Звуки родного двора - Маргарита Минасовна Закарьян

– Если можно было назвать его Дефолтом, я бы назвала, – шутила Нелька. Но мальчика нарекли Аликом. Женька мечтал о девочке и нежно называл сына Алькой.

Вместе с дефолтом в дворик ворвался свободный рынок. Для Даши он начался намного раньше. Она уже полгода, открыв визу, ездила в Венгрию и Польшу, привозила оттуда дешевые тряпки и наводняла ими дворик – вместо молока.

Погремушкин, глядя на Дашу, начал тоже приторговывать барахлом и предлагал кольца с сомнительными изумрудами. Шмелев, в свою очередь, глядя на Дашу с Погремушкиным, стал по утрам и вечерам таскать неподъемные тюки, о содержимом которых можно было только догадываться. А жвачки теперь было валом. Она была всюду, поэтому интерес к ней у Леньки с Никиткой вскоре пропал.

Марья Изотовна, глядя на торговое безобразие, брезгливо кричала:

– Спекулянты чертовы! Управы на вас нет!

– Дура! Дура! – отвечал ей шмелевский попугай.

Большие перемены двора сказались и на его музыкальных пристрастиях. В помощь юным не по возрасту, а по опыту трудовой деятельности предпринимателям все чаще и чаще звучала песня: «Мани, мани, мани, мани, мани…блю!…»

Все во дворе шло в ногу со временем.

Никитка уж несколько лет подряд ездил на отдых к бабе Варе самостоятельно. Зов малой родины он ощущал с каждым годом сильнее, потому что ко всем прелестям юга добавилась еще одна – Лена. Что это было за чувство? Чем отличалось ее присутствие от тысяч других в его жизни? Почему Никитка чувствовал тепло в сердце от прикосновения Лениных рук? Никто другой так не брал его за руки. Так спокойно, ласково… но не властно. От Лены исходили тонкие токи добра. Никитка старался платить ей тем же. Он привозил Лене с севера кедровые орешки, она собирала ему у моря отшлифованные водой причудливой формы камушки и перламутровые ракушки.

Мир для них не успел обрасти лицемерием, предательством. Они чувствовали его интуитивно и глубоко, купаясь в подростковой нежности.

Обрести эти чувства помог им дворик. Здесь они встретились, здесь пытались что-то рассказать друг другу, но вначале слова выходили невнятными и скособоченными. Позже в них уже не нуждались, достаточно было взгляда… Лена любила писать. Если Никитка с Ленькой играли во дворе, она писала под жерделевым деревом; если мальчишки плескались в морской воде, она тихо сочиняла на берегу. Бедная девочка! Она не понимала, что уже принадлежит к тем, кто способен из прошлого сделать сказку, а может быть, напротив, трагедию. В любом случае из маленького пустяка сотворить большое событие, а к концу жизни начать переводить бумагу – о несбывшемся…

Баба Варя упивалась внуком, гордилась сыном и невесткой. Токмазов сделал блестящую карьеру. Его имя гремело по всему северу. О нем писали центральные газеты. Баба Варя принимала заслуги сына как должное: она знала, что у него гены отца, а тут уж, извините, иначе и не могло быть. Время бежало неумолимо. Никитка закончил школу. Не задумываясь, решили поступать в Московский строительный, по примеру деда и отца.

В это, счастливое для всех, лето на отдых Токмазовы приехали всей семьей. Зачисление Никитки в высшее учебное заведение решили отметить шашлыками у Вячеслава на даче, затем переиграли на Утриш – красивейшее место за городом. Сборы были нудными и долгими, но соответствующее расположение звезд вывело всех из бытового тупика: шампуры нашли, мясо замариновали, спиртным, овощами, фруктами и зеленью запаслись. Дело оставалось за гостями. Лена и Ленька, приглашенные самим Никиткой, ждать не заставили, а Неля с Женей задержались на час, ссылаясь на проблемы с Алькой. Мальчика не с кем было оставить, решили взять с собой. Гостей во дворе ждали две машины: новенькая «БМВ» Сергея Григорьевича и «шестисотый мерседес» Вячеслава. Собравшиеся около машин гости обратили внимание на перебранку мужиков. Они, как всегда, забивали козла в конце дворика, но сегодня почему-то ссорились. Один из них, с большим животом и красным лицом, громко кричал, размахивал руками и обзывал тощего, бледнолицего парня петухом.

– Это по гороскопу? – поинтересовалась наивная Леночка у Никитки.

– Потом объясню, – смущаясь родителей, ответил тот.

Ссора между мужчинами разгоралась. Не договорившиеся между собой игроки начали проявлять агрессивность. Толстый велел тощему катиться к растакой-то матери, тот было почти согласился (так как у него вообще никакой не было) но потом почему-то передумал и начал выбивать дурь из обидчика, которая, увы, так и не вышла.

– Управы на вас нет! – нахмурила брови Марья Изотовна, выражая свое негодование.

Перестройка, прокатившаяся по всей стране, не обошла стороной и дворик. Перемены лишили Марью Изотовну возможности искать правду там, где когда-то она находилась:

– Раньше можно было обратиться в домком, местком, профком, горком, а сейчас, – сокрушалась она, – можно уповать только на Бога. И Бог ее услышал. Звон колокола возвратившейся к жизни церкви разнесся по всему дворику.

– И там перемены! – задрав голову вверх, заметила Марья Изотовна. – Все антихристы вдруг кресты на себя нацепили и дружно побежали молиться, – возмущалась она.

– Марья Изотовна, дело-то не в переменах, – перебила ее баба Варя, – в церковь-то, может быть, в свое время ходить и запрещали, да вот веру в человеке убить невозможно. Здесь никакие запреты не подвластны!

Звуки ударов колокола стали громче, все присутствующие во дворе притихли, недавно сорившиеся мужики замерли в ожидании конца перезвона. Но удары колокола разносились все сильнее и сильнее.

– Никак праздник сегодня церковный? – поинтересовалась Марья Изотовна.

– Успенье Пресвятой Богородицы, – подлатал брешь в духовном образовании Марьи Изотовны подоспевший Шмелев.

– Что это значит? – проявила интерес Марья Изотовна.

– А то, что сегодня жизнь матери нашей, Пресвятой Богородицы, переходит из земной в потустороннюю. Она телесно оставляет мир, но не умирает, ее душа продолжает ходатайствовать за нас на Небе пред своим Божественным сыном – Христом, – пояснил Шмелев.

– Да на кой ты ей нужен? – не унималась Марья Изотовна. – И тем более эти, – старушка указала на играющих в домино мужиков.

Ответ был найден в звенящем как набат колоколе. Он не звенел и не гремел. Колокол разговаривал с обитателями двора. С каждым своим ударом он беседовал с простыми людьми дворика об их непростой жизни. Он предупреждал и спрашивал об их хлопотах и заботах, трудах, бремени славы и богатстве, о бессонных ночах, друзьях и врагах, удачах, несбывшихся мечтах…

Колокол делал то, что не в силах была сделать звуковая дорожка со своими эфирными песнями. Песни создавали настроение, колокол заставлял задуматься. Так ли все? Его