Семён Светлов - Алексей Лукшин

Как и положено рассказчику, он приостановил свой рассказ, чтобы сосредоточиться.

– Через несколько часов вставать на концерт, – как заправский актёр, он сделал испуганное лицо, – а у меня словно кости от мяса отделились. Печень, почки, селезёнка, как холодец-дрожалка, внутри меня сотрясаются. Работают сами по себе, в автономном режиме. Как заправский водитель скажу: двигатель троит.

Разыгрывал или так получилось, но создалось впечатление, что он побледнел.

– Я как подумаю о танцах, меня в пот бросает. А на сцену выходить надо. Моё выступление же никто не отменит. Всё, думаю, пропало. И вот наш выход. Все разминаются, начинают к кулисам ближе сходиться. Стою ни жив ни мёртв. Удары сердца считаю. – Рязанцев приложил руку к груди. Рука волнительно вздрагивала, словно она действительно резонировала от сердечных ударов. – Тук, – его рука вздрогнула. – Жду следующего. Тук-тук, – комментировал он. – Волосы дыбом. Сознанием понимаю: умру. Умру на сцене, а ведь не хочу. – Лицо рассказчика приобрело мученическое выражение. – Цепляюсь за жизнь, – он замер на миг. – Всё, слышу, нас объявляют. Только и понял отчётливо из того: «Ансамбль народного танца „Калинка“». Да ещё «Россия».

Оглядевшись, Рязанцев сделал такое лицо, словно он что-то выискивал. Ни у кого не возникало сомнений, что он пересказывает историю правдиво, в той последовательности, как он и переживал её.

– Смотрю, передо мной со сцены объявитель вышел, в руках – плакат на тонкой палке. Небольшой такой. И надпись: Russia. Я все силы собрал и к нему: спаситель мой, иди-ка сюда, да-да подойди, – пальчиком его подманиваю.

Указательный палец по-свидетельски повторил то же самое движение.

– Он не поймёт. – Вытаращил глаза на мой палец. – А мне то что. Я у него из рук хвать плакатик. И говорю ему: – Всё иди, иди. Разберёмся. Потом тебе отдам. Станцуем только.

Вышли на сцену, а я краешком, краешком, да и в сторонку. Встал на сцене, с краешка, перед зрителями. Истекаю потом. Сырой, хоть выжимай. Перед собой плакатик выставил, лицо кирпичом сделал, никого не слышу, не вижу, знать не хочу. В безоблачное греческое небо закатное впёрся и думаю: «Пусть что хотят делают, не сойду с места».

А мне так потихоньку из группы покрикивают, взывают к совести. Наглецом назвали. А всё равно, хороводы водить, гурьбой скакать – пожалуйте без меня. Я сделал всё возможное. И за жизнь уцепился. Я потом ни с одним из нашей группы двое суток не разговаривал. Как тяжело мне было!

Послышался вздох человека, изнемогавшего от тяжёлого похмелья. Рязанцев воспроизвёл его так, что никаких сомнений быть не могло: настолько глубоко он его запомнил и повторил.

Стоявший у окна Андрей Философ, наблюдавший картину с голубями, повернулся в пол-оборота и вклинился в рассказ, не обращая ни на кого внимания и перебивая:

– Хорошего человека сразу видно! Его, можно сказать, чувствуешь. Так природа устроена.

Все перевели взгляд на него. Он же сказав это, как будто отстранился от них.

«К чему бы это!» – промелькнула у всех присутствующих мысль.

Андрей отошёл от окна, налил в чашку кипятка из кулера, бросил в него пакетик чая. Медленно помешивая сахар, обратился к Эдику Светлову:

– Не засиживайся. Вот главное твоё достоинство на сегодняшний день. Тогда и будущее разглядишь, и развитие получишь.

Тарас поднял глаза и согласно кивнул. Он перелистнул страницу в бумажной папке и добавил:

– Кто понял жизнь, тот не торопится, – и заулыбался, взглянув на Андрея. Сказанная фраза принадлежала тому. И они об этом знали. Но как умело и своевременно Тарас воспользовался ею. Его глаза блеснули хитро, заговорщицки.

Эдик Светлов, самый молодой из присутствующих, прилежно дослушал. Возражать он не стал. Лишь сунул тонкую сигарету «Вирджинию Слимз» в рот и вытянул губы, чтобы прикурить. Имея меньше опыта, чем остальные, но желая идти в ногу с товарищами, Эдик сказал, придавая разговору некоторую деловитость:

– Всё же удача должна быть. Без неё никуда. Везенье, удача и фарт, как хочешь назови, есть обязательное условие успеха. Андрюх, ты как считаешь? – он повернулся к Андрею, чтобы адресовать ему свой вопрос, как бы ища поддержки. – Ведь в жизни каждого человека хоть раз, но шанс даётся, – он сделал паузу. – Вот понять его, разглядеть этот шанс – самое трудное. Без ума тут не обойтись.

Он сказал это таким тоном, что словно ум, который он имеет в виду, у него-то как раз имелся.

В последовавшем молчании Эдик медленно дунул струёй дыма из вытянутых губ, считая, что фраза ему удалась. Теперь он ждал, как задумчивый шахматист, что ответит Андрей.

Тот не торопился с ответом, но, обведя всех по очереди взглядом, увидел физиономии, находящиеся в некоем ожидании. И тогда он принялся обдумывать сказанные Эдиком слова с таким видом, словно знает цену своим размышлениям не хуже остальных.

– Да, без сомнения, – начал Андрей, – удача должна быть. Но тот редкий шанс, когда удача непременно снизойдёт, всё-таки даётся тому, кто использует большее количество попыток в своём ремесле, предпринимает шаги к действию. Чем больше попыток, тем чаще неудачи. С ними приобретается опыт. А везенье – это всё-таки фактор. Наверное, удел энергичных людей. Или с первой попытки, или с десятой. Только хватит ли сил и терпения до неё? До десятой!

В коридоре послышались шаги. Под чьими-то ногами заскрипел ламинированный пол.

Андрей Философ подошёл к Эдику Светлову и, потрепав, несильно надавил на плечо.

– Мух не ловишь, не будет тебе везенья.

С этими словами в кабинет, поскрипывая паркетом, вошёл, прихрамывая на ногу, Семён Светлов.

Он выглядел активным и свежим. По очереди поздоровался со всеми. Наступило оживление, словно на раскалённую каменку плеснули ковш воды. Возможно, из-за того, что всем пришлось приподняться и поприветствовать друга.

Эдик Светлов в волнении подорвался с места, которое принадлежало боссу.

Увидев единственный стул, Эдик сдвинул его в сторонку и бережно уселся на краешек, выпрямив спину. Неловкость заиграла на его лице чем-то девичьим, покусившимся на взрослое.

Удивлённый Тарас, сухо и деловито указывая на хромоту, спросил:

– Что хромаешь?

Все замолчали, чтобы потом не переспрашивать. Семён уселся поудобнее в нагретое братом кресло, отрегулировал его, показывая всем своим видом недовольство тем, что приходится тратить время на такой пустяк по чужой вине. Создавшаяся пауза послужила дополнительным аргументом, которым он и воспользовался в это мгновение.

– В футбол играл, – сказал он спокойно, но, все-таки сожалея о случившемся, добавил: – Опять мениск. С армии меня мучает. Никак не соберусь к хирургу. Всё, в последний раз. Надо вырезать.

Он посмотрел на Андрея Философа, пытаясь убедить его в своей решимости. Мол, не вру! Действительно в последний раз.

Глава II

Прошло немного времени. Семён настраивался на рабочий лад. После выходного дня он притрагивался к предметам на столе. Поправлял их, сдвигал, хотя и ставил вроде в то же самое положение. Скорее это было ритуальное и привычное действие хозяина. Наконец он закончил, после чего негромко сказал, убедившись, что его слушают:

– Зачем я просил всех собраться? – Он посмотрел на каждого. – Произошёл инцидент. Сейчас расскажу, вот только мысли настрою на работу.

Он выложил из портфеля толстую папку и ещё пару ненужных в данный момент предметов. Снова поперекладывал что-то на столе. Поводил по нему руками, подвигал локтями. Видно, для того, чтобы успокоиться. Продолжил:

– Через полчаса Жора Казино подъедет.

Он протянул руку за чашкой, чтобы налить себе чаю. Эдик Светлов, заметив неуклюжие движения брата, догадался и подскочил, сделав подобострастное лицо.

– Сиди, сиди, я сделаю. Сколько сахара?

Семён Светлов, не обращая внимания на него ответил:

– Положи четыре.

Тарас, не дожидаясь, пока договорит Семён, подогнал ему свой вопрос:

– Сень, я не вижу ноутбуков. Куда делись? Ни моего, ни твоего.

На что тот ему согласно ответил:

– Я по этому поводу и попросил собраться, – недобрая гримаса искривила его лицо. – Мы здесь все знаем друг друга. Жора же, которого между нами зовём Казино, вчера вечером пришёл, снял с охраны здание, зашёл в кабинет и взял ноутбуки, из салона красоты вынес телевизор. Позвонил мне поздно вечером, рассказал об этом, мотивируя свой поступок тем, что взял вещи вместо не выданной ему зарплаты, – он остановил свою речь, размышляя, все ли важное по существу он изложил. Обдумав, что все существенное сказано, добавил: – Через полчаса Жора приедет объясниться.

Вызванное словами Семёна, Тарас в недоумении прорезал искусственное затишье:

– Стоп! А мой зачем взял, если у него претензии к тебе?

Он вопрошающе посмотрел на Семёна Светлова. И, как бы открещиваясь от общей проблемы (на пацанском языке, включил бычку), запричитал: