Наша Маша (Книга для родителей) - Алексей Пантелеев

Впрочем, не папа, а Алеша.

Папа - это совсем другая личность. Это нечто жалкое, комичное, чудаковатое и даже загадочное. Образ его постепенно выкристаллизовывается. Сидим, играем, читаем, обедаем, просто беседуем... И вдруг Машка взглянет в окно и:

- Папа идет!

- Откуда он?

- Пришел он. Вот - уже пришел! На полу сидит.

Папа - маленький, его берут на руки, пересаживают с места на место. Исчезает он столь же молниеносно, как и появляется.

- Уже ушел!

И через полминуты:

- Опять идет!

Подбегает к окну, прижимается лобиком к стеклу, кричит:

- Папа! Ты куда? (Повернувшись.) Галявит: уеду!

И папа опять надолго пропадает.

В самолете, когда мы летим в Москву, он тоже появляется неожиданно как некий бессловесный джинн, вылезший из бутылки. Сидит на полу в уголке, есть не просит, никому не мешает. В общем, личность безобидная. Неприятно только, что зовут его папа.

* * *

Утром, когда я завтракал, Машка нарядилась - повязалась маминым шелковым шарфиком. Подошла ко мне.

- Завяжи!

- Как надо сказать?

- Пожалуйста, завяжи.

Повязал ее, как матрешку. Спрашивает:

- У тебя тоже в Ленинграде пальток есть?

- Что-о? Пальток?

Смеется.

- Паль-ток!

- Пальто?

- Нет, вот это.

Тычет себя в темечко.

Я говорю:

- Голова?

- Вот это!

- Ах, волосы?!

- Вот это!!!

- Ах, бантик?

- Паль-то-о-о-ок!..

Подошла к зеркалу, увидела себя в платке, говорит:

- Это тетя Неля.

Потом говорит:

- И тетя Минзамал.

Еще подумала:

- И тетя Ляля. И тетя Нина...

Вспомнила всех, кто носит платки и косынки.

* * *

Из Ленинграда я привез на днях книгу "Annabella und Ladislaus". Эта книга была одной из самых любимых у Машки, если не самой любимой. В городе, когда я вернулся из Комарова и с Машкиной помощью устанавливал книги на новых полках, эту книгу мы найти не могли. И вот теперь я нашел и привез ее. Обещаю Машке показать что-то очень интересное. Она ждет с трепетом. На другой день показываю и вижу, что Машка просто не знает этой книги. Смотрит как на что-то новое. Нет, не совсем так. Когда я, ткнув пальцем в румянощекую рожицу куклы Аннабеллы, спрашиваю:

- Кто это?

Она отвечает:

- Ладислаус.

Но в книге все узнаётся заново. Ни разу не было:

- Помню!

Или:

- Помнишь?

Не видела она книги месяцев семь-восемь. А ведь как любила! И сколько десятков раз листала - и со мной, и с мамой - эту пеструю книжицу.

Загадка! Впрочем, ведь и бабушку она тоже, вероятно, не сразу узнает. А разлучились они с бабушкой и с Аннабеллой на равный, пожалуй, срок.

Если меня не обманывают мои наблюдения, зрительная память у ребенка (у Машки, во всяком случае) несколько отстает от слуховой. Слова "Аннабелла", "Ладислаус", "сторож", "Дед Мороз", "фонарь", "кукольный дом", "санки" и прочие она запомнила, а изображения этих людей и предметов - хуже. (Так же, как помнит имена бабушки, Павлика, тети Гетты и так далее, говорит о них и внушает собеседнику впечатление, что она их знает и помнит, а на самом деле только слова помнит. Впрочем, все это, конечно, не абсолютно. Где-то в памяти что-то смутное хранится.)

* * *

Вчера я получил письмо от какой-то читательницы из Баку.

И в присутствии Маши сказал Элико:

- Получил письмо от твоей землячки.

- Какая моя землячка?

- Нет, Машина землячка, - вмешалась Маша-мама.

- А я и говорю - Машина.

- Нет, мамина! - запуталась Машка.

* * *

Все эти дни прихварывала, сидела на диете.

Сегодня с диеты снимаем. Утром, ласкаясь к матери, она спросила:

- Мамочка, ты мне дашь, что обещала?

- Что я тебе обещала?

- Ты дашь?

- Ну, дам. А что я тебе обещала?

- Маленький кусочек хлеба.

Изголодалась бедняга.

* * *

Нашла в песке гривенник и все утро носится, шумит вокруг этого клада. Строит планы, что она купит на эти сокровища:

- Тебе конфет, маме конфет, Маше конфет, тете Минзамал конфет...

14.09.59.

Спрашиваю:

- Ты сегодня гимнастикой занималась?

- Да, - говорит, - занималась.

И вдруг узнаю - не занималась. Огорчился, а потом понял, что так соврать для нее ничего не стоит, поскольку вся жизнь для нее - игра, то есть то же вранье.

Отучать ее сейчас от такой лжи трудно. Да и нужно ли? Добро бы не приучить к настоящей, сознательной, корыстной лжи!

* * *

После обеда была у меня. Я лежал с газетой, а она взгромоздилась в кресло у письменного стола и заявила:

- Я ляботаю.

Сидит, "пишет". Я уже не папа, а сын ее - Алеша. Я говорю:

- Мама, не закрывай дверь!

(Это я пародирую Машины вечерние возгласы, обращенные к маме или к тому, кто находится в это время в столовой.)

- Спи, Алеша!! - говорит она очень строго.

Я начинаю хныкать:

- Открой дверь!..

- Нет! Не открою. Я ее вот так!

Захлопнула воображаемую дверь, да еще: трык!

Я говорю:

- На ключ?!!

- Да, на ключ. Я ляботаю. Чернилами пишу. Не мешай мне. Скоро книгу тебе буду читать...

Внезапно взглядывает в окно.

- Папа! Папа тоже хочет ляботать.

Я говорю:

- Ну, пусти его.

(Между прочим, в такой игре-импровизации сюжет развивается как в сновидении: в нем если и есть логика, то своя, немного сумасшедшая.)

Машка вдруг замечает в углу на полу две портативные пишущие машинки.

- Это чейные чемоданы?

- Какие чемоданы? Где?

- Папин и твой?

Я говорю:

- Ну, написала рассказ? Читай, пожалуйста.

Она берет воображаемую рукопись, держит ее на двух ладошках, очень близко от своего носика, и - "читает". Бормочет что-то. Внезапно опускает рукопись, строго взглядывает на меня.

- Алеша, кто тебя трогает сзади? Тебя папа трогает сзади. У папы грязные ногти.

Потом говорит:

- Алешенька, посади меня, как ты сидел.

Каким-то чудом, как бывает тоже только в сновидениях, я понимаю, о чем она говорит: просит посадить ее так, как сидел я, когда читал недавно ей и маме свой рассказ... А сидел я в кресле, лицом к кровати.

Сажаю автора лицом к читателю. Автор начинает читать:

- Одна деичка... ее звали Пусинька... один раз пошла в лесок...

Дальше начинается невнятное бормотанье, и у слушателя возникает грустное предположение: не таким ли невнятным бульканьем звучит и для Маши мое авторское чтение?!

Через две минуты заявляет:

- Я второй рассказ буду читать.

И вдруг бежит к окну и радостно вскрикивает:

- Папочка!!!

Я говорю:

- Давай его сюда!

Она подает мне - не очень бережно - маленького папу, я кладу его на кровать рядом с собой.

Она кричит:

- Еще папа!!!

Я беру второго папу.

- Еще!

- Третий папа. Четвертый папа...

Машка увлеклась. Папы летят как дрова или арбузы. Я не успеваю считать:

- Двадцатый папа... двадцать первый папа... двадцать второй папа...

Она кричит:

- А у меня еще сколько папочек!..

* * *

В десятом часу мама пошла провожать тетю Лялю. Машка еще не спала. Меня попросили покараулить ее. Я взял книгу, бумагу, вечное перо и сел в столовой за обеденный стол. Она попыталась было устроить небольшой цирк: вылезла из-под одеяла, встала, подошла к изножью, пыталась заглянуть в столовую и заговорить со мной. Я решительным образом заявил, что если она тотчас не ляжет, я закрою дверь и уйду.

Легла, только попросила:

- Покрой меня.

Я укрыл ее одеялом, поцеловал, вернулся в столовую и - жду. Знаю, что не выдержит, заговорит. Но - о чем?

- Алеша!

Я молчу.

- Алешенька!

- Ну, что?

- Ты помнишь, мы на улице потеряли листик?

- Какой листик?

- Листик на улице потеряли! Помнишь?

Я не помню, но огорчать ее не хочу. Говорю:

- Ну, помню. Ну и что?

- Мы потом пойдем и найдем этот листик?

- Хорошо, мамочка. Пойдем и найдем.

15.9.59.

Я сказал Маше, что видел индюшку, и она, захлебываясь, не договаривая, сообщила маме:

- Папа... папа... ин-дюш-ка...

А мама сострила:

- Папа - индюшка?

- Да нет! (Даже рукой взмахнула.) Папа видел индюшку!..

Неуместный смех, юмор не вовремя раздражают, вызывают досаду. Это не один раз я замечал.

* * *

А сама острит на каждом шагу, где только можно.

Обувается. Я пытаюсь объяснить ей, что такое правая и что такое левая сторона. Говорю:

- Какой рукой ты кушаешь - это правая.

Беспечно, почти не думая:

- Я ногой ем.

А может быть, и логика есть в этом ответе. Ведь речь шла о правой ноге, на которую надо было правильно надеть сандалик. Так при чем же тут правая рука?

* * *

Поздно вечером, кончив работу, предложил Машке пойти в магазин и купить арбуз.

- Настоящий?

- Да. Настоящий.

Ликование было резко пресечено мамой.

- Что? Куда?? Что вы задумали?! Фантазеры! В девятом часу!