Наездник Ветра - Григорий Александрович Шепелев

могла бы без стука к нему войти. Иоанн хотел уже с нею заговорить, но вдруг осознал: это не она. Совсем не она! Кристина обычно вела себя по-иному. Она всегда бодро окликала его с порога, весело начинала что-то ему рассказывать, шутить, спрашивать, суетиться. А эта просто вошла и остановилась, сдерживая взволнованное дыхание.

Было страшно. Было тревожно. Но поворачиваться ему совсем не хотелось. Краеугольный камень крепко застрял у него в сознании. Почему-то приятно было осознавать, что не очень сильно бился он головой об эту громаду – не то, что некоторые! Возник тут же и облик этого камня – чёрного, заскорузлого от давно пролившейся крови, склизкого от недавно пролитой. Вот мозги, которые вывалились. А трупы? Странное дело – мертвецов не было. Кто их мог унести? Другие покойники? Нет, разумнее было предположить, что сами они ушли – ведь вечная жизнь получена. Да, не просто же так отданы мозги! И тут вдруг послышался её голос:

– Иоанн! Здравствуй.

Он должен был повернуться. Он это сделал. Да, перед ним стояла очень красивая молодая женщина в длинном, чёрном монашеском одеянии, белокурая, с полубессознательными глазами сказочной глубины. Но это была, действительно, не Кристина. Это была Мари.

Глава четырнадцатая

Патрикию Иоанну было почти двадцать девять лет. За всё это время он видел Свет лишь однажды – четыре года назад, прощаясь в Константинополе с умирающей проституткой. Теперь он знал, что это был отблеск адского пламени. А где Свет, Иоанн-патрикий? Его не может не быть! Иначе зачем рождаться и умирать, зачем столько горя и столько радости? Неужели мечта о Свете – это и есть он сам, и встреча с мечтой – прощание с ним навеки? Что, Гийом прав? Но как же непостижимое, сокровенное, неизменное – то, на что уповаешь лишь в тайниках своего сознания, без чего не видишь себя? Если это тает, что остаётся? Так получается, у него нет даже её могилы? Она не ждёт его даже там, во что он не верит? Вот это уж было слишком.

Он не вставал. Она не садилась. Она сказала ему, что Гийом был её возлюбленным.

– Где? Во Франции?

– Да. Ведь я тебе, кажется, говорила, что у меня во Франции был возлюбленный, и что нас разлучили трагические события. Или нет? Наверное, я обманывала тебя, рассказывала тебе какие-то небылицы о своём прошлом! Знай же – всё было именно так, и никак иначе.

– Так значит, он именно тебя искал много лет, странствуя по свету?

– Не знаю. Меня он точно не мог искать много лет. Наверное, года три он меня искал.

– И нашёл случайно? Помчавшись в Константинополь спасать от смерти мою возлюбленную Мари, он не знал, что мы с ним – соперники?

– Нет, не знал, хоть ты и назвал ему моё имя. Он почему-то был убеждён, что это совсем другая Мари. И когда мы встретились, он всего лишь одну минуту считал, что вы с ним – соперники. Я раскрыла ему глаза, сказав, что люблю другого.

– Цимисхия?

– Да, Цимисхия.

– Как же так? Гийом сговорился с ним? Ведь он мне сказал, что ты умерла!

– Нет, это не так. Я ведь не открыла Гийому имя того, кого полюбила. Он сговорился только с царицей, Никифором и Рагнаром. Он попросил их при случае подтвердить тебе мою смерть.

– Зачем?

– То есть как – зачем? Ведь вы были с ним друзьями! Он рассудил, что легче будет тебе считать меня мёртвой, чем полюбившей другого. И разве он не был прав?

– Вот этого я не знаю. Может быть, да, а может быть – нет. А чего другой хотел от меня добиться через тебя?

– Именно того, чего добивается. Я приехала умолять тебя заключить с ним мир. Ему очень нужно, чтоб Святослав вышел из пределов Империи. Если ты согласишься выполнить мою просьбу, я буду жить. Если нет – умру.

– Почему?

– Потому, что тот, кого я люблю, погибнет. Империю раздирают в клочья, и он за неё сражается. Поражение означает смерть. Если Святослав продолжит войну, нам не избежать поражения. Вот и всё.

– Но я тебя не об этом спрашивал! Объясни мне – когда ты со мной встречалась, была ли ты влюблена в него?

– Сперва – нет. Я даже его не знала. Но когда стало понятно, что я тебе сильно нравлюсь, он со мной встретился и каким-то образом сделал так, что я его полюбила.

– Каким-то образом? Но каким? Чёрт возьми, каким?

– Вот этого я не знаю. Но он всегда добивается своей цели, и ничего поделать с этим нельзя.

– И какую цель он преследовал, изменяя с тобой царице? Чего хотел от тебя? Чтобы ты следила за мной и запоминала всё то, что я говорю, когда накурюсь гашиша?

– Не только. Ты видишь сам, какие задачи он на меня теперь возлагает. Сейчас Никифор Эротик падал передо мной на колени. Он умолял спасти его жизнь и спасти Империю. А ведь знает, что я для этого и приехала с ним сюда! Но всё-таки ползает на коленях. Значит, моя звезда не скоро закатится. Этот плут обладает тонким чутьём.

– Мари! Ты ведь понимаешь, что твой любовник пользуется тобой как половой тряпкой, для грязных дел. Но он – человек жестокий. Ты за него согласна пойти на смерть. Феофано тоже была на это согласна. И как он с ней поступил? А она – царица! Ты представляешь, как он поступит с тобой, когда ему подвернётся более свежая тряпка?

– Не оскорбляй меня! Да, ты прав. Но я ничего не могу поделать с собою! И разве я виновата? Господь меня такой создал! Я не заслуживаю восторга и преклонения, не в пример той же Феофано. Она смогла убежать вместе со своей подругой с острова Антигоний, вернулась в Константинополь и ворвалась в храм святой Софии во время богослужения, чтобы всех поднять на мятеж! Но её схватили и увезли в другой монастырь, который находится где-то в Азии. И Кремену увезли с ней. Эти две красавицы восхитительны! И, клянусь, они не утихомирятся, благо их опять заперли в одной комнате. Я – другая. Прости меня, если можешь, но ничего изменить уже не получится.

– Ничего изменить уже не получится? – очень тихо переспросил Иоанн, чётко выделяя каждую букву. Это не помогло ему. Повторив, что она бессильна, француженка стала ждать дальнейших вопросов. Она стояла с бледным и кротким лицом, которое замечательно подходило к монашескому плащу, и была не против продолжить медленное убийство, давая честный ответ на любой вопрос. Но патрикий понял, что хватит. Он даже решил не спрашивать о её ребёнке. Он был уверен, что дочку она придумала, чтоб внушить ему больше жалости. Несомненно,