Посмертный образ - Александра Маринина

Итак, к полудню понедельника у Насти Каменской сложились следующие версии убийства Алины Вазнис.

Первая. Алину убил Николай Степанович Харитонов, чтобы не отдавать ей долг, который для него оказался непомерно большим.

Вторая. Убийство совершила Ксения Мазуркевич, подсыпав Алине в чай или кофе огромную дозу транквилизаторов, а когда та стала вялой и ее начало клонить ко сну, просто задушила ее подушкой. Следов борьбы в квартире не было, синяков и ссадин на шее потерпевшей тоже нет.

Третья. Способ убийства тот же, убийца – Зоя Семенцова.

Четвертая. То же самое, но убийц двое: Ксения и Зоя.

Была и пятая версия. Ее Настя Каменская еще не придумала, но знала точно, что она наверняка есть. Она нутром чуяла такие дела, когда все время появляются новые и новые подозреваемые. Появления пятой версии она ждала с минуты на минуту.

И оказалась права.

Стасов

Он не успел еще ничего сделать для проверки биографий Ксении Мазуркевич и Зои Семенцовой, когда его вызвал к себе сам Мазуркевич. Стасов поднялся на третий этаж, где находился кабинет президента, и толкнул тяжелую дубовую дверь.

Мазуркевич с расстроенным лицом сидел за своим столом, а напротив него в креслах для посетителей Стасов увидел Андрея Львовича Смулова и пожилого мужчину с грубо вытесанным тяжелым лицом.

– Вот, Владислав Николаевич, – проговорил Мазуркевич как-то растерянно, – знакомьтесь, это Валдис Гунарович, отец Алины.

– Я по поводу наследства, – тут же произнес Вазнис, не поворачивая головы. – Пусть он откроет квартиру Алины, мы заберем все вещи. У него ключи есть, я знаю.

Под «ним» Вазнис подразумевал Смулова, но не счел нужным хотя бы назвать его по имени.

– Это невозможно, Валдис Гунарович, – как можно мягче сказал Стасов. – Пока не закончено расследование обстоятельств ее смерти, в квартиру могут входить только работники милиции. Во всяком случае, если вы хотите что-то забрать, то вам нужно получить разрешение у следователя. Ни Михаил Николаевич, ни я, ни тем более Андрей Львович не вправе впускать вас в квартиру Алины. Поймите это.

– Я имею право, – сухо ответил Вазнис, словно не слыша объяснений Стасова. – Я являюсь законным наследником дочери и имею право на все ее имущество.

– Безусловно, право вы имеете. Но чуть позже, не сейчас.

– Но мне нужно взять одежду, в которой Алину будут хоронить. Я же не могу положить ее в гроб в этом…

Он презрительно скривился, и Стасов вспомнил, что мертвую Алину обнаружили лежащей на диване в почти прозрачном пеньюаре, накинутом поверх соблазнительно коротенькой ночной сорочки с кружевами и на тоненьких бретельках.

– Это другой разговор. Но все равно нужно получить разрешение у следователя. С вами поедет кто-нибудь из работников милиции, и вы возьмете все, что нужно для похорон.

– Пусть он отдаст ключи, – упрямо повторил Вазнис, глядя куда-то в пространство.

– Но у меня их нет, – подал голос Смулов. – Их забрали работники милиции. Так что вам в любом случае нужно обращаться к ним, а не к нам.

Вазнис медленно поднялся с кресла, и Стасова поразило, какого он оказался огромного роста. Самому Стасову до двух метров не хватало четырех сантиметров, и он уже давно, еще со времен детства, забыл, как можно стоять и смотреть человеку в глаза, не наклоняя при этом голову вниз. Старый латыш смотрел на Стасова в упор своими маленькими серыми глазками, и тому в какой-то миг стало жутко от той враждебности, которая выплеснулась на него через эти серые щелочки. Затем Вазнис неторопливо повернулся к Мазуркевичу, окатив и его холодным взглядом. И наконец перевел глаза на Смулова, неподвижно сидевшего в кресле у стола.

– Это ты ее убил, – сказал он громко и внятно. – Если бы ты не снимал ее в своих сраных фильмах с этими сраными ужасами, она была бы жива. Это ты виноват. Ты.

Все оцепенели от неожиданности, и никто даже не заметил, как Валдис Вазнис покинул кабинет Михаила Николаевича Мазуркевича.

– Что Вазнис имел в виду? – спросил Стасов, усаживаясь поудобнее и закуривая. – В чем он считает вас виноватым?

Они со Смуловым спустились на второй этаж в кабинет Стасова, все еще находясь под впечатлением последней реплики отца Алины.

– Видите ли, он вообще был против того, чтобы Алина снималась в русских фильмах. А уж в триллерах-то тем более. Валдис – человек старой закваски, он этого жанра не понимал. Он считал, что нельзя своими руками создавать ужасы, творить их, иначе эти ужасы остаются в реальной жизни и губят человека. Понимаете, он верил в это. Он ведь почти не разговаривал с Алиной последние годы.

– Не разговаривал, а за наследством прибежал, – заметил Стасов. – Что, у Алины были какие-то ценности? Сбережения? Дорогие вещи?

– Ничего особенного, – пожал плечами Смулов, – кроме бриллиантов матери. Так ведь они пропали, Валдис не может этого не знать. Я думаю, здесь рука Иманта, старшего брата. Он был очень недоволен, что оказался самым нищим в семье.

– Да? – сразу встрепенулся Стасов. – А почему так вышло?

– Драгоценности первой жены Валдис определил Алине с самого начала. Потом средний, Алоиз, как-то встал на ноги, удачно женился, завел собственное дело. А Имант так и остался с десятью классами и профессией токаря. Из троих детей высшее образование было только у Алины. Но Алоиз сумел пробиться, он вообще парень напористый и энергичный, а Имант – он какой-то… Туповатый, что ли. В прошлом году собрал все свои сбережения и купил акции «МММ», когда они еще стоили тысячу четыреста рублей. Цена акций, если вы помните, росла очень быстро, котировку объявляли два раза в неделю, и он дважды в неделю чувствовал, что становится богаче и богаче. Имант запасливый, у него на черный день деньги были отложены, миллион рублей, вот он на весь этот миллион купил тысячу акций, даже еще занимал у Алины четыреста тысяч, это при мне было. Когда акции стали стоить по сто тысяч за штуку, он уже чувствовал себя миллионером, планы начал строить, как откроет собственное дело, ну и так далее. А потом, когда цена акций поднялась до ста двадцати пяти тысяч, все рухнуло в один момент. Понимаете? Вот вчера только у него было сто двадцать пять миллионов, а сегодня – пшик. Он чуть с ума не сошел, бедняга. А впрочем, может быть и сошел, – задумчиво добавил Смулов. – Но чужой достаток ему покоя не давал. Алина рассказывала, что он неоднократно требовал у нее поделить драгоценности матери. В общем, его можно понять. Почему Алине досталось все, а ему – ничего? Потому что отец так решил? А с чего он принял такое решение? Чем Алина лучше его, Иманта?

– Значит, вы говорите, Имант претендовал на драгоценности матери?

– Да. Алина часто об этом говорила.

– Очень любопытно. Вы не возражаете, если я сообщу Юрию Викторовичу о том, что вы мне только что рассказали?

– Да ради бога, если это поможет…

Коротков

Вазнисы жили в этом доме больше тридцати лет. Сначала, сразу после свадьбы Сонечки и Валдиса, молодые жили с родителями Сони, которые тут же начали строить кооператив для любимой дочки и ее мужа. Первый сын, Имант, родился, когда Соня и Валдис еще не отделились от тещи с тестем, но второго, Алоиза, из роддома принесли уже в новую квартиру, большую, четырехкомнатную. Родители у Сонечки были людьми состоятельными и для дочки не скупились.

Когда-то этот дом, наверное, был предметом зависти множества «бесквартирных» москвичей: с улучшенной (по тем временам и стандартам) планировкой, лоджиями, большими квадратными прихожими и встроенными шкафами, которые позволяли не загромождать пространство монстроподобными трехстворчатыми гардеробами. Лучше этого дорогого кооперативного дома были только дома ЦК и Совмина. Но все это было давно, и теперь от былого величия мало что осталось. Дом, судя по всему, не был на капитальном ремонте и впечатление сейчас производил несколько убогое. Хотя Коротков, который жил в крошечной двухкомнатной квартирке с женой, сыном и парализованной тещей и не имел ни малейших перспектив улучшить жилищную ситуацию, был бы счастлив, если бы жил в таком доме, как Вазнисы.

Дверь Короткову открыла моложавая статная женщина с невыразительным лицом и подтянутой фигурой. «Мачеха, – сразу понял Коротков. – Что ж, тем лучше».

– Проходите, – сказала она с сильным акцентом, словно и не прожила в Москве почти двадцать лет. – Это вы нам звонили? Насчет Алины?

– Да. Вы – Инга?

– Инга, – подтвердила женщина, глядя на Короткова в упор немигающими глазами, отчего ему стало не по себе. – Нас уже вызывал следователь. Что вы еще хотите?

– Я хотел бы поговорить с вами о детстве Алины, – соврал Коротков.

Но не объяснять же ей, что он пришел поговорить о ее старшем приемном сыне Иманте. Разговор на Иманта он сам выведет, лишь бы начать. Но начинать нужно с безобидного.