Деррида - Бенуа Петерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конференция проходит в аудитории Дома Франции. Люди съехались со всей Бразилии и из других стран, в частности США, и разместить всех невозможно. 16 августа 2004 года Жак Деррида читает перед взволнованной толпой свою вводную лекцию, последнюю на его последней конференции: «Прощение, примирение, истина: какой жанр?». Он говорит три часа подряд, произведя на всех огромное впечатление. «Приехать в Бразилию – для него это было нечто жизнеутверждающее, – рассказывает Эвандо Нашименто. – Те, кто не знал, что он болеет, не заметили этого, сам он не проявил никаких признаков слабости. Заканчивая лекцию, он с улыбкой отметил: „Следовало бы сказать еще много вещей, но я не хотел бы вас утомлять“».
Заключительная лекция была доверена Бернару Стиглеру. Он приехал сюда в основном, чтобы повидать в последний раз того, кто так много значил для него. «Войдя в зал, – рассказывает он, – я его сначала не узнал. Он был постаревшим, исхудавшим, казалось, ему трудно говорить. Но как только началась лекция, он снова стал самим собой. В политическом отношении он сильно радикализировался, и это один из моментов, который меня очень поразил». Стиглер вспоминает об обеде у посла Франции, на котором Деррида, очень недовольный Бушем, защищал Фиделя Кастро. «В последний день конференции, – продолжает Стиглер, – когда мы выходили с моей лекции, у нас была одна из редких в нашей жизни настоящих дискуссий, первая после защиты моей диссертации. Он упорно сопротивлялся, не терял хватку, но слушал мои аргументы. Быть может, для него подлинная дискуссия могла проходить только на публике»[1446].
Жак два раза в день звонит Маргерит. Он рассказывает, что очень доволен этой поездкой и ему кажется, будто он лучше себя чувствует. Его график плотный как никогда: он проводит пресс-конференцию, дает интервью телеканалу Globo и изданию Folha de Säo Paulo и даже проводит автограф-сессию.
По возвращении из Бразилии ему передают экземпляр Le Monde от ig августа, в котором вышло его интервью с Бирнбаумом под названием «Я воюю с самим собой». Похоже, что Деррида одновременно доволен им и удручен. «Это некролог», – вздыхает он. Особенно ему не понравилось фото, настолько крупное, что видно, насколько он болен. Он говорит Элизабет Рудинеско: «Им недостаточно знать, что я болею, им недостаточно того, что я сам это говорю… они хотят видеть след болезни на моем лице, хотят, чтобы его видел читатель»[1447].
Зато он совершенно искренне радуется, открыв посвященный ему выпуск «Тетрадей Эрн». «Вместе с Мари-Луиз Малле мы готовили этот огромный номер в некоторой спешке, – вспоминает Жинетт Мишо. – Мы очень хотели, чтобы он его увидел. Листая его, он был просто очарован. Ему нравился сам вес этого тома большого формата объемом 628 страниц. Он радовался как ребенок»[1448].
Но вскоре его состояние ухудшается. Он ест все меньше, а ночью ему все тяжелее. В начале сентября в выходные Маргерит приходится вызвать скорую, чтобы срочно госпитализировать его в Институт Кюри. «В это воскресенье, – рассказывает она, – когда за ним приехала скорая, он оглянулся, чтобы посмотреть на дом, словно бы чувствовал, что это в последний раз… „В течении болезни произошел поворот“, – сказал мне врач на следующий день. Но ни у кого из нас не было ощущения, что конец так близок»[1449].
Медперсонал вполне либерален по отношению к посетителям, и Деррида принимает многих гостей. Пьер приходит со своей подругой Жанной Балибар, Жан – со своей женой Эммануэль. Также его часто навещают Жан-Люк Нанси, Мари-Луиза Малле, Элен Сиксу и Рене Мажор.
В первые дни октября распространяются слухи, что Деррида вручат Нобелевскую премию по литературе. Его имя упоминалось в прошлом году, но в этом году слухи все более убедительные. Во многих французских газетах журналисты уже готовят большие статьи или даже специальные выпуски в честь такого события. После звонка Сафаа Фати Маргерит говорит Жаку: «Наверное, ты получишь Нобеля». Она видит слезы на его лице. «Но по какой причине? – спрашивает он ее. – Они хотят мне его дать, потому что я умираю».
6 октября премию наконец получает Эльфрида Элинек, лишив философию того признания, которого она не знала после Анри Бергсона (1927), Бертрана Рассела (1950) и Жана-Поля Сартра (1964). И лишив также Деррида возможности осуществить свою самую давнюю и самую затаенную мечту:
Оставить следы в истории французского языка – вот что меня интересует. Я живу этой страстью если не ко Франции, то по крайней мере к тому, что веками было воплощено во французском языке. Я считаю, что люблю этот язык не меньше жизни, порой даже больше какого-нибудь коренного француза, именно потому, что люблю его как иностранец, которого приняли и который усвоил этот язык как единственный для себя возможный[1450].
Обезболивающие пластыри больше не действуют, и Жак вынужден перейти на морфин, у него есть дозатор, который он может по желанию открывать, но он боится им пользоваться. Однажды утром он с тревогой спрашивает у Маргерит: «Что это за музыка? Тут что, рядом кабаре?». «Он думал, что слышит арабскую музыку, – рассказывает она. – Затем он стал жаловаться на странные запахи из кухни. Чуть позже он рассказал мне, что в его комнату зашли три человека в черном и начали все обыскивать. Чтобы прогнать эти галлюцинации, ему пришлось принять немного алдола».
Деррида больше не способен питаться. У него возникает непроходимость кишечника, из-за которой приходится провести операцию, продлившуюся более шести часов. Жану-Люку Нанси, который приходит навестить его, когда он просыпается, Жак говорит, намекая на пересадку сердца, которую делали его другу, что теперь у него такой же большой шрам. «Он шутил – он всегда любил смеяться, но из-за усталости и тревоги тон был не слишком веселым»[1451]. По словам врачей, операция прошла успешно и лечение можно будет возобновить. Но ситуация быстро меняется, и той же ночью Маргерит звонят по телефону: «Ваш муж в коме». Когда она приезжает в больницу, уже слишком поздно. В палате все аппараты уже выключили. Жак Деррида умер в субботу g октября 2004 года
