Дом одиноких сердец - Елена Михалкова

Ира вернулась в Москву, проведя ночь в пустом, стылом, промозглом дачном доме. Выйдя с вокзала, она огляделась вокруг и в первый раз поняла со всей четкостью и беспощадностью, что идти ей некуда. Коллег и приятелей родителей она не знала. Своих подруг у нее не имелось. Квартиру ее давно продали незнакомым людям, и туда даже идти было страшно. У нее остались только могилы.

Подумав про могилы, она вдруг осознала, что понятия не имеет, где похоронены ее родители и бабушка с дедушкой. Но, покопавшись в памяти, все-таки вспомнила название кладбища — Елабужское. Оно ей ничего не говорило, но добросердечная женщина в кассе подсказала, на какой автобус нужно сесть, чтобы туда добраться. Достав из кармана последние деньги, Ира купила билет и дождливым августовским днем поехала на кладбище — к своей семье. Сидя у четырех могил, огороженных низенькой убогой оградкой, она читала имена отца и матери на надгробиях и даты жизни и смерти. Ира просидела почти до вечера, когда чувство голода выгнало ее с кладбища и заставило, как собаку по запаху, подойти к маленькому магазинчику, в который подвезли хлеб.

Ирина зашла внутрь и долго смотрела, как пухлая продавщица сноровисто разбрасывает булки и буханки по полкам. Она и не думала ничего просить, но продавщица, глянув на нее, недовольно сказала:

— Иди, иди отсюдова. Нечего тут попрошайничать.

Ирина повернулась и пошла прочь, поняв только одно — что стоять здесь ей нельзя. Она уже дошла до выхода, когда женщина опять окликнула ее:

— Эй, ты, ну-ка постой! На вот тебе…

Выйдя из-за прилавка, она сунула Ирине румяный, мягкий батон и подтолкнула к двери. Стоя под навесом и глядя на косые струи дождя, Ира откусывала хлеб большими кусками и, давясь, торопливо глотала. Четверть батона она припрятала, хотя ей очень хотелось доесть и его. Но она поняла, что завтра здесь может быть другая продавщица и она окажется не такой доброй. Нужно было подумать о том, где взять еды.

Со следующего дня посетители кладбища могли видеть у входа женщину неопределенного возраста, с землистым лицом, сутулую, которая молча стояла, положив возле ног невесть откуда взявшуюся коробку из-под конфет «Баунти». Коробка была совершенно неуместна для подаяния, но женщина этого не замечала. Она кланялась каждому, кто бросал какие-нибудь деньги в коробку, и смотрела перед собой невидящими глазами.

Поначалу Ирину пытались гнать местные нищие, но ей повезло — ее взяла под свою защиту Марья-искусница, толстая гнусавая баба лет пятидесяти, быстро передвигавшаяся на инвалидной коляске. Она сразу поняла, что новенькая не в себе, и взяла ее в оборот — привела в свой закуток, одела, как полагается (на голову — черный платок, на ноги — стоптанные кроссовки), научила креститься. С тех пор Ирина приходила ночевать к Марье-искуснице в ее убогую конуру, а днем стояла на своем обычном месте около ограды, крестясь и отбивая поклоны. По вечерам она шла на свои могилы, пока Марья-искусница распоряжалась собранными ею деньгами — покупала в магазинчике бутылку портвейна и немудрящую закуску, а безмозглой девке, к которой она даже привязалась, — хлеба и чего-нибудь пожрать попроще.

Такая простая жизнь продолжалась до тех пор, пока однажды около Ирины не остановился приличного вида парень и, присмотревшись к ней повнимательней, не ахнул:

— Ирка! Елки-палки, Ирка Шемякина! Ты что, не узнаешь меня? Я Алеша. Алеша Тихонов.

Он смотрел на нее во все глаза, качая головой. Оживившиеся нищие подошли поближе, а Марья-искусница, почувствовав невнятную угрозу, подкатила к парню.

— Вы, молодой человек, кем ей приходитесь? — лицемерно улыбаясь во весь беззубый рот, спросила она.

— Я ей прихожусь одногруппником, — ответил парень, покосившись на калеку. — Ирка, да что с тобой случилось?

Ирина только хлопала глазами, не зная, что объяснять этому настойчивому человеку. Она вспомнила, что когда-то они вместе учились, но никак не могла вспомнить где. И только когда парень, решительно взяв ее под руку, потащил куда-то за собой, в голове ее всплыло имя — Алеша Тихонов, единственный парень в их девчачьей группе, невесть каким ветром занесенный на филфак. Вечно он хватал кого-нибудь из девчонок под руку и, начиная что-то бешено втолковывать, утаскивал в курилку, чтобы поспорить от души. Девчонки над ним подшучивали, но беззлобно, а преподаватели иронизировали по поводу неуемного темперамента студента.

Все это она вспомнила, пока парень открывал дверь машины и усаживал ее внутрь. Отъехав от кладбища на приличное расстояние, он обернулся и сказал:

— Так, Ирина, я тебя сейчас отвезу к себе, и ты мне все расскажешь. Где твои родители?

— На кладбище, — честно ответила Ира.

— Что — оба?! — ахнул Алеша.

— Да. И бабушка с дедушкой, — добавила она, потому что они лежали вчетвером, и не сказать об этом было бы нечестно.

Он замолчал. Ирина отвернулась и стала смотреть в окно. Машина тронулась с места, и через десять минут они заходили в подъезд многоэтажки. Пока поднимались на лифте, Ира с интересом рассматривала кнопки и пыталась составить из них дату смерти родителей. Ничего не получалось. Зато номер квартиры Алексея совпал с бабушкиным днем рождения, и это ее обрадовало.

Зайдя в прихожую, Ирина сделала два шага по коридору, недоумевая, зачем ее сюда привезли, и тут увидела идущую ей навстречу пожилую женщину в черном платке. Лицо женщины показалось Ирине смутно знакомым, и она вежливо поздоровалась.

— Ира, — окликнули сзади.

Она обернулась и поглядела на Алешу, который уже разулся и смотрел на нее тем же странным взглядом, что и в машине.

— Ира, это зеркало, — тихо сказал он.

Не сразу поняв, что он имеет в виду, Ирина сделала шаг навстречу пожилой женщине в черном платке и с удивлением провела пальцем по стеклянной поверхности. Отражение… Всего-навсего ее отражение. Вот эта незнакомая женщина — она сама, Ирочка Шемякина, хорошая домашняя девочка, немного скучная, но очень правильная, у которой все будет хорошо в жизни, потому что ее так любят бабушка, и дедушка, и мама, и папа. Которой в сентябре исполнилось двадцать лет, а она про это совсем забыла.

— Алеша, как же так? — непонимающе прошептала Ирина, вскидывая на него глаза. — Алеша, что же получается… Это — я? А мама с папой… они же умерли, Лешенька… Они же все у меня умерли…

Она упала на колени перед зеркалом и в первый раз с того момента, как услышала о гибели своих родных, разрыдалась. Ее колотило от слез, руки тряслись, но она ничего не чувствовала, кроме невыносимого облегчения, и не слышала собственных диких, разрывающих тело рыданий за ласковым голосом, шепчущим у нее над ухом:

— Бедная моя Иринка… Бедная. Ну поплачь, поплачь… Все прошло. Все прошло».

Глава 7

Некоторое время Даша сидела, глядя на исписанный листок в своей руке, потом еще раз перечитала историю. Какая-то догадка мелькнула у нее в голове и уже почти сложилась в слова, но тут громко, назойливо зазвонил телефон. Чертыхнувшись, Даша бросилась искать трубку, которая долго не находилась, но в конце концов обнаружилась в Олесиной комнате.

— Алло, — запыхавшись, выдохнула Даша, совершенно уверенная в том, что звонит Максим.

— Дарья Андреевна? — раздался в трубке уверенный мужской голос, показавшийся Даше знакомым.

— Да, я слушаю.

— Это Глеб Боровицкий. Дарья Андреевна, я хотел бы поговорить с вами. Сегодня в два часа вас устроит?

В первые секунды Даша слегка оторопела, но тут же собралась.

— Я не совсем уверена, что меня вообще устроит встречаться с вами, — медленно произнесла она и почувствовала, что человека на том конце провода ее слова удивили. «Потрясающая самоуверенность! — мелькнуло у нее в голове. — Ведь он даже не сомневался в моем ответе. Интересно, это воспитание Боровицкого или его дети сами по себе получились такие… убежденные в собственной правоте?»

— Дарья Андреевна, я все-таки убедительно прошу вас выбрать время для встречи. — Подумав, Глеб Боровицкий заговорил немного другим тоном: — В моих и в ваших интересах.

«Ну что ж, — подумала Даша, — уже имеется прогресс — он не ставит меня перед фактом, не заявляет, что чего-то хочет, а просит». Но вслух ответила иначе:

— Где вы хотели бы встретиться?

— В «Игуане». Бар находится на…

— Спасибо, я знаю, где находится «Игуана», — перебила его Даша. — Извините, но меня это место не устраивает.

— Почему? — удивился младший Боровицкий.

— Потому что это бар, ориентированный на гомосексуалистов, — объяснила Даша, стараясь удержать смешок. — Я против лиц с нетрадиционной ориентацией ничего не имею, но проводить встречи предпочитаю в более… э-э… традиционных местах. Хотя, если вы настаиваете…

— Нет-нет, не настаиваю, — заторопился Глеб Боровицкий.