавчонки. В то время в двух шагах от их дома кончались все постройки и начинались поля, неподалеку росло несколько оливковых деревьев и виднелся голый склон холма.

Теперь Мариго с болью вспоминала о тех годах как о счастливом невозвратимом времени.

Иногда ей приходили на память праздники, когда Хараламбос выкидывал обычно какие-нибудь шутки. Этот безбожник то, закутавшись в простыню, изображал привидение, то отплясывал, закатав до колен брюки, то водружал на стол, за которым сидели гости, ночной горшок. «Креста на тебе нет!» — кричали, хохоча, женщины. В то время у нее было лишь двое детей, Клио и Илиас…

Да, тогда они жили совсем иначе…

В воскресенье вечером вся семья выходила на прогулку, впереди шли дети, позади она с мужем.

Возле таверны на площади играла шарманка и танцевал народ. Мариго гордо выступала с улыбкой на лице, и ее зеленое шелковое платье с бантиками на рукавах шелестело при каждом шаге. (Спустя много лет клочки от него пошли на заплаты, которые она ставила мужу на драные кальсоны.) Они смотрели на прохожих, с наслаждением вдыхали запах жаркого, приготовленного из ливера, и потом чинно усаживались за столик в кофейне. Счастливая Клио с жадностью уничтожала ванильный крем.

Когда они возвращались домой, Хараламбос сажал Илиаса к себе на плечи и не возражал, если сынишка дергал его за волосы…

— Илиас!..

Старик печально смотрел, как бритва осторожно скользила по щеке сына. Да, он уже настоящий мужчина! Ростом Илиас пошел в мать. А родинка над локтем?.. Может, сын забыл, что отец стоит здесь и ждет. Старик не решался больше открыть рта, он робко кашлянул.

Хараламбос кашлянул еще раз, но бритва продолжала скользить по щеке Илиаса. В окно старик увидел тетушку Уранию, хозяйку дома; она тащилась по двору, покачивая своим толстым задом. Ему показалось, что Урания поманила его рукой. Ну и длинный у нее язык, она своей болтовней человека уморить может! Когда он пришел снимать квартиру, битый час расхваливала она здешний воздух. «Богородица явилась мне во сне и показала, какой здесь рай, вот мы и купили этот участок. Бедняжка почувствовал себя тут так, будто у него крылья выросли», — говорила она о своем муже, который страдал болезнью сердца. Он вскоре умер, и Урания стала сдавать комнаты…

— Ладно, дай пятерку. От пятерки не обеднеешь… А, Илиас?

— Ну хороша! Погоди, сейчас кончу!

— Я подожду, подожду, — пробормотал обрадованный старик.

Слышно было, как кто-то отодвинул засов наружной двери, потом быстрые шаги застучали по плитам двора. Это Никос, младший сын Хараламбоса, пошел на завод.

Старик, съежившись, застыл у стены. Он согревал дыханием свои замерзшие руки, следя в окно за сутулой фигурой Никоса. Множество воспоминаний всплывало в его памяти.

…Да, Никос родился в хорошее время. Тогда Мариго каждый год на пасху и в октябре к началу занятий в школе покупала ребятишкам новые ботинки, завязывала волосы Клио двумя большими бантами и мечтала, чтобы Илиас выучился на врача. Вскоре после рождения Никоса он, Хараламбос, открыл свою лавочку в какой-то дыре по соседству с другими текстильными лавчонками на улице святого Марка. Когда в те дни он говорил о своем торговом деле, лицо его сияло от радости, и, шутливо похлопывая Мариго по спине, он восклицал: «Ох, голубушка, скоро ты у меня станешь хозяйкой в собственном доме!..» Потом частенько он так распалялся, что жена, стыдясь ребятишек, гнала его от себя…