Горбатый медведь. Книга 2 - Евгений Пермяк

И тогда царю будет сказано:

— Николай Александрович, не волнуйтесь и не отчаивайтесь! Я вас не гублю, а спасаю. Но я не могу делать это из патриотических или каких-то других высоких побуждений. Мне нужны большие деньги. Поэтому я продам вас той державе, которая дороже заплатит.

А пока нужно было терпеливо искать способы проникновения за ограду царскосельского дворца.

Отрастив усики и бородку, Всесвятский наведывался в Царское Село, вскоре потерял, а затем обрел новые надежды.

Керенский почел за благо отправить царя и царскую семью в далекий Тобольск.

Только лишь одна Лидия Чарская в своей повести «Сибирочка» могла так подробно описать тобольский вокзал, вокзальный колокол, кондуктора и поезд, на котором уезжали персонажи ее книги. Однако и полвека спустя железная дорога не появилась в Тобольске. Поэтому Всесвятскому пришлось воспользоваться поездом только до Тюмени, а оттуда направиться в Тобольск на лошадях, что было куда скорее, чем на пароходе по Туре и Тоболу.

Село Покровское, где высился двухэтажный бревенчатый, без особых претензий дом, в котором жила работящая, невысокого росточка вдова Григория Распутина, стоило того, чтобы побывать в нем. И он не раскаялся в этом заезде.

Артист по природе, не один год отдавший театру, Всесвятский быстро находил маску, отвечающую обстановке. Здесь, в большом селе Покровском, походившем более на сибирское, нежели уральское село, скоро нашлись мастера, умеющие доставать самогон и тем более умеющие его пить.

Всесвятский сказал, что ему, как историку, хочется знать правду о Григории Ефимовиче Распутине, о котором он пишет такую книгу, где не будет и половины лживого слова.

За время войны многие выучились гнать отличный самогон, уступающий водке разве только в легком запахе гари. «Сухой закон» военного времени породил массу мелких заводишек по самогоноварению. И там, где густ лес и глухи дороги, завод по выгону спиртного зелья существовал безданно, беспошлинно, а также и безбоязненно. Сунься блюститель законов в необжитые зеленые чащобы! Сначала оглоушат дубиной, а потом прирежут.

Веселое пиршество на опушке за выгоном. Славно развязались языки у бородатых дружков-приятелей, знававших близко Распутина. Никто из мужиков не осуждает своего земляка.

— Хвалить я не стану, — говорит один, — но и хулить не могу. Повидал все ж таки он виды. Помылся в царских банях. Поспал на пуховых лебяжьих перинках. Поводил своей пятерней по шелковистым спинкам. Пощупал счастье обеими руками… Вот оно что.

— Для него и умирать было не так тягостно, — рассуждает второй такой же угрюмый мужик. — Потому что было попито, поедено, положено в карман… А что мы? Хучь бы и я — дальше Тобольска не бывал, больше Тюмени не видел города.

Внимательно слушая рассказы мужиков, Всесвятский искал близкого, совсем близкого к Распутину человека, который бы мог проникнуть к царю и поведать о видении, допустим, или объявлении причисленного к лику святых великомученика Григория, который велел царю искать спасения в тобольском лесу. Царь может клюнуть на это. Может оказаться в лесу. Тобольск — не Царское Село. Мешок на голову, кляп в рот, потом лови пропажу в прииртышской тайге.

Ищущий чаще всего находит. Нашел и Всесвятский близкую родню — зятя Распутина, поручика Соловьева. Без нажима, эластично выведывая о Соловьеве, Всесвятский узнал, что человек он денежный и что вхож он к высоким знакомым своего покойного тестя.

В Тобольск приехал Всесвятский с большими надеждами. Он и его компаньон, Антон Кимарев, сразу же принялись осуществлять план маскировки, объявив себя в управе скупщиками старинных книг. В нагорной части города, неподалеку от дома, где жил губернатор и где будет жить низвергнутый император, была снята квартира и вывешена выгравированная в Тюмени медная вывесочка о скупке древних книг.

Хозяйка квартиры Паша и ее сестра, потерявшие на фронте мужей, сразу же оценили широту приезжих и не захотели сдавать своих комнат какой-то из высокопоставленных особ. Квартирьеры подобного рода особ давно уже рыскали по Тобольску. И через них жителям города стало известно множество подробностей о приезде царя и его свиты.

Подорожали номера в гостиницах и меблированные комнаты. Еще нет наплыва в Тобольске, а мясо стало стоить чуть ли не вдвое. Рыба, которой здесь всегда было невпроед, и та давала знать о себе.

Недалекие солдатские вдовы, не предполагая, оказывали неоценимые услуги своим постояльцам. За новости, которые они приносили, стоило бы платить особо, а эти истомившиеся в одиночестве щебетуньи были благодарны за то, что их есть кому слушать.

И наконец, стало известно, что царь близко, что прибудет в Тобольск в день преображения господня, шестого августа.

У Всесвятского хороший морской бинокль, у Кимарева маленькая подзорная труба. Теперь это нужные вещи. Близко к губернаторскому дому могут и не подпустить, а через восемнадцатикратный бинокль издалека можно заглянуть даже вовнутрь дома.

Не думал Антонин Всесвятский, что когда-нибудь он будет охотиться за русским царем, выслеживать его и так волноваться при виде всего лишь дымов приближающихся пароходов.

Они ближе и ближе. Можно прочитать их названия на спасательных кругах. «Русь» и «Кормилец» с баржой «Тюмень». Кто это на палубе? Неужели это он? Не может быть. Он, он… Бинокль не лжет. Царь стоит на палубе «Руси» и показывает дочерям город.

У Всесвятского дрожат руки. Царь то и дело исчезает из поля зрения бинокля. Скачет то вверх, то вниз, но пароход уже близко. Царя можно разглядеть и простым глазом. Пароход подходит к пристани, царь уходит с палубы. Оказывается, он не сойдет в город. Не готов дом.

Неторопливые дни сменяются тоскливыми, тягучими ночами. И каждый день убеждает Всесвятского, что выкрасть Николая Романова вовсе не так-то уж сложно.

Сузгун совсем рядом с Тобольском. Густой хвойный лес. Здесь, покидая пароход, появлялись Романовы. Прячась в ельнике, Всесвятский так близко находился от прогуливающегося царя, что останавливалось сердце. «Цап, кляп и амба», как говорил Антон Кимарев.

Но цапа не получалось. Высоченный полковник Кобылинский и его преображенцы только делают вид, что не оберегают царя. Каждый шорох, шишка, уроненная белкой — а их здесь пропасть, — обращают внимание стражи. Если бы купить кого-то из них? Не магнаты же они. Мужицкие сыны. Дай такому сто «Петров», он и царенка приволочет. Тоже товар. Претендент на престол как-никак. Хиловат только. Может от страху скапуститься. А царь ничего себе, крепкий боровичок. Вынесет и дальний переход по тайге.

Сидит Антонин Всесвятский со своим напарником в густом ельнике, а царь — рядом. Рукой подать. Миллиард ходит в легких сапогах. Пусть меньше. Полмиллиарда. Даже четверть. Шут с ним. Лишь бы наличными.

Сидит Антонин Всесвятский со своим напарником и прислушивается. Царь песни солдатские поет, марши своим голосом вытрамбонивает. С чего, спрашивается, веселиться царю на Сузгуне? Чему радоваться? Ссылке в далекий город? А ссылка ли?

Не верит Всесвятский Керенскому. Керенский тоже знает цену живому царю. Из Питера царя не переправишь через фронт. А тут садись и катись до самого Лондона. Ни одного заградительного поста. Граница открыта всем ветрам и судам. Еще в прошлом веке прибывали сюда из Лондона морские пароходы. А теперь ходить через Карское море не такое уж мудреное дело.

Едва ли ошибался Всесвятский, подозревая увоз царя. Неуемный царь сам выбалтывал тайны своим поведением.

На шестой день по приезде в Тобольск Романовых Всесвятский совсем близко видел царя. Он пешим отправился с пристани через базар. Царица, жаловавшаяся на болезнь ног, поехала с дочерью Ольгой в экипаже. А этот — без никаких. Будто и не был царем. Полсотни бы верховых озорных соколов — и отдай кормовую… Что могут сделать тридцать три пеших преображенца?

И снова прошел царь, мельком взглянув на Всесвятского, и ушел в белый губернаторский дом, вокруг которого начала собираться толпа.

Теперь предстояла длительная работа по завязыванию знакомств и поисков способов похищения Николая Романова.

Сумасбродная и неотвязная идея была на грани психического заболевания Всесвятского. И чем безнадежнее становилось тобольское похищение, тем настойчивее работала мысль и головокружительнее строились планы.

Соучастник несостоявшегося похищения Николая Романова Антон Кимарев уехал в Омск с последним пароходом, пожелав удачи одержимому Всесвятскому. И тот даже был рад этому, потому что возникали новые проекты умыкания и появились более перспективные кандидаты в соучастники.

Паша и Грушенька, у которых продолжал снимать квартиру Всесвятский, любили развлечения. Грушенька после отъезда Кимарева чувствовала себя одинокой. Хорошие и откровенные отношения с Пашей и Грушей давали полную возможность Всесвятскому пригласить кого-либо из царских слуг. Их свыше сорока. Кто-то из них мог позариться на деньги.