7 лучших историй для мальчиков - Вальтер Скотт

Потомки ленапов слушали слова Ункаса с тем уважением, которое внушает суеверный страх, и тайно наслаждались тем образным языком, на котором говорил юный сагамор. Ункас внимательно следил своими умными глазами за слушателями и, убедившись, что его слова произвели выгодное впечатление, постепенно отбросил властный тон. Окинув взглядом безмолвную толпу, окружавшую возвышение, на котором сидел Таменунд, он впервые увидел связанного разведчика. Ункас пробрался сквозь толпу к своему другу, быстрым, гневным взмахом ножа перерезал связывающие его тело ремни и дал знак толпе расступиться.

Индейцы повиновались молча и снова сомкнулись в круг, как до появления Ункаса. Он взял разведчика за руку и подвел его к патриарху.

– Отец, – сказал он, – взгляни на этого бледнолицего: это справедливый человек, друг делаваров и гроза макуасов.

– Какое имя заслужил он своими подвигами?

– Мы называем его Соколиным Глазом, – ответил Ункас, называя разведчика его делаварским прозвищем, – потому что зрение никогда не изменяет ему. Мингам он известен своим верным ружьем, и они называют его Длинным Карабином.

– Длинный Карабин! – воскликнул Таменунд, открыв глаза и сурово глядя на разведчика. – Моему сыну не следовало бы называть его другом.

– Я называю другом того, кто доказывает дружбу делом, – ответил молодой вождь спокойно и твердо. – Если делавары приветствуют Ункаса, то и Соколиный Глаз находится среди друзей.

– Бледнолицый убил многих моих воинов. Его имя славится ударами, которые он нанес ленапам.

– Если какой-нибудь минг нашептал это на ухо делава-рам, то этим только доказал, что он лживая птица, – сказал разведчик.

Он решил, что для него наступило время снять с себя оскорбительное обвинение.

– То, что я убивал макуасов, я не стал бы отрицать даже у их собственного костра. Но никогда моя рука не принесла вреда делавару, так как я дружески отношусь к ним и ко всем, кто принадлежит к их племени.

Легкий одобрительный шепот пробежал среди воинов; они переглянулись между собой с видом людей, начинающих сознавать свое заблуждение.

– Где гурон? – спросил Таменунд.

Магуа смело выступил и встал перед патриархом.

– Справедливый Таменунд не будет удерживать то, что гурон дал ему на время, – заявил он.

– Скажи мне, сын моего брата, – проговорил мудрец, отворачиваясь от мрачного лица Хитрой Лисицы и с радостью устремляя взор на открытое лицо Ункаса, – имеет ли гурон над тобой право победителя?

– Нет. Барс может иногда попадаться в ловушки, расставленные женщинами, но он силен и знает, как выпрыгнуть из них.

– А Длинный Карабин?

– Смеется над мингом. Ступай, гурон, спроси у своих женщин, каков из себя медведь.

– А чужеземец и белая девушка, которые вместе пришли в мой лагерь?

– Должны идти свободно по какому угодно пути.

– А женщина, которую гурон оставил у моих воинов?

Ункас не ответил.

– А женщина, которую минг привел в мой лагерь? – строго повторил Таменунд.

– Она моя! – крикнул Магуа, торжествующе погрозив рукой Ункасу. – Могиканин, ты знаешь, что она моя!

– Мой сын молчит, – сказал Таменунд, стараясь прочесть ответ на лице юноши.

– Это правда, – тихо ответил Ункас.

Последовала короткая, но красноречивая пауза, во время которой ясно было, как неохотно толпа признавала справедливость требования минга. Наконец патриарх, которому принадлежало право решения, сказал твердым голосом:

– Уходи, гурон.

– А как он уйдет, справедливый Таменунд, – спросил коварный Магуа, – с пленницей или без нее? Вигвам Хитрой Лисицы пуст. Поддержи его, отдав то, что ему принадлежит.

Старец сидел некоторое время, погруженный в глубокое раздумье; потом он наклонил голову к одному из своих почтенных товарищей и спросил:

– Этот минг – один из вождей своего племени?

– Первый среди своих соплеменников.

– Чего же ты еще хочешь, девушка? Великий воин берет тебя в жены. Иди, твой род не угаснет.

– Пусть он лучше тысячу раз угаснет, – воскликнула с ужасом Кора, – чем подвергнуться такому унижению!

– Гурон, ее душа – в палатках ее отцов. Девушка, которая идет замуж поневоле, приносит несчастье в вигвам.

– Она говорит языком своего народа, – возразил Магуа, взирая с горькой иронией на свою жертву. – Она из рода торгашей и торгуется из-за ласкового взгляда. Пусть Таменунд скажет что следует.

– Возьми за нее выкуп, а от нас – пожелание тебе счастья.

– Я не возьму ничего, кроме того, что принес сюда!

– Ну так уходи с тем, что принадлежит тебе! Великий Маниту запрещает делавару быть несправедливым.

Магуа подскочил к своей пленнице и с силой схватил ее за руку. Делавары отступили в полном молчании, и Кора, как бы сознавая, что всякие мольбы напрасны, приготовилась беспрекословно подчиниться своей участи.

– Погоди, остановись! – крикнул Хейворд, выскакивая вперед. – Сжалься, гурон! За нее дадут такой выкуп, что ты станешь первым богачом в своем племени.

– Магуа – краснокожий, он не нуждается в побрякушках бледнолицых.

– Золото, серебро, порох, свинец – все, что нужно воину, будет в твоем вигваме, все, что необходимо великому вождю!

– Хитрая Лисица очень силен! – крикнул Магуа, бешено потрясая рукой, в которой держал руку беспомощной Коры. – Он отомстил!

– Боже всемогущий, – сказал Хейворд, в отчаянии сжав руки, – неужели ты допустишь это? Тебя, справедливый Таменунд, молю о пощаде!

– Слова делавара сказаны, – ответил старик, закрывая глаза и опускаясь на свое место. – Мужчины не говорят дважды.

– Великий вождь поступает мудро и благоразумно, не теряя времени на повторение того, что уже сказано, – проговорил Соколиный Глаз, делая Хейворду знак, чтобы он замолчал, – но каждый воин должен, в свою очередь, хорошенько обдумать решение, прежде чем всадить томагавк в голову пленника… Гурон, я не люблю тебя и вообще не могу сказать, чтобы кто-нибудь из мингов видел снисхождение с моей стороны. Можно смело предположить, что война закончится не скоро и много еще ваших воинов встретится со мной в лесу. Вот и рассуди, кого ты предпочитаешь привести пленником в свой лагерь: эту женщину или такого человека, как я?

– Неужели Длинный Карабин отдаст свою жизнь за женщину? – заколебался Магуа, который уже собрался уходить из лагеря со своей жертвой.

– Нет-нет, я этого не говорил! – ответил Соколиный Глаз, решив поторговаться при виде жадности, с которой Магуа слушал его предложение. – Это была бы слишком неравная мена: отдать воина в полном расцвете сил за девушку, даже лучшую на всей границе… Я мог бы отправиться на зимние квартиры теперь же, по крайней мере за шесть недель до того, как опадут все листья, с условием, что ты отпустишь девушку.

Магуа отрицательно покачал головой и сделал толпе знак расступиться.

– Ну, хорошо, – прибавил разведчик с видом человека, еще не пришедшего к окончательному решению, – я добавлю еще «оленебой». Поверь слову опытного охотника, это ружье не имеет себе равного.

Магуа ничего не ответил на это предложение и продолжал раздвигать толпу.

– Может быть… – сказал разведчик, теряя напускное хладнокровие, – может быть, если б я согласился научить твоих воинов, как владеть этим ружьем, ты бы изменил свое решение?

Магуа снова приказал расступиться делаварам, которые все еще окружали его непроницаемым кольцом в надежде, что он согласится на мирное предложение.

– Чему быть, того не миновать, – продолжал Соколиный Глаз, оборачиваясь к Ункасу с печальным, смиренным взглядом. – Негодяй знает свое преимущество и пользуется им! Да благословит тебя бог, мальчик! Ты нашел себе друзей среди своего родного племени; я надеюсь, они будут так же верны тебе, как я. Что касается меня, то рано или поздно я должен умереть, и большое счастье, что мало кто будет оплакивать меня. Этим чертям, по всей вероятности, все-таки удастся завладеть моим скальпом, а днем раньше, днем позже – это не имеет значения. Да благословит тебя бог! – повторил суровый житель лесов, опуская голову. Но тотчас же подняв ее и глядя печально на юношу, он прибавил: – Я люблю вас обоих – тебя и твоего отца, Ункас, хотя у меня с вами разный цвет кожи. Скажи сагамору, что в самые тревожные минуты я никогда не забывал о нем. Прошу тебя, думай иногда обо мне, когда будешь идти по счастливому пути. Ты найдешь мое ружье в том месте, где мы спрятали его. Возьми его и оставь себе на память. И слушай, мальчик: так как ваши обычаи не отрицают мести, не стесняйся пускать это ружье в дело против мингов. Это отвлечет тебя от мысли о моей смерти и успокоит твою душу… Гурон, я принимаю твое предложение: освободи эту женщину. Я – твой пленник.

При этих великодушных словах в толпе раздался тихий, но ясный шепот одобрения; даже самые свирепые делавары восхитились при виде такой мужественной решимости. Магуа остановился, и одно мгновение казалось, будто он колеблется. Но, взглянув на Кору глазами, в которых свирепость как-то странно сочеталась с восторженным удивлением, он принял окончательное решение.