Руны Вещего Олега - Валентин Гнатюк

– Ничего, я справлюсь, тут целых два помощника, всё сделают. А ты иди, сынок, иди. – И кудесник заторопился к огнищанам.

Дубок вернулся в избушку, уложил последнюю деревянную книгу в мешок, вскинул его за спину, поправил лямку на плече и углубился в лес.

– Вот зачем волхву крепкие ноги да сильные плечи! Очень пригождаются иногда, – вслух проговорил юноша, садясь под старым дубом на корневище, торчащее узлом из земли, и смиряя дыхание, сбившееся от бега и быстрой ходьбы по малохоженым тропам. – Всё, нужно торопиться, немного уже осталось! Нужно скорее упрятать книги в тайник, а потом идти на помощь старому волхву, он ведь обычно после лечёбы тяжёлого хворого едва на ногах стоит. – Отрок, с трудом разогнув уставшие ноги, поднялся, поправил мешок за спиной и двинулся дальше.

Вот и тайное место. Удостоверившись, что всё ладно, Дубок убрал сухие жердины и проскользнул в схрон. Бережно переложил свою ношу на полку из жердей и, бегло проверив, в порядке ли остальные свитки и дощечки, щедро посыпал полки принесёнными вместе с книгами сухими душистыми травами. «Добре, теперь ни древоточцы, ни грызуны долго сюда не пожалуют!» Выйдя наружу, опять замаскировал вход в пещеру, незаметный среди кустарника и редкого сухостоя. Для верности свершил над тайником заклятье, чтобы никто чужой не смог сюда войти.

Теперь поскорей назад. Но едва юноша отошёл на десяток шагов, как услышал то, чего никак не ожидал. Может, почудилось? Нет, в самом деле, его острый слух различил средь шума дерев и птичьего щебета собачий лай. Это ещё что за чудо, тут волки ходят, а собака откуда? Его пронзило нехорошее предчувствие.

Может, охотник какой поблизости с собакой бродит? – ещё сомневался разум. Но подсознательное чутьё уже знало: собака идёт именно по его следу. Он бросился бежать, стараясь уйти подальше от бесценного схрона.

«Коли собаку по твою душу пустили, то оплошал ты, Дубок, надо было следы особой травой присыпать, что нюх собаке отбивает, а теперь-то что делать?» – горько укорял себя юноша, лихорадочно соображая на бегу. Как ни торопился, а собака быстрее, уже совсем близко слышен остервенелый лай и хриплое рычание. Ещё миг – и раззадоренный погоней пёс ухватит сзади за ногу… Дубок на ходу мельком глянул на руки: его силе всегда дивились, и даже трём сверстникам нелегко было сладить с ним одним, а уж собаку… «Твоя слабость в силе, – вдруг прозвучали слова Хорыги. – Волховская мощь в разуме, а не в кулаках…»

Всё произошло неожиданно даже для самого юноши. Он высоко подпрыгнул, как кузнечик, и вместо ноги беглеца пасть крупного лохматого пса схватила воздух, громко щёлкнув зубами. В тот же миг перед изумлённым животным возникло огромное неведомое существо – тёмно-коричневое, чешуйчатое, с влажной разинутой пастью, полной страшных загнутых жёлтых зубов. Чудище злобно зарычало, воздев две когтистые лапы, и бедная псина всем своим нутром уловила намерение ужасного зверя разорвать её на куски, первым делом перекусив огромными челюстями хребет, как рыбью косточку…

Дубок, сам не ожидавший такого исхода дела, увидел лишь, как лохматая живая молния мелькнула и пропала в зарослях. Только визг её, похожий больше на истошный человеческий вопль, продолжал разноситься окрест, постепенно затухая в лесных зарослях. Теперь нужно приготовиться к встрече тех, кто идёт за ищейкой. Юноша, оглядевшись, подошёл к разлапистой сосне и тесно прислонился к ней спиной.

Три мужа шли по едва различимой звериной тропе, придирчиво оглядывая каждую сломанную ветку.

– Сколько живу на свете, – растерянно рёк один с заметным нурманским выговором, – но не видел, чтоб собака могла так быстро бегать, пронеслась мимо нас, едва с ног не сшибла!

– Хазарка явно не в себе, визжит, будто кто его беспрестанно стегает плетью-семихвосткой, – отозвался молодой.

– Недоброе дело задумал князь, с волхвами воевать, ох недоброе. Никого мы не сыщем, ещё и сами, как наш пёс, умом тронемся, истинно вам реку… – негромко ворчал пожилой воин, явно из киян. – Всё, далее никаких следов нет, – остановился он. – Будто сквозь землю сей отрок провалился или в камень обратился.

– Лишь бы нас он в камень не обратил, – с опаской молвил молодой и на всякий случай трижды перекрестился, оглядываясь по сторонам и держа наготове небольшой лук.

Его сотоварищи тоже сторожко оглядывались вокруг, сжимая в руках один – боевой топор, а другой – кинжал.

– Что-то тяжко мне, в голове давит и в чреве как-то нехорошо, – молвил старший.

– А мне чудится, будто кто глядит пристально, словно буравит очами. Уходить надо, – зашептал молодой и отступил назад на несколько шагов. – Недобро тут, ой недобро!

Вслед за ним попятились, не выпуская из рук оружия, и двое его сотоварищей.

– А что Зигурду скажем? Он нас плетьми выпорет за то, что наказ не исполнили, – засомневался нурман.

– Да за что пороть-то, ну пропал отрок, лес большой, а Хазарка сбёг, – зачастил молодой.

– Этот тоже колдун небось, хоть и годами не вышел, ну его к лешему! – выдохнул киянин. – Пошли!

И они с видимым облегчением устремились в обратный путь, сторожко озираясь по сторонам.

Ученик волхва разрешил наконец себе вспомнить, что он не сосна с шероховатой, тёплой от солнечных лучей корой, а человек, медленно возвращаясь в свой привычный облик. Вот он отделился от ствола старой сосны, что возвышалась напротив большого плоского камня, на котором ещё недавно стояли трое воинов. Медленно опустился на траву, одеревенение тела сменилось слабостью. Всё-таки второй образ за короткое время – это трудно. Пошевелил пальцами, прислушался к себе и одновременно звукам вокруг, от пальцев ног по всему телу к пальцам рук прогнал невидимую волну, настраивая тело на звуки леса. Погоняв туда-сюда волну по телу, встал, сильнее пустил волну из чрева, уже видимую, прошёлся ею по рукам, ногам и хребту. Одеревенение ушло, и он опять стал прежним собою. Вынул из дупла свою рубаху, положенную туда, прежде чем «стать деревом», накинул её плавным волнообразным движением и неслышным кошачьим шагом направился вослед ушедшим. Движения его ускорялись как бы сами собой, и вот он уже перешёл на лёгкий, почти неслышный бег, уклоняясь на ходу от ветвей, перепрыгивая через корневища, проскальзывая ужом сквозь кустарник, как бегали они с отцом Хорыгой, когда вместе занимались воинскими управами.

«Откуда в лесу взялись воины, да ещё с ищейкой?» – мучила тревожная мысль. «Недоброе дело задумал князь, с волхвами воевать…» – не выходили из головы слова одного из них. «С волхвами воевать… воевать… Скорее, скорее назад!» – билось в висках юного потворника.

Согнувшись под дверным косяком старой, будто вросшей в берег мовницы, Хорыга вышел и обессиленно уселся на выступающее из сруба бревно со стёсанным – для удобства сидения – верхом. Внутри ещё всё трепетало после тяжкой лечёбы, слегка подташнивало, голова гудела, что медное било, а в коленях ощущалась противная слабость. Целитель встал, держась за сруб, потом медленно побрёл к реке, протекавшей в нескольких шагах. Умывшись, почувствовал себя немного лучше, но противная слабость осталась в членах. Родичи хворого уже суетились вокруг него, под руки выводя из узкой и низкой двери мовницы.

На выступающее бревно-скамью огнищане поставили узел с едой и одеждой в благодарность за излечение, но Хорыга только рукой махнул и предупредил, чтобы хворый ничего не ел три дня, только пил, а потом осторожно начинал с малого, сдерживая желание наесться.

– Помните, коли нарушите, что сказано, болезнь может вернуться! – строго рёк им на прощание волхв, усаживаясь на бревно рядом с оставленными дарами.

Вот уже и скрипучий звук воза затих в лесу. Хорыга, уйдя в себя, принялся, как обычно после трудного лечения, «чистить» своё тело, постепенно проходя по нему, как по своей лесной избушке: выметая сор, пыль и липкую грязь чужой хвори и немощи. А как же иначе, – только восприняв чужую хворь как свою, можно всецело понять её и справиться с ней. Только тяжко что-то нынче, никак не удаётся изгнать немощь. Жаждущему отдыха разуму не даёт покоя какая-то неясная тревога, пробивающаяся извне, будто холодный сквозняк сквозь частые щели в худую избу.

Того, что ринулся на него с топором из-за угла мовницы, кудесник едва успел привычным выплеском силы из чрева, пропущенной через руку, отвести чуток в сторону, развернуть вкруг и перехватить топор другой рукой. Далее уже действовал как обычный воин – силы волховской у него осталось слишком мало. Ногой толкнул стоявшее под стеной мовницы бревно, чтобы перекрыть путь второму воину, а третьего встретил молниеносным взмахом топора. Продолжая движение по дуге, сразил своим оружием того, который споткнулся о брошенное бревно, с удивлением узнав в нём недавнего «родственника хворого». На долю мига замешкавшись, Хорыга повернулся к тому, у кого отнял топор, и тут почуял, как под левую лопатку остро и глубоко вошло жало сулицы. Руки кудесника ослабели, удар топора по плечу он уже ощутил тупо, как будто секли совсем не его тело. Последней догадкой, когда уже отделялся от своего распростёртого на траве тела, был ясно возникший образ, как помощник Аскольда повелевает своему человеку найти тяжёлого больного и свезти его к дерзкому волхву по имени Хорыга…