Звуки родного двора - Маргарита Минасовна Закарьян

Поэтому Ленька решил положиться на судьбу. Осенью – в армию, а через два года, если, конечно, все будет нормально, попытаться поступить, как и Никитка, в МИСИ.

А пока ни о чем он, Ленька, не будет думать, а будет наслаждаться последними летними днями…

– Завтра смотаемся на Утриш? – предложение Никитки Ленька принял сразу. Лена вынуждена была согласиться после минутной паузы, хотя никакого восторга от такого времяпровождения не испытывала. Ей хотелось последние денечки быть рядом с Никиткой, и он об этом догадывался. Никита был уверен, что Лена ему не откажет.

В 9 утра следующего дня все сидели в маршрутке, которая благополучно довезла ребят до Сукко, а оттуда они добрались своим ходом до Утриша.

К полудню погода стала портиться, и все закончилось проливным дождем. Ленька находил свои прелести в морском купании под дождем. Но Лена закапризничала, и Никите пришлось удалиться с ней под навес кафе с загадочным названием «Лунный свет».

В кафе столпилось много народу, и от этого было очень душно. Мест свободных не оказалось, пришлось заказать кофе и пить его стоя за баром. Горьковатый на вкус кофе Никитка выпил морщась, а Лена дополнительную чашку и попросила Никитку перевернуть его чашку. Никитка сделал последний глоток и от себя перевернул небольшую голубую чашечку с густой черной жижицей кофе на белое блюдце с голубыми цветочками. Вокруг чашки образовалось тонкое колечко, которое Лена с лукавой улыбкой растолковала как «свадебное».

– В таком случае такое же должно быть и в твоей чашке, – смущаясь, заметил Никита.

– А вот сейчас и посмотрим, – таинственно произнесла Лена и стала выискивать в своей чашке аналогичное колечко. Пока Лена внимательно рассматривала в своей чашке нужную ей фигурку, лицо ее то хмурилось, то, напротив, замирало в улыбке. Наконец-то найдя то, что ей было нужно, Лена, облегченно вздохнув, произнесла:

– По идее свадьба должна состояться, но что-то ей помешает… Но вот что? На этот вопрос ответить не могу… А ну-ка, дай-ка мне твою чашку, – Лена взяла успевшую подсохнуть чашку Никитки и стала ее изучать. Никитка заметил на ее лице недовольство, перераставшее в испуг.

– Все это глупости, – резко сказала Лена и отодвинула чашки в сторону.

– Что-то плохое увидела? – спросил ее Никитка.

– Я же сказала, что все это глупости. Не верю ни в какие гадания, приметы, предсказания. Доверяю только снам и астрологическим прогнозам…

– Тогда зачем смотришь? – не унимался Никита.

– Ребята! Вы что, решили меня потерять? – вопрос ниоткуда взявшегося Леньчика застал врасплох Никиту и увел от ответа Лену. Но ее странное поведение не осталось без внимания Никитки.

– Дождь перестал лить?! – то ли утверждала, то ли спрашивала Лена Леньчика.

– Перестать-то перестал, но, думаю, не надолго, – ответил ей Леня. – Все небо заволокло, так что можно потихонечку собираться домой.

Назад возвращались молча. На душе у всех была никому не понятная недосказанность, а вокруг витала зловещая пустота, несмотря на большое количество людей. Никто из ребят не смог бы объяснить происходящее. Ну, с Леньчиком понятно: над ним нависла тучей армия. Что касается Никитки и Лены, то их настроение не было понятно ни окружающим, ни им самим.

И только дворик спас, успокоил. Что-то само собой отслоилось, оттаяло. Стало легко и спокойно жить, дышать, думать. Лавочка была свободной. Ее постоянная наседка Марья Изотовна уже второй день отсутствовала. К ней из Львова приехала сестра, и они предпочли прогулки по набережной.

Ребята со спокойной совестью заняли место Марьи Изотовны и растворились в размеренной жизни дворика. О неудачном путешествии к морю напомнила песня.

– Море, море! Мир бездонный… Пенный шелест волн прибрежных, – звуковая дорожка разносила слова песни Юрия Антонова далеко за пределы дворика. Ребята, сидя на лавочке, представляли себя на пляже. Они слышали шум волн, представляли море под дождем и то, как волны разбиваются о берег…

– …Над тобой встают, как зори, нашей юности надежды, – тихо подпевали Антонову все трое.

Близился тихий вечер. Как всегда бывает после сильного дождя. Вскоре все разошлись по квартирам. Дворик опустел. В эту ночь Лена долго не могла уснуть. Ей не давала покоя чашка Никитки, фигурки кофейной гущи которой она унесла в свой мир и сделала тайной.

Лена проснулась с болью в глазах, голове, руках, ногах. Болело все тело!

– Неужели грипп? – спросила она себя. – Только не сейчас, когда осталось несколько дней до отъезда Никитки. Ей, собственно говоря, как и ему, не надо было ничего. Просто им хотелось быть всегда рядом. Слушать и смотреть, касаться и ощущать друг друга. Хотелось, чтобы длилось и длилось это постоянное «вместе». Когда просто загорали на горячем песке, но вместе, когда скучали на лавочке или под жерделью, но вместе, когда веселились в толпе, но рядом. Когда собирались в родном, всегда с неожиданными событиями, дворике, где жили милые сердцу люди и вещи. Не нужно было никаких слов, все было просто и понятно. Они с Никитой были счастливы. Каждый день был как праздник, и вот все скоро должно было исчезнуть, раствориться. Лена каким-то седьмым чувством понимала, что она скоро Никитку потеряет, что он будет жить в столице, в Москве. В отличие от их тихого провинциального города это где-то на другой планете, в другой Вселенной. В этом огромном мегаполисе, большая часть которой – молодежь, среди которой много красивых девушек, сумеет ли Лена сохранить свое место в сердце Никитки? И как же теперь она, Лена, должна жить? Одно дело ждать Никитку-школьника, приезжающего на каникулы с севера, и совсем другое – встречать студента-юношу из Москвы.

Лена почти проснулась, но лежала в постели с закрытыми глазами. Мозги разбухли от боли, нервы беспомощно повисли при воспоминаниях о «кофейных» прогнозах в чашке Никитки. Все тело ныло и ломило, видимо, сказался вчерашний, хотя и летний, но далеко не теплый дождь. Лене захотелось забыться и уснуть.

Телефонный звонок заставил открыть глаза и окончательно проснуться.

– Никита спрашивал дважды, – мама Лены подала ей телефонную трубку в постель. Последние три года Лена с мамой жили у Толика, который доводился Лениной маме родным братом, а Лене дядей. У дяди Толи своей семьи не было. Семьей он считал музыку. Влюбленный в нее, эту музыку, такую разную: классическую, эстрадную и всякую другую до безумия, до одури, дядя Толик все свободное время проводил за магнитофоном и кассетами. Его комната состояла из каких-то коробок, малых и больших, шнуров, коротких