Руны Вещего Олега - Валентин Гнатюк

– Квасу, какого квасу? – растерянно переспросила огнищанка. Потом с явным облегчением махнула крепкой, привыкшей к любому труду рукой. – Так квасу… да, у меня есть. – Она засуетилась с посудой, а потом, сунув в руки сына большую глиняную крынку, велела ему сбегать в погреб.

Когда молчаливый отрок вернулся в дом с крынкой, доверху наполненной холодным квасом, то застал мать сидящей за столом с незнакомцем, они о чём-то негромко беседовали. Воспользовавшись этим, Дробок тихо ускользнул, чтобы умыться в ручье и попробовать отстирать с рубахи кровь, пока она ещё свежа. Но вскоре за ним прибежала младшая сестрёнка и сказала, чтоб он быстро шёл домой. Оказалось, что его случайный избавитель, отставив посох, оглядывает спину отца, который после падения с сосны и удара о корягу потерял силу в ногах и не мог ходить.

– А ну-ка, сыне, придержи отца, вот так, а теперь так, а теперь давай с тобой осторожно его перевернём на бок, вот так, добре, – неспешно приговаривал гость, осматривая хворого.

– После того как Брячеслав упал, мы знахаря позвали, он сказал, что коли начать кости ему править, то может беда случиться и он вовсе помрёт, – всхлипывая и утираясь концом головного повоя, рекла огнищанка. – Два лета уже так лежит. На Дробка теперь столько забот легло, и по хозяйству, и вместо Брячеслава товар купцам в Киев возит, кули тяжёлые им таскает…

– Ничего, хозяйка, всё будет ладно, а сын у тебя не Дробок, а настоящий Дубок! – одобрительно проговорил волхв, ощупывая перстами хребет хворого. – Всё верно ваш знахарь растолковал, – молвил он, – коли чуть ошибётся костоправ, плевра, в которой спинной мозг заключён, повредиться может, и он вытечет, как жир из дырявого кувшина.

Почти седмицу пробыл у огнищан волхв Хорыга. Через день топил Дубок, как называл его волхв, мовницу, но не до удушливой, нестерпимой жары, а так, как велел кудесник, в четверть обычного, чтоб у лежащего в мовнице отца появлялись на теле только крупные капли пота, после чего звал кудесника, и тот начинал свою волшбу. Дубок при этом прилежно выполнял всё, что тот ему велел. Поворачивал отца то на спину, то на живот, придерживал его тело там, где говорил Хорыга.

– Давай-ка, пробуй сам, ничего особо хитрого тут нет, – ободряюще говорил мальцу старик. – Кладёшь три перста хворому на хребет и ведёшь сверху вниз. Коли какая косточка от общего порядка ушла, ты боковыми перстами почуешь, а коли вдавилась или, наоборот, выше других торчит, то средний из трёх твоих перстов о том подскажет.

– Так ведь темно в мовнице, видно плохо, – нерешительно возражал Дробок.

– А тебе видеть и не надо, ты перстами чуять должен да сердцем своим. Персты-то научить чувствительности можно, для того особые управы есть, а вот сердцем зреть сложнее, дар божий нужен, который тоже, конечно, растить и холить надобно каждодневным трудом. А у тебя сердце доброе, к тому ж хворый – отец твой, так что всё у тебя получится, – уверял кудесник.

– Вот тут, ниже лопаток, кажись, одесную ушла кость, – не совсем уверенно молвил малец. – А тут, ого, одна торчит выше всех в ряду, а эта вниз ушла в тело, будто решила за соседними спрятаться…

– Верно, молодца, будет толк у тебя в волшбе, будет! – довольно и, как показалось, с облегчением молвил кудесник.

– А как исцелить сии сдвиги, как, скажем, вытащить ту косточку хребтовую, что под другие почти спряталась?

– А вот это мы сейчас и будем сотворять, только помалу и со всем тщанием. – И кудесник с каким-то еле заметным трепетанием перстов, похожим на мелкую дрожь, принимался ладить косточки.

Через седмицу бортник встал и, опираясь на сына и волхва, проковылял первые несколько шагов своими непослушными ещё ногами. Жена плакала от радости, привычно утирая слёзы краем повоя.

– Ну вот, брат Брячеслав, будешь через месяц-другой снова по деревьям лазать, только вдругорядь будь осторожен и спину крепи управами, какие я тебе показал, – наставлял бортника кудесник.

– Отче Хорыга, реки, чем могу я отплатить тебе за чудо свершённое, ведь мои ноги есть жизнь и благополучие всей семьи, – дрожащим от волнения голосом вопрошал огнищанин, опираясь на выструганные сыном берёзовые рогатины.

– Я силою Хорса и Даждьбога исцеление творю, а разве за свет солнечный мы платить кому-то обязаны? Богам нашим понимание да уважение нужно, как и любому родителю. Чтить богов, силу и жизнь нам даровавших, жить достойно, чистотой тела и души к ним приближаясь, – в том и вся плата, брат Брячеслав, – похлопал по широким плечам бортника волхв. Потом взглянул на Дробка, которого называл Дубком, и молвил растроганному огнищанину: – А из сына твоего знатный костоправ выйдет, да и не только костоправ, коли учиться будет.

– То доброе дело – людей на ноги ставить, – согласно кивнул отец, – только кто же его в ученье возьмёт?

– Так я и возьму, – ответил кудесник, – коль родители согласны.

– А я не хочу костоправом быть! – упрямо насупившись, молвил малец. – Я воином буду, драться у меня лепше других получается, даже ребят старше себя поколотить могу, я сильный!

– Верно речёшь, – молвил Хорыга, – только тебе, кроме силы воинской, ещё и силу кудесную боги даровали, сердце чуткое да помыслы чистые. Какая стезя более подойдёт, тебе самому решать, однако её опробовать надо. Да и в воинском деле кто ж руду-кровь соратнику остановит, рану затворит, кость сломанную сложит, чтоб правильно срослась, кто выбитый сустав на место поставит, кто на ворога морок наведёт, чтоб дать сотоварищам уйти в трудный час? Только тот, брат Дубок, кто волховскую науку усвоил, то-то же. А воинские управы я сам люблю и по возможности их сотворяю.

Малец недоверчиво глянул на Хорыгу: разве может кудесник быть воином?

Видя его сомнения, Хорыга подошёл ближе и предложил толкнуть себя. Дробок усмехнулся и толкнул старика, но не шибко, как бы жалея его. Кудесник даже не шелохнулся. Тогда Дробок толкнул сильнее – старик остался стоять как ни в чём не бывало, зато Дробка отбросило на шаг неведомой силой. Малец осерчал и, уже не обращая ни на кого внимания, напустился на Хорыгу, как молодой упрямый бычок, но… отлетел назад, зацепился за корневище и едва не упал.

– А теперь я тебя легонько толкну, держись! – спокойно молвил Хорыга и безо всякого напряжения едва коснулся перстами Дробка, которого тут же отбросило так, что на этот раз он на ногах не удержался и растянулся на траве.

Тогда и услышал слова волхва, которые запомнил навсегда: «Твоя слабость в твоей силе, сынок».

Вначале он не понял, как может быть слабостью сила, которая его столько раз выручала.

– Как же так, отче, что же, я зря столько времени свою силу растил, выходит, нет нужды тело укреплять?! – совсем сбитый с толку, воскликнул ученик.

– Отчего же зря, тело, как и разум, нам богами даны, и мы о них заботиться должны. Мало добрую свирель иметь, надобно ещё и играть на ней научиться, иначе от самой лучшей никакого проку ни тебе, ни людям не будет. Мышцы завсегда с разумом да ещё и с душой твоей в ладу должны быть.

Малец растерянно перевёл взор на отца, который, глядя на сие действо, впервые рассмеялся.

– Ступай с волхвом, сынок, – молвил Брячеслав. – Я теперь с новой силой за дела прежние возьмусь, чую, как она прибывает во мне, будто вода вешняя. А тебе учиться надобно, глядишь, и нужным всем человеком станешь, порадуешь и нас, и богов светлых.

Вот так нежданно-негаданно появился у волхва Хорыги ученик, крепкий да ладный, немногословный, с доброй, открытой душой и чутким сердцем. И принялся отец Хорыга бережно записывать на той чистой поверхности, как на белой бересте, древние знания, хранящие душу и память Руси.

Скрипнувшая дверь вернула волхва из марева воспоминаний. Дубок выложил на стол серебристые стебли чернобыльника, и новая волна крепкого травяного духа разнеслась по жилищу. Юноша принялся добавлять принесённую траву в мешок с дощечками, и тут оба услышали стрекотание сороки. Ей ответила другая, защебетали прочие птахи.

– Никак, идёт кто? – встревожился Хорыга.

Волхв с учеником вышли из избушки и сразу узрели на узкой лесной просеке воз, запряжённый одной лошадью, и двоих людей в огнищанской одежде, идущих подле. На возу недвижно лежал человек.

– Хворого везут, – озабоченно молвил отец Хорыга.

Они подождали, пока подъедут огнищане. Поздоровавшись, кудесник первым делом подошёл к хворому, вполуха слушая жалобные просьбы его родичей о помощи. Бледный желтоватый лик, закрытые очи и прерывистое дыхание сразу указали на тяжкий случай.

– Вот что, не снимайте его пока с телеги, повезём прямо в мовницу, – принялся распоряжаться кудесник. – А ты, Дубок, – повернулся он к ученику, – ступай по нашим делам.

– Так если хворый тяжкий, может, мне остаться помогать тебе, отче?

– Ничего, я справлюсь, тут целых два помощника, всё сделают. А ты иди, сынок, иди. – И кудесник заторопился к огнищанам.