Князь Кий - Владимир Малик

— Прими, каган, вместо Гонории, — сказал папа. — Чтобы спасти Рим, эта девушка согласилась добровольно пойти за тебя. Посмотри — разве эта юная красавица не достойна десяти перезрелых тридцатилетних принцесс?

И Аттила и его вельможи аж рты разинули из удивления: такой красоты никто из них не видел сроду.

— Как тебя звать, дева? — спросил пораженный каган.

— Ильдика.

— Ильдика! Как мило и нежно!.. И ты действительно согласна пойти за меня замуж?

— Да, — ответила девушка. — Если ты оставишь в покое Рим и выведешь свои войска из Италии.

И она смело глянула на грозного владыку полсвета своими прекрасными голубыми глазами.

Заколдованный ее красотой, великодушием и жертвенностью, Аттила принял дары, заключил с папой мир — и вернулся с войском в свою Гуннию.

А там устроил шумную свадьбу.

На радостях он одарил всех королей, князей и вельмож, которые ходили с ним в поход, богатыми подарками. Кого золотом, кого серебром, кого дорогой ромейской одеждой и драгоценностями, а неженатым и вдовцам дал у жены своих незамужних дочерей. Полянский князь Божедар в то время вдовец, тоже получил в жены каганову дочь.

Для войска была забита тысяча быков. Пусть каждый ест, пьет и помнит тот день, когда женился Аттила.

Вельможи были приглашены во дворец. Там рекой лилось дорогое ромейское вино, ковшами черпали из бочек хмельную сыту сваренную из словенского меда, и готское бро, то есть пиво, сваренное также из словенского ячменя. Вдоволь было прохладного кумыса и гуннской бузы, которую гунны делают из пшена.

Все ели и пили вдоволь.

Свадьба длилась до позднего вечера. Раздавалась музыка, опьяневшие гости орали песни и танцевали так рьяно, что их крик, пение, гвалт и топот было слышно аж за Тиссой.

Сильнее всех веселился Аттила. Он сидел с Ильдикой под шелковым опахалом, которое держали над ними рабы, — радостный и помолодевший. Не пропустил ни одной чары, не отодвинул от себя ни одного блюда с вкусными кушаньями, а также пел и танцевал наравне с молодыми. Его сытое круглое лицо стало медно-красным, узкие глазенки блестели, а жидкая седая борода прилипла к вспотевшей морщинистой шее.

Вокруг него сидели его жены, сыновья, дочери, внуки и внучки. Среди сыновей выделялись любимцы кагана — Еллак, Денгизих, Емнетзур, Ултциндур и Ернак, которые сами уже были каганами в своих племенах и мечтали о верховной власти.

Они пришли сюда с женами и детьми и, сев между гуннскими вельможами, следили, чтобы всего было вдоволь.

Уставшие рабы и рабыни, слуги и служанки, едва успевали убирать опустевшую посуду и приносить новые блюда и напитки.

Наконец Аттила сказал:

— Достаточно! Мы с Ильдикой идем спать! А вы гуляйте! Пусть музыка и пение не утихают до самого утра!

Взяв молодую жену за руку, он с трудом поднялся и повел ее в своею опочивальню.

Всю ночь не утихала и свадебная пирушка. При свете свеч и факелов гостьи ели, пили, пели, пока не уснули там же, в каганском дворце, кто где примостился.

Взошло солнце. Сморенные слуги убрали загроможденные объедками столы, поставили на них чистые тарелки и бокалы, разлили из бочек в корчаги вина, пива, сыти и кумыса. Просыпались короли, князья и вельможи — и здесь же начинали похмеляться.

А каган не выходил из своей опочивальни.

Сначала никого это не обеспокоило: мол, отдыхает старик после чрезмерного веселья.

Но когда солнце, поднимаясь выше и выше, свернуло с обеда в сердца всех собравшихся закралась неясная тревога. Почему не выходит каган? Куда делась его молодая жена?

Первым кинулся к закрытым дверям Еллак. Загрохотал кулаком.

В ответ — молчание.

— Отец, открой! Никакого ответа.

Утих застольный гвалт. Прекратились разговоры. Онемел каганский дворец. Только у дверей опочивальни толпились перепуганные родственники кагана и слуги.

— Ломай двери!

Выбили двери. Толпа вкатилась в просторный покой. И все вдруг остановились, пораженные тем, что увидели.

Жуткая тишина зависла во дворце. Не стало Аттилы! Не стало того, кто на протяжении многих лет наводил ужас на целый мир! Кого все боялись и ненавидели, как бешеного пса! Кого в глаза называли «отцом гуннов» наиславнейшим и самым мудрым, а за глаза проклинали наихудшими словами и кому желали самой свирепой смерти!

Теперь он лежал неподвижно — такой маленький, плюгавый, ничтожный.

Однако его боялись и мертвого! И все со страхом смотрели на бездыханный труп.

А где же Ильдика? Где молодая жена кагана? Может, это она зарезала своего старого мужа?

Нет, всем было ясно, что Аттила умер сам. Из носа, когда он, переев и опьянев, лег на ложе лицом вверх, кровь полилась не наружу, а в горло и задушила его. А перепуганая Ильдика забилась в страхе, словно птичка, в угол и там, накрывшись ковром, проплакала и продрожала всю ночь.

Похороны состоялись на третий день.

Среди голой степи, в шелковом шатре, положили Аттилу, чтобы отдать ему последний долг. И наилучшие, самые достойные мужья гуннских родов ездили верхом вокруг этого шатра и, подняв вверх руки, выкрикивали: «О, великий король гуннов Аттила рожденный каганом Мундзуком, повелитель сильнейших племен! Ты, который с неслыханным до сих пор могуществом сам завладел скифскими и германскими царствами, который завоеванием городов наполнил большим страхом обе империи ромейского мира и, чтобы не было отдано и последнее на разграбление, принимал от них ежегодную дань! Ты, счастливо завершивши все это, скончался не от враждебной раны, не от коварства своих, а в радости и веселье, без чувства боли, когда твое племя находилось целым и невредимым на высоте славы и могущества! Кто же будет считать это кончиной, если некому отомстить за нее»?

При этом они резали себе щеки острыми ножами и, размазывая по лицу кровь, так оплакивали великого кагана.

Там же, неподалеку от шатра, на возвышении, была справлена похоронная тризна, которая превратилась, — не так от горя, как от радости — в величественный и шумный пир. Вино и мед лились рекой, больше, чем на свадьбе. Жалобные плачи заменялись веселыми песнями. И так сочетая в себе противоположные чувства, гунны, а с ними и вельможи подчиненных племен до самого вечера проявляли скорбь, смешанную с весельем.

А ночью, тайно от всех, сыновья кагана и гуннские вельможи похоронили Аттилу.

Тело Аттилы положили в три гроба — золотой, серебрянный и железный. Посреди степи, в ничем не примечательном месте, рабы выкопали глубокую яму и опустили в нее вместе с останками гуннского владыки награбленые им у других народов богатства — ценное оружие, золотые блюда и бокалы, золотой лук, золотой меч и золотой щит, украшенную самоцветами одежду, любимого коня кагана с серебряным седлом и серебряной уздечкой.

Когда все было закончено, сыновья Аттилы убили тех рабов, которые копали могилу, и бросили их также туда, чтобы служили своему господину на том свете.

Потом гуннские вельможи собственноручно забрасывали яму, и тысячи всадников с криком, потрясая оружием, промчались над ней затоптав ее на века вечные, так, что и следа никакого не осталось.

Осталась только страшная память о кровавых поступках этого человека и сильная ненависть между сыновьями, которые, как бешеные псы, сразу же, не отходя от свежей могилы, начали грызться за власть над гуннами.

На следующий день, после похорон, собрались сыновья Аттилы в родительском дворце на совет и сразу же перессорились. Каждый хотел стать великим каганом. Долго спорили они, доходя вплоть до оружия, и никак не могли избрать великого кагана и разделить между собой земли и племена, которые достались им в наследство от отца.

Тогда решили бросить жребий — тебе это, а тебе — вот!

Услышал о таком позорном перераспределении гордый король гепидов Ардарик, услышали другие короли, князья и вельможи — возмутились ужасно! Как? Разыгрывать нас, как жалких рабов? Нет, достаточно терпеть гуннское иго! Подняли свои войска, объединились и выступили против гуннов!

Испугались гунны, что потеряют все, и, прекратив дрязги, выступили навстречу. И сошлись за Дунаем, где течет река Недва…

Сеча была свирепой. Долго ни одной из сторон не везло перевесить противника: Ардарик, который встал во главе всех порабощенных племен, подбадривал своих союзников: «Кто хочет воли, тот не должен бояться смерти! Победа — на конце наших копий! Сегодня мы или станем свободными, или же погибнем достойно! Бойтесь одного — остаться рабами»!

А Еллак, старший среди братьев, любимец Аттилы, бросился в самую гущу боя, мечом, копьем, булавой и пращой прокладывая себе дорогу к победе и ведя за собой все гуннское войско. И стал бы он великим каганом, когда бы победил! Но не посчастливилось ему в бою. Брошеное чьей-то сильной рукой острое копье пронзило ему грудь и оборвало жизнь. Закричали в большом страхе гунны и побежали назад, оставив мертвыми на поле боя тридцать тысяч своих соплеменников. И навсегда потеряли господство над соседними племенами. Разделили сыновья Аттилы между собой недобитых, и каждый со своим родом пошел в свою сторону.