Звуки родного двора - Маргарита Минасовна Закарьян

Окно на первом этаже, в спальню Лены, было наглухо закрыто и зашторено. Еще несколько мгновений – и воспоминания закружат по дворику, заглянут в каждый его уголок. Ностальгия по радостям, шалостям, безумствам ушедших лет повиснет на ветках жердели.

– Алечка, сыночек, поднимайся, – Леня услышал голос Нелли с балкона. Алька никак не прореагировал на просьбу матери. Зов повторился. Но теперь звала Жанна. Она стояла на балконе с Сергеем Григорьевичем.

– Леня, Ленечка наш вернулся, – Леньчик не расслышал, а скорее по артикуляции губ догадался о смысле сказанной Жанной фразы. Сергей Григорьевич спустился к Леньчику и крепко его обнял. Ленька замер в объятиях Токмазова. Чувства переполняли обоих. И вдруг произошло то, чего меньше всего ждали. Окно спальни Лены приоткрылось, и оттуда зазвучала песня.

– Сейчас Лена появится, – разорвал скованное молчание Леньчик.

– Она не выйдет, – ответил Токмазов, – соседи поговаривают, что Лена уехала с мамой, но никто не знает, куда.

Хозяин квартиры, насколько всем было известно, доводился Лене дядей. В последнее время он сильно пил. Правда отъезд сестры и племянницы не прошел для него бесследно, и вот уже вторую неделю дядя Толя (так его называла Лена) ходил на работу и вел трезвый образ жизни. Взгляд Леньчика остановился на клумбе под окном Лены. Она вся была усеяна незабудками, вместо традиционных фиалок. Леньчик узнал почерк Лены. Он понял, что Лена никогда не забудет их дворик и все, что связано с ним.

Песня, которая доносилась из ее полуоткрытого окна, заглушалась дневными звуками дворика. Пел Окуджава. Грустная мелодия подыгрывала нахлынувшим воспоминаниям и звучала как гимн несостоявшейся судьбе. Испытанные Леньчиком несколько минут чувства радости и счастья сменились грустью. Он понял, что полного счастья в дворике без Никитки уже никогда не будет.

Токмазов склонил голову. Он был потрясен текстом слегка подзабытой песни. И хотя песня закончилась, и из Лениного окна ничего не доносилось, в висках Токмазова все звучали слова:

– Господи,… зеленоглазый мой. Дай же Ты всем понемногу… И не забудь про меня.

– Алечка, Алик! Посмотри, кто к нам приехал, – в один голос проговорили женщины. Леня обернулся и увидел знакомое почти до боли лицо Жанны. Она смотрела на Леньчика молча: без звука, без вздоха. Леня заметил глубокую морщинку у краешка рта и мелкие под глазами. Ощущение нарастающей тревоги всколыхнуло память. «Сколько лет я знаю эту семью? – мысленно спросил себя Леньчик, – страшно сказать. Кажется, всю жизнь!».

Возвращение Леньчика примирило Токмазовых, хотя бы на короткое время, с нескладным, суетливым существованием. Но Леньчик слишком хорошо знал эту семью, чтобы не понять, что существовать они не смогут, они будут жить. Родители будут жить с верой в возвращение сына.

Леньчик подошел к Жанне и молча взял за руку. За долгие годы они научились понимать друг друга без слов. К ним подошла Нелли. Она крепко держала Алика за ручку, но мальчик вырвался и направился в сторону клумбы. Красивые голубые цветы привлекли его внимание. Алик уселся поудобнее подле клумбы, затем сорвал несколько веточек голубых, как небо, незабудок и направился к молча сидящему на лавочке Сергею Григорьевичу. Он нес маленький букетик незабудок Токмазову. Впервые за долгие месяцы Сергей Григорьевич улыбнулся. Посаженные руками Лены незабудки смотрели в небо, а оттуда исходил теплый, ласковый свет. Он заполнил весь дворик, сделав его золотисто-светлым. От яркого солнца Токмазов закрыл глаза и погрузился в звуки дворика. Среди множества непохожих друг на друга звуков он расслышал ласковый шорох Никиткиных шагов, его дыхание. Никитка дышал одной жизнью с двориком. Отовсюду на Токмазова глядели зеленые Никиткины глаза, а еле слышный ветер рассыпал по всему дворику его родной голос, который, сливаясь со звуками двора, уплывал в Вечность. И невозможно было не расслышать: «Не-за-бу-дем! Не-за-бу-дем! Не-за-бу-дем…», – шептали незабудки.

Заблудившееся счастье

– Пер аспера ад астра! – вальяжно произнесла Изабель Марковна, обращаясь к аудитории. Перед ней за чисто вымытыми столами, выставленными в один ряд, в ленивой позе разместились 19 выпускников исторического факультета Кубанского государственного университета.

– Прутиков, я жду перевода, – неожиданно для всех добавила молоденькая аспирантка. Покрасневший Ромка несколько секунд стоял как натянутая струна.

– Астры цветут летом, – внезапно выпалил он.

В аудитории раздался хохот.

– Издеваетесь? Ну что ж, шестая двойка за месяц. Перспектива на пересдачу у вас, Прутиков, увяла вместе с астрами. Можете сесть, – достаточно спокойно сказала Изабель Марковна и вышла под раздавшийся звонок, извещавший об окончании пары.

Однокурсница Ромки Анечка Видова ликовала. Теперь уж точно надменный и заносчивый Прутиков никуда не денется. Хочет он или нет, а обратиться ему к ней, лучшей студентке курса, блестяще знающей латынь, придется.

Аня, давно и безнадежно влюбленная в Ромку, никак не могла понять, что его так привлекало в тупой и кривенькой толстухе Вике Шатохиной. То ли дело она, Анечка Видова: красавица, умница, преуспевающая не только в учебе, но и в общественной работе факультета, любимица группы. Аня выпрямила плечи, приняла красивую осанку и гордо понесла себя мимо Ромки, сексуально покачивая бедрами. Никакой реакции не последовало. Лицо Прутикова ничего не выразило и никак не отреагировало на подиумную фигуру Ани. Своим наивным, невозмутимым видом он демонстрировал небрежное отношение ко всему, что его окружало. Аня, увы, не была исключением, и это ее взбесило, но виду она не подала.

В дверях появилась Вика. Ромка мгновенно оживился. Прежнее безразличие исчезло, уступив место расплывшимся в улыбке губам, искоркам в глазах, теплоте. Резкую перемену в настроении Прутикова Аня не могла не заметить.

– Да, не может Вика ему нравиться, не может, – успокаивала она себя, спускаясь по ступенькам к выходу. Сердце бешено колотилось. Понятно, женское самолюбие не дремало.

За дверью начинался другой мир. Студенческая сутолока сменилась милой, ласкающей взор картинкой. Март перестал притворяться зимой, утверждаясь в своих законных правах прорезающимися почками на ветках деревьев. Промытые ночным дождем улицы создавали атмосферу чистоты и легкости. Пахло свежестью и новизной. Весенний пейзаж улучшил настроение. Аня метнулась навстречу трамваю. Его скорость не превышала скорости ползания черепахи.

– Лучше рядом идти, чем в нем сидеть, – усмехнулась она.

В трамвае было душно, тесно и пахло потом. Не хватало воздуха. От удушья в глазах мельтешили чертики, а в ушах звенело.

– Ох ты, сучка крашена!..

– Вы это мне? – испуганно и удивленно спросила Аня склонившуюся над ней кондукторшу.

– Соседке! – зло ответила билетерша. Рядом с Аней стояла вульгарно одетая девушка не первой свежести. Разукрашенная, как попугай, она тоскливо смотрела в окно. Из-под толстого слоя дермакола, небрежно лоснящегося на лице пассажирки, предательски просматривались неумело замаскированные синяки. Девица развернула лицо в сторону