Золотое дерево - Розалинда Лейкер

— Так я и думал. Ты ведь не станцевала с ним ни одного танца, во всяком случае я этого не заметил. Так в чем же причина?

Слова мужа еще раз подтвердили то, что он не спускал с нее глаз в любом обществе, в любой компании, отмечая про себя даже то, с кем она танцует. И лишь на короткое время деревья и непроглядный мрак скрыли ее вместе с Николя от его. неусыпного надзора.

Неудивительно, что Эмиль сейчас находился в полном недоумении, не зная, что и подумать. Однако у Габриэль на этот случай был заранее готов ответ.

— Я полагала, что все и так достаточно ясно, и ты не станешь задавать мне недоуменных вопросов. Он — один из Дево, и этим все сказано, — Габриэль использовала довод, который могла предъявить, не выдавая себя.

— Ну и что?

— Как? Разве ты ничего не слышал о многолетней вражде наших семей?

Но Эмиль оставался совершенно невозмутимым и, сделав хороший глоток коньяка, спокойно кивнул.

— Конечно, я слышал об этом.

Габриэль озадаченно взглянула на него и, собравшись с силами, вновь решила идти в атаку.

— И все же ты пригласил его сюда! Ты принимаешь его у нас в доме, зная, что его дедушка убил на дуэли моего и что с тех пор счет обид и оскорблений неизмеримо вырос. Помнишь, на нашей свадьбе Анри обмолвился о дорожном происшествии, случившимся с нами по пути на церемонию бракосочетания? Именно тогда я познакомилась с Николя Дево.

— Я никогда не прислушиваюсь к тому, что болтает Анри, а в тот знаменательный для меня день я тем более не слушал его болтовню, — сказав это, Эмиль склонил голову и насмешливо взглянул на Габриэль. — Надо признать, что весь сегодняшний вечер ты была сама не своя. Ты держалась очень неестественно, это бросалось в глаза.

— О теперь я понимаю! Ты нарочно не внес имя Дево в список приглашенных, потому что знал, что я буду возражать против него!

Ее слова, казалось, ничуть не тронули Эмиля.

— Тебе следует забыть прошлое, память о старой ненависти и вражде до добра не доведет, — наставительно проговорил он. И хотя Эмиль очень устал, продрог до костей и был слегка пьян, он решил раз и навсегда разобраться с этим вопросом, чтобы никогда больше не возвращаться к нему. — Ведь ты не можешь быть до конца уверенной в том, что вину за разжигание этой знаменитой — или лучше сказать, пресловутой — вражды не несут обе стороны? Мужчины твоей семьи с легкостью бросаются такими словами, как «убийство» и «предательство», обвиняя в этих злодеяниях семейство Дево. Однако, согласись, если твой дедушка был убит на поединке чести, то это было вовсе не убийство. Что же касается предательства, то в кровавые дни Революции, которые следовало бы побыстрее забыть, все зависело от того, кто какую сторону поддерживал.

— Неужели ты думаешь, что в свое время я обо всем этом не размышляла?

— Не удивляюсь, если ты действительно задавалась этими вопросами, ведь ты достаточно умна и любознательна. Доминик — слишком вспыльчивый человек с неуравновешенной психикой. Ты ведь сама рассказывала, что он до сих пор не простил тебе смерти матери, причиной которой явилось твое рождение. Возможно, в одном из приступов раздражения, которые часто случаются с ним, он донес на двух коренных лионцев, отца и сына Дево, причем последний в ту пору был еще подростком. Ты, наверное, до сих пор не знаешь, кто разгромил их мастерскую после того, как семья бежала из города? Не знаешь? Тогда спроси об этом как-нибудь у Доминика. Думаю, он сможет просветить тебя на этот счет, если только верны те слухи, которые ходят по городу.

— И ты наговорил мне столько неприятных вещей только из-за того, что я обратилась к тебе с одной-единственной просьбой!

— Я просто пытаюсь убедить тебя в безосновательности такой просьбы!

Эмиль старательно подбирал слова, взвешивая каждое, прежде чем произнести, и чувствуя, что коньяк сделал уже свое дело и его язык начал слегка заплетаться.

— Дево — поразительно талантливый в нашем деле человек, он многого добьется в шелкоткацком производстве, поскольку дальновиден и обладает здоровым честолюбием. Я собираюсь наладить с ним деловые связи.

— Нет! Только не это!

Услышав ее отчаянный крик, Эмиль еще раз убедился в том, насколько он был прав, запретив жене вмешиваться в ведение дел, связанных с шелководством. Женщины прежде всего руководствуются своими эмоциями, а это мешает делу, мешает заключению новых выгодных дел, заставляет терять клиентов, таких, как, например, этот Дево.

— Он приехал в Лион по своим делам, и мы уже провели предварительные переговоры о возможных поставках шелка-сырца в Париж, где он организовал ткацкое производство. Если этот человек сделает заказ, я выполню его.

Сжав руки от охватившего ее волнения, Габриэль подошла к мужу.

— Поверь, я не испытываю к нему ни капли ненависти, — «как раз наоборот!» — хотелось ей крикнуть ему в лицо. — Но я считаю, что будет лучше не иметь с этим человеком никаких отношений, никаких контактов для того, чтобы избежать возникновения новых недоразумений и, возможно, бед в будущем.

Эмиль устало развязывал галстук и распахнул ворот рубашки с высоким стоячим накрахмаленным воротником, давившим его шею.

— Будь последовательна, дорогая. Во-первых, этот человек лично тебе не сделал ничего плохого, а во-вторых, я не могу отказаться от выгодной сделки. Он намерен в скором времени открыть ткацкую мастерскую в районе Круа Рус. Если это действительно произойдет, он станет одним из самых выгодных клиентов на рынке шелка-сырца, и тогда я могу рассчитывать на расширение своего производства, поскольку стану его постоянным поставщиком.

Душа Габриэль была исполнена самых дурных предчувствий. Ей казалось, что земля уходит у нее из-под ног и ничто не может предотвратить ее падения — падения прямо в объятия Николя Дево. Все ее попытки сопротивления оказались тщетными. Придя в отчаяние, она обратилась к мужу с последней просьбой, похожей на мольбу:

— Поступай, как знаешь, в своих деловых отношениях с ним, но заклинаю тебя избавь меня от встреч с этим человеком, хотя бы до тех пор, пока я не смирюсь с Необходимостью видеться с ним.

Эмилю давно уже надоел этот разговор, поэтому он легко согласился пойти жене навстречу.

— Хорошо. Но ты должна запомнить, что наши пути волей-неволей будут пересекаться, когда Дево вновь откроет свою ткацкую фирму в Лионе, потому что мир деловых людей, связанных с производством и продажей шелка, слишком тесен.

Выражение глаз Габриэль будило тревогу в душе Эмиля, слишком уж несоразмерен сложившейся ситуации был полыхающий в них огонь. Странная реакция жены не могла не беспокоить Эмиля. Желая успокоить ее, он дотронулся кончиками пальцев до милого лица жены, намереваясь нежно погладить ее по щеке, но она непроизвольно отпрянула от его обжегшей ледяным холодом руки и тут же взяла ее в свои теплые ладони. Выражение лица Габриэль сразу же переменилось, в ее голосе звучала тревога.

— Да ты окоченел от холода! О Боже! Я и представить не могла, что ты так озяб. Иди к себе и немедленно переоденься во что-нибудь теплое и сухое!

С этими словами она легонько подтолкнула его по направлению к лестнице. Эмиль не стал возражать, он допил коньяк, оставшийся в стакане, стуча в ознобе зубами о его край, и покорно отправился к себе. Габриэль тем временем позвала двух слуг, убиравших комнаты после гостей, и велела им срочно приготовить горячую ванну для хозяина.

Следующее утро было таким погожим, что, казалось, накануне вечером не бушевала гроза, не буйствовал ветер. Чувствуя ломоту во всем теле и страдая от головной боли, Эмиль тепло оделся, несмотря на солнечный день, обещавший быть жарким, и, спустившись к завтраку, заявил Габриэль, что чувствует себя превосходно. Однако жена сильно сомневалась в его искренности — у Эмиля был нездоровый цвет лица и покрасневшие воспаленные глаза. Габриэль от души надеялась, что все эти признаки свидетельствуют всего лишь о том, что накануне муж выпил слишком много коньяка.

Однако уже к полудню подтвердились ее худшие опасения. Эмиль вернулся домой совсем разбитым, и его сильно лихорадило. Габриэль сразу же послала за доктором и помогла мужу лечь в постель. Чувствуя огромную слабость, он тут же откинулся На подушки, но, внезапно вспомнив, что на его письменном столе лежат неотправленные письма, попытался вновь подняться на ноги.

— Не беспокойся! Я прослежу, чтобы их отправили с ближайшим почтовым дилижансом, — заверила его Габриэль. — Лежи спокойно.

Вскоре прибыл доктор Жонэ, очень полный мужчина средних лет, всегда пребывающий в отличном расположении духа. Усевшись на стул рядом с кроватью больного и широко расставив ноги, чтобы между ними удобно разместилось круглое брюшко, он наклонился над Эмилем и начал тщательно выслушивать сначала его грудь, а затем спину. По выражению его лица ничего невозможно было понять, но выйдя за дверь спальной и спустившись вместе с Габриэль вниз по лестнице в вестибюль, он озабоченно сказал ей: