Моя пушистая проблема (СИ) - Вельская Мария "Шеллар Аэлрэ"

— Может быть, мне кого-то послать сейчас? — я им что — девочка на побегушках? Что за абсурдные требования?

— Нет! — отрывистое, резкое. — Я сказала — вечером! У неё особая магия, как стемнеет, будет легко найти.

— Верно. Надеюсь, вы нас не подведете, — младшая грымза нежно-нежно мне улыбнулась, явно в своем воображении сворачивая шею.

Я направилась к выходу вслед за ними. День переставал быть томным.

Глава 11. Маленький волчонок

В который раз убеждаюсь, что лучшее применение оборотня — это грелка под ноги, пушистый пуфик или шкурка у камина. Да, я жестокая и бессердечная женщина! Но за этот день я оборотней “наелась” на все оставшееся время! Холеные, высокомерные морды!

Чувствуя, что меня уже буквально потряхивает от злости, я прислонилась лбом к стеклу. За весь день во рту ни краюхи хлеба не было. Две грымзы явно задались целью меня извести. Они просто не знали, что деваться мне некуда. С рабской меткой не набегаешься. Да сдался мне этот их облезлый Жнец! Волчара снежный! Чувство собственной значимости родилось вперед него! И зачем такой? Коллекционировать? На полочку поставить?

Несу чушь, потому что устала. Даже храбрым девочкам бывает пусто и горько. Здесь у меня нет друзей — так, приятели из прислуги, которые не пойдут против своих альф, против стаи и Клана.

Где же Тай? Неужели не пустили? Друг мне нужен, как никогда.

Каблук и танкетку я уже сменила на удобные мягкие туфли на толстой подошве. И все равно ноги ныли. А скоро ещё отправляться искать эту треклятую брошь. Уверена, волчица уронила её специально. Вот только что особенного в том, что я выйду из здания замка с наступлением сумерек или даже ночью? Даже не было времени опросить толком своих знакомых, а остальные делали морду кирпичом. Дружная атмосфера хорошего коллектива, нечего сказать.

Оборотни совершенно не похожи на людей. Глупы те, кто считают их иной формой человека. Вспомню эти передачи — смешно. Они звери. Стайные звери — и готовы растерзать любого непохожего.

Сглотнула вязкий ком. Надо пойти поесть. Грымзы утомились и угомонились. Вроде бы милостиво отпустили меня до завтра.

Эту часть замка я ещё не видела — народу здесь не было от слова совсем — как вымерли. Тихо. Пустые коридоры, яркий свет огненных светильников — вон как бьются внутри шаров магические искры огня.

Мягкие ковры.

И… это что, плач? Надрывный, горький, отчаянный. Плакал ребенок. Так, как будто у него и сил больше не было плакать, а он просто захлебывался слезами, забившись в какую-нибудь щель. Такой плач мне был хорошо знаком. Из детства.

Плохо соображая, что делаю, я бросилась вперед.

До конца коридора, по винтовой лестнице наверх, ещё один уютный тихий коридор. И вот она. В конце коридора — массивная дверь из светлого дерева. А за ней — тот самый всхлипывающий звук, больше напоминающий сейчас подвывание.

Дернула ручку — заперто.

— Малыш, что с тобой? Ты кто, почему ты плачешь? У тебя закрыто, я не могу войти. Малыш, одному реветь скучно, давай за компанию? Тебя кто обидел?

Только сейчас, неся первую попавшую в голову чушь, я поняла, что ни разу ещё не видела здесь волчат. Тьфу, то есть детей.

За дверью воцарилось настороженное молчание.

— Я тут новенькая, работаю секретарем господина Вайре. Почему ты здесь один? Я ещё не видела в замке детей.

Не умею обращаться с детьми. Сопение. Тихое, натужное.

— Сейчас тоже обижусь и зареву, — бормочу, пытаясь открыть проклятую дверь.

— Не надо, — раздается тихое, — женщина не должна плакать!

Ох, ты ж мой рыцарь! С полом определились. Голос серьезный, сорванный плачем. Кажется, ребенку лет пять-шесть.

— Чего только женщина и не должна! Сам-то чего ревешь? — знаю по себе, если, когда тебе хреново, тебя начинают жалеть — раскиснешь ещё сильнее.

— Арра Надина заперла меня здесь со вчерашнего вечера в наказание. Я устал, кушать хочется. И пить. И страшно одному, хотя папа говорит, что настоящий альфа не должен бояться! Но арра говорит, что я не настоящий, а просто маленький выродок, взятый из жалости, и мне все равно никогда не стать альфой, — доносятся глухо через дверь отвратительные слова, сказанные спокойным детским голосом.

Нет, сначала я просто не могу толком осмыслить. Мол — то есть как с вечера? Маленького ребенка заперли одного? Где его мраков папаша? Хвост ему оторвать! И…

— Что ещё за арра Надина? И почему тебя не выпустили? — спрашиваю, прикидывая, можно ли вскрыть замок. Но нет — похоже, он защищен магией — пальцы уже покалывает. Придется кого-то звать.

— Арра Надина — няня, — тихий всхлип, — но она меня не любит. Она очень строгая бета, из древней уважаемой семьи. Это честь, что она согласилась стать моей воспитательницей, папе пришлось долго её уговаривать…

— А кто твой папа, малыш? И как тебя зовут?

Есть у меня неприятное подозрение. И так холодно становится от него — словами не передать!

— Мой папа — великий Белый Жрец, проводник воли Госпожи!

Вот так. Раскатала губу уже, а, Мая?

— А где твоя мама? — уточняю, чувствуя, что душонка противно трепещет.

Вот же хвост драный, он что же, меня заинтересовал? Откуда это проклятая тяга снова увидеть? Из глубины души идет? Откуда ощущение, что я забыла что-то важное? Прямо как после той проклятой ночи в клубе. Тогда я тоже проснулась в постели с незнакомцем — и сбежала куда подальше. Что было той ночью — так и не вспомнила, да и сам факт происшедшего постепенно сгладился, исчез.

— Мама далеко. Она ушла в Волчьи Поля Госпожи, когда я родился. В ночь Госпожи она была с моим отцом — и поэтому родился я. Но я слабый и никчемный, господин Вайре взял меня к себе из милости.

За дверью снова тяжко вздохнули и тихо всхлипнули. Так, я уже ничего не понимаю. Они не были женаты? Что ещё за Ночь Госпожи? Кто забил голову ребенка такой дрянью?

— Зовут-то как, слабый? Когда мальчишки жалуются, у них потом шерсть растет неправильно, — поддразниваю, пытаясь отвлечь.

Сажусь на пол рядом с дверью.

— Миррим Вайре.

— Ну а я Майари Вольфрам. И знаешь, точно тебе скажу — я вот уже мечтаю с тобой дружить.

— Правда? — и столько надежды в детском голосе, что мне хочется поджарить на медленном огне и незадачливого папашу, и неизвестную мне, но уже омерзительную няню-бету.

— Точно тебе говорю. И шикарное имя — Мир. Давай-ка я схожу и заставлю кое-кого выпустить тебя отсюда. Маленьким волчатам нужно хорошо питаться, чтобы вырасти в большого и сильного волка!

— А вы вернетесь? — робкое.

Ведьмин котел, да кто же его так запугал? Господин рабовладелец что, за своим ребенком вообще не смотрит? Его больше интересуют наложницы и клыкастые невесты?

Злость кипит в крови, разъедая душу. Слишком знакомо мне такое поведение, слишком ненавистно.

— Конечно, милый… — не успеваю договорить.

За дверью раздается вдруг испуганный вскрик.

— Мир, что?!

— Ой, а окно в учебном классе открыто почему-то… — тихий испуганный шепот.

— А что такое? Тебе холодно? Подожди чуть-чуть! — уговариваю.

— Нет, а вы что… не знаете? — я напрягаюсь. Сейчас, чую, придет гадость.

Ну а раз её зовут — гадость не заставляет себя ждать.

— В Северном Крае по ночам опасно. Появляются порождения колдовства и нечисть. Их истребляют, но они все равно иногда проникают на территорию замка. Им нужно живое тепло. Кровь, — мальчик за дверью явно дрожит от страха, — поэтому ночью нельзя выходить на улицу. И окна открывать не стоит… И…

Раздается истошный, пронзительный визг, от которого у меня чуть не лопаются барабанные перепонки.

И вслед за ним — испуганный детский вопль. Кажется, в этот момент я просто перестаю соображать. Мир взрывается слепящим светом, меняется. Изнутри меня охватывает нестерпимый жар, от которого, кажется, кожа едва не горит и не лопается.

С утробным, угрожающим, резким рыком выламываю замок, походя сбрасывая с себя проснувшуюся магию замка. Влетаю в комнату — и едва успеваю закрыть собой худенького светловолосого воробушка со льдистыми глазами Эренрайте Вайре. Закрыть от твари, напоминающей обожравшуюся летучую мышь-переростка.