Тьерри Янсен - Испытание болезнью: как пережить рак груди - Тьерри Янсен

Сохранять связь с текущим мгновением не всегда легко для человеческого мозга. Несомненно, именно по этой причине великие духовные традиции человечества выработали различные медитативные или созерцательные практики. Ведь духовность — это прежде всего средство понять принцип функционирования духа, а значит, и мысли, чтобы суметь использовать ее лучшие возможности, избегая при этом заблуждений и ошибок. “Медитация мне очень помогла, — рассказывает Кристина. — Поначалу я думала, что это нечто вроде магической практики, окруженной религиозным или эзотерическим ритуалом. Но я ошибалась. На самом деле медитировать очень просто. Достаточно сосредоточить свое внимание на чем-то конкретном, например, на ощущениях тела или на дыхании. Потом надо бесстрастно наблюдать за образами и мыслями, возникающими на поверхности сознания. При этом самое главное — не цепляться за них, а просто определять их присутствие и давать им угаснуть, не вступая в процесс размышления. Тогда можно решить и сделать так, чтобы положительные чувства — например, сочувствие к себе и другим — могли заполнить поле сознания. Автоматически приходит спокойствие духа, тело расслабляется, и тебя охватывает глубокое ощущение благополучия. Медитация, если ею заниматься регулярно, позволяет подходить к жизни и ее трудностям совершенно по-другому”. Исследования среди тибетских монахов показывают, что чем больше времени проводится в медитации, тем более активно функционирует мозг, вовлекая в работу различные зоны — в частности те, которые связаны с положительными эмоциями[1]. “Медитация позволяет более спокойно и позитивно реагировать на повседневный стресс”, — отмечает Кристина. И, что совершенно замечательно, выявлена тесная корреляция между регулярными занятиями медитацией, стимуляцией зон мозга, связанных с позитивными эмоциями, и качеством иммунной защиты организма[2].

Медитации дважды в день по десять минут достаточно, чтобы научить наш дух жить в покое. Кстати, недавние исследования указывают на то, что в силу пластичности мозговых структур при этом оказывается воздействие на саму архитектуру мозга[3]. “Это куда лучше, чем неуклонно сползать в засасывающий водоворот паники и тревог, из которого очень трудно выбраться”, — заключает Кристина. Многие пациентки, с которыми мне довелось работать, демонстрировали буквально маниакальную озабоченность результатами контрольных обследований. Когда врач сообщал им, что все в порядке, они радовались день-другой, но очень скоро вновь начинали мучиться вопросом, что же будет “в следующий раз”. И в ожидании “следующего раза” не жили, а лишь выживали. “Очень жаль, — говорит Леа. — Рак учит нас тому, что жизнь — хрупкая штука. Разве не глупо позволять ей утекать между пальцев просто из-за того, что однажды она может нас покинуть?” “Иногда я начинала задумываться о самом худшем, — вспоминает Мари-Клод. — Но я тут же брала себя в руки и напоминала себе, что я все еще жива. Знать заранее, не случится ли у меня однажды рецидив рака, невозможно. Зато есть все-таки одна вещь, которую я знаю наверняка, — я жива! Это была единственная реальность. Реальность настоящего!”

Некоторые пациентки сосредоточиваются на динамике CA15-3 — биологического маркера рака молочной железы, который обнаруживается в крови. Это нелепо, поскольку сегодня достоверно известно: нормальный результат по CA15-3 не всегда означает отсутствие рецидива, а слишком высокий результат не обязательно предвещает обнаружение аномалии при рентгеновском исследовании. И кстати, современные медицинские рекомендации не предполагают обязательного определения CA15-3 при обычном скрининге. Ведение пациентов в реабилитационный период опирается главным образом на регулярный клинический осмотр и контрольную маммографию[4].

Когда микроскопическое исследование опухоли показывает, что она чувствительна к воздействию эстрогенов (на злокачественных клетках обнаруживаются гормональные рецепторы), прописывается дополнительное лечение после проведения классической триады операция-химиотерапия-облучение: женщинам, не достигшим менопаузы, назначают тамоксифен, а женщинам после наступления менопаузы — антиароматазу. “Мне прописали это гормональное лечение “на всякий случай”, — рассказывает Паскаль. — Как дополнительную предосторожность, чтобы исключить риск рецидива. Однако оно имеет побочные эффекты и не дает забыть о том, что ты больна — или, точнее, была больна”. “Так что нужно со всей открытостью обсудить со своим лечащим врачом, насколько в вашем конкретном случае назначение этого лекарства осмысленно, — советует Кристина. — Не следует слепо полагаться на его первое суждение”.

Основывать свои рассуждения и решения только на реальных фактах, верить только тому, что показывает опыт, — вот золотое правило для всех женщин, перенесших рак груди, после завершения курса лечения. “Ни в коем случае не надо верить разнообразным гипотезам, прогнозам, статистике… Нужно держаться реальности настоящего. Это дело первостепенной важности!” — настаивает Леа.

Жить без

“Удивительно, но именно в тот момент, когда я ожидала почувствовать себя лучше, я начала испытывать уныние и подавленность. Это абсурдно: лечение закончилось, моя жизнь могла войти в нормальное русло, я ждала этого момента долгие месяцы, а теперь вместо того, чтобы радоваться, только еще больше мучилась тревогой”, — рассказывает Матильда. Так бывает нередко. И это не случайно: женщины, когда им объявляют о том, что они больны, не всегда успевают как следует переварить этот шок, торопясь вступить в битву за свое выздоровление. “Сегодня я отдаю себе отчет, — говорит Нелли, — с какой скоростью развивались события. Я едва успела осознать свой диагноз, как уже надо было ложиться на операцию, потом на химиотерапию, потом на облучение… Все вертелось вокруг моего лечения. Я думала только об этом, ни о чем другом. Я была словно отрезана от реальности. У меня не было другого выбора, кроме как участвовать в этой войне. А потом вдруг раз — и оказалось, что больше ничего нет. Не надо больше ходить в больницу, не надо целыми днями отлеживаться в постели, дожидаясь, пока станет хоть чуть-чуть получше. Я чувствовала себя опустошенной и измученной. Моя жизнь словно утратила смысл. Мне все казалось бессмысленным и трудным. Я знала, что надо выстроить для себя новую жизнь. Но у меня не было ни малейшего желания этим заниматься”.

Здесь снова, без сомнения, негативное восприятие происходящего скрывает под собой страх — страх жить без болезни. “Я полностью слилась со своей борьбой против рака, — рассказывает Флоранс. — Когда борьба завершилась, у меня осталось ощущение громадной пустоты. Я одновременно испытывала тревогу и уныние”. “Я не осмеливалась поделиться с окружающими тем, как я растеряна, — вспоминает Винсиана. — Я боялась, что меня никто не поймет. Я опасалась, что на меня станут смотреть как на капризную девочку. Ведь в конечном счете мне полагалось быть на седьмом небе от счастья, что все мучения наконец позади”.

Многие пациентки, замкнувшись в своем унынии, попросту не знают, как вернуться к “прежней” жизни. На протяжении многих недель они занимали центральное, привилегированное положение в семье. Дети помогали накрывать на стол, разгружали посудомоечную машину, убирали у себя в комнате. Муж ходил за покупками, никогда не повышал голоса и вечерами следил, чтобы жене было удобно на диване перед телевизором — ей даже можно было выбрать, какую программу смотреть… А потом вдруг, не особенно спрашивая ее мнения, каждый захотел снова занять свое привычное место в системе семьи. “Я была не готова отказаться от своей роли “больной”, — признается Сеголен. — В положении страдалицы есть реальные преимущества. Но это ловушка, которой необходимо во что бы то ни стало избежать!”

В то же время походы к врачу становятся все реже. “Так что приходится учиться самой себя успокаивать и ободрять”, — констатирует Дора. “А вдобавок тот факт, что тебя больше не лечат, заставляет вообразить, будто болезнь теперь вырвется на свободу!” — добавляет Софи. “На самом деле мне совершенно не хотелось покидать защитный кокон медицины”, — признается Ребекка.

Некоторые женщины в этой ситуации решают посвятить часть своего времени тому, чтобы помогать другим больным. “Мне хотелось найти применение всему тому, чему научил меня мой опыт, — рассказывает Валери. — Поэтому я захотела вступить в ассоциацию волонтеров, чтобы помогать женщинам и детям, заболевшим раком. Но руководитель группы отверг мою кандидатуру под тем предлогом, что мне еще слишком рано этим заниматься. Сегодня я понимаю, что он был прав. Я была не готова. Через эту деятельность я стремилась остаться в контакте с больничной средой. Я испытывала потребность “пощупать” болезнь других, чтобы лучше приручить свою собственную. А это явно не лучшее средство для этой цели”.