Звездный хирург - Джеймс Уайт

Размышления Конвея были прерваны появлением монитора с папкой.

– Материалы по Телтренну, доктор, – доложил тот. – Другой отчёт является конфиденциальным, поэтому капитан Вильямсон отдал его для копирования своему личному писцу. Вы получите его в течение пятнадцати минут.

– Благодарю вас, – сказал Конвей и, проводив монитора взглядом, принялся за чтение.

Будучи колониальным миром и не имея возможности развиваться естественным путем, Этла не располагала ни государственными границами, ни вооруженными силами. Полицейский корпус планеты составляли солдаты Империи под командой Телтренна. Именно они нападали на корабль Лонвеллина. Телтренн, говорилось в отчёте, гордец, который жаждет власти, но жестокости, обычно присущей такого рода личностям, в его характере не отмечено. В обращении с туземным населением – имперский представитель родился не на Этле – Телтренн выказывал разумность и справедливость.

Конечно, он относился к аборигенам достаточно снисходительно – глядел свысока, словно они существенно уступали ему в развитии. Но он не презирал их, по крайней мере в открытую, и не издевался над ними.

Конвей отшвырнул папку. Очередная чушь! Внезапно он понял, что Этла ему опротивела. Он поднялся и вышел в приемную, с грохотом захлопнув за собой дверь. Стиллмен дернулся и посмотрел на него.

– Бросьте свои бумаги до утра! – велел Конвей. – Сегодня мы будем услаждать плоть. Ляжем спать в наших каютах...

– Спать? – перебил Стиллмен и ухмыльнулся. – А что это такое?

– Не знаю, – сказал Конвей. – Я думал, может, вам известно. Слышал только, что это новое ощущение – непередаваемое счастье, к которому быстро привыкнешь. Вы не против рискнуть?

– После вас, – отозвался Стиллмен.

Снаружи было прохладно. На горизонте виднелось рваное облако, а над головами ярко сверкали звезды. Этла находилась посреди звездного скопления, что подтверждалось ежеминутно чертившими небосвод метеорами.

Зрелище одновременно вдохновляло и успокаивало, но Конвея не отпускала тревога. Он был уверен, что упустил нечто крайне важное, и под ясным небом беспокойство его только усилилось. Вдруг ему захотелось как можно скорее прочитать доклад об Империи.

– У вас не было такого, – спросил он Стиллмена, – когда вы о чем-то думаете и вам неожиданно становится чертовски стыдно за подобные мысли?

Стиллмен фыркнул, видимо сочтя вопрос риторическим, и они зашагали было к звездолету, но внезапно остановились.

На юге словно всходило солнце. Небо приобрело бледно-голубой оттенок, который дальше переходил через бирюзу в черноту, а нижние слои облаков окрасились розовым и золотистым. Прежде чем земляне успели сообразить, что к чему, новоявленное солнце поблекло и превратилось в алое пятно на горизонте. Земля под ногами дрогнула, а немного времени спустя в отдалении как будто прогремел гром.

– Корабль Лонвеллина! – крикнул Стиллмен.

Они побежали.

11

Рубка «Веспасиана» представляла собой подобие водоворота, в центре которого находился капитан. Когда появились Стиллмен и Конвей, уже были отданы распоряжения загрузить на курьерский бот и имеющиеся в наличии вертолеты дезактивирующие средства и спасательное оборудование и отправляться к месту взрыва. На то, что уцелели этлане, которые окружали корабль Лонвеллина, рассчитывать, естественно, не приходилось, но поблизости были хутора и одна крохотная деревушка. Спасателям предстояло сразиться с радиацией и справиться с паникой: этлане ведать не ведали о том, что такое ядерный взрыв, и наверняка воспротивятся эвакуации.

На поле космодрома, увидев взметнувшееся к звездам пламя и осознав, что произошло, Конвей испытал приступ слабости. А теперь, вслушиваясь в четкие приказы Вильямсона, он почувствовал, как у него выступает на лбу и катится струйками по спине холодный пот. Облизнув губы, он проговорил:

– Капитан, я хочу вам кое-что предложить...

Он не повышал голоса, но в его тоне было что-то такое, что заставило Вильямсона оглянуться.

– Гибель Лонвеллина означает, что руководство проектом переходит к вам, доктор, – произнес капитан. – Вы тут главный.

– Тогда, – сказал Конвей тем же негромким голосом, – вот мой приказ:

Отзовите спасателей и верните на корабль людей, всех до единого. Мы должны взлететь до того, как начнется бомбардировка...

Все, кто был в рубке, уставились на него – потные лица, испуганные глаза, – и он понял, что его слова неправильно истолкованы. Вильямсон выглядел разгневанным и полностью сбитым с толку, но через несколько секунд оправился, повернулся к офицеру рядом, что-то ему приказал и перевел взгляд обратно на Конвея.

– Доктор, – сообщил он сухо, – я распорядился установить дополнительный противометеоритный щит. Всякий твердый объект диаметром крупнее дюйма, который будет приближаться к кораблю с любого направления, немедленно попадет под наблюдение на расстоянии в сто миль, а затем отражатели переведут его на безопасную для нас траекторию. Поэтому могу вас уверить, что нам не страшна гипотетическая атака ракет с ядерными боеголовками. Позвольте сказать также, что ваша идея, доктор, смехотворна.

На Этле попросту нет атомного оружия. Наши приборы... Ну, да вы должны были прочитать отчёт. Я предлагаю, – закончил капитан таким тоном, словно советовал младшему навигатору подправить курс, – оказать всю возможную помощь тем, кто выжил после взрыва, который произошел, вероятно, из-за неисправности реактора на корабле Лонвеллина.

– Да не было у него никакой неисправности! – хрипло воскликнул Конвей. – Лонвеллин, подобно прочим долгожителям, панически боялся смерти, и с прожитыми годами страх этот становился все сильнее. Он завел себе личного врача, чтобы ни одна болезнь не смогла подточить его организм изнутри, а звездолет его, по моему глубокому убеждению, был надежнейшим чудом техники. Лонвеллина убили, – подытожил он угрюмо, – а причина, по которой они подорвали первым его корабль, а не наш, состоит, должно быть, в том, что они ненавидят инопланетян. Приятно сознавать, что крейсер защищен, но если мы стартуем прямо сейчас, они, может статься, не повторят залп, а следовательно, останутся в живых и наши люди и этлане...

«Бесполезно», – подумал Конвей устало. Вильямсон, похоже, заупрямился: злится на очевидно бессмысленные приказы, недоумевает, ибо Конвей, по его мнению, ведет себя как перепугавшаяся старуха, артачится, потому что считает правым себя, а никак не Конвея. «Да соберись ты с мыслями, полоумный осел!» – мысленно прикрикнул Конвей на капитана. Вслух он эту фразу произнести не решился: все-таки перед ним был монитор в чине полковника, окруженный вдобавок младшими офицерами. И потом, уж кем-кем, а ослом Вильямсон не был. Он был рассудительным, толковым боевым офицером, у которого просто не было времени правильно оценить ситуацию. Он не имел ни медицинского образования, ни присущей Конвею подозрительности...