Притворись, что мы вместе - Дарья Сумарокова

– Боже мой… я думала, что нынешнему поколению досталась хорошая спокойная жизнь, а теперь вижу, как все по-разному. Вы знаете, Елена Андреевна, по вашему рассказу понятно: вы на своем месте. Да-да, не стесняйтесь.

– Чепуха, люди испокон веков работают в разных местах, в том числе и в морге. Там, кстати, очень веселые господа работают. Имела возможность пообщаться, и не раз. Так что ничего из ряда вот выходящего я не вижу в нашей работе.

– Нет, я все это прекрасно понимаю. Но все же большинство людей стремится к душевному комфорту, а не к постоянным испытаниям на стойкость. Это сложный путь. Я вот на вас смотрю и даже приблизительно не понимаю, что могло хрупкую красивую девушку заставить пойти работать в больницу «Скорой помощи».

– Это отдельная история. Будет возможность – расскажу.

– И все-таки я думаю, что теперь быть двадцатилетним совсем непросто. У нас существовала идея, Советский Союз, было кем-то написанное расписание, а у вас этого нет. С одной стороны, это прекрасно: столько возможностей вокруг, разных путей в жизни. Но с другой стороны… Мои некоторые подруги еще работают… Говорят, в школе с каждым годом все хуже и хуже: дети невозможные, никто не читает книг. А я все равно верю в молодежь. Хотя бы даже на примере сына убеждаюсь: капитализм – это не так уж и плохо. Я воспитывала его в соответствии со своими представлениями, лелеяла мечту: вот он закончит аспирантуру, останется на кафедре, и дальше, и дальше. Но он пошел совсем по другому пути. И сегодня сам себе хозяин. Теперь я вижу: он на своем месте, как и вы.

– Почему же вы растили его одна?

– Это совсем обычная история. В ней ничего интересного нет. Я была замужем, но мы расстались, когда Саше исполнилось шесть лет.

– Сами от мужа ушли?

– Можно сказать, что так. По крайней мере, заявление на развод подала сама.

– Почему? Откровенность за откровенность, Полина Алексеевна.

Пауза с глубоким вздохом.

– Собственно, ничего, как я уже сказала, примечательного. Он работал в милиции. Люди там, как известно, работают довольно жесткие или уж наверняка такими становятся со временем. Его карьера складывалась неплохо. И вообще, все довольно долго было хорошо. Даже подумывала о втором ребенке. Но когда Сашу отдали в ясли, все пошло наперекосяк. Не сразу, нет – постепенно. Муж стал поздно приходить домой, часто выпивал. Хотя пьяницей он не был. Да и не стал, насколько я знаю. И вообще, у него давно вторая семья и, надеюсь, все хорошо.

– Так в чем же тогда была причина?

– Елена Андреевна, самое страшное, на мой взгляд, что может случиться в семье, – это неуважение, а точнее, рукоприкладство. Это случилось несколько раз, и последние эпизоды прямо на глазах у Саши. Нет, может быть, это для кого-то и норма. Но я, понимаете, выросла в семье очень интеллигентной: мой отец преподавал физику, а мать – русский и литературу, как и я. Они сорок пять лет проработали в одной школе, на Васильевском, работали даже в блокаду. Отец лишился нескольких пальцев на правой руке еще в детстве, поэтому его не призвали. Так они и оставались в Питере с первого до последнего дня блокады и не пропустили ни одного рабочего дня. Сами полуживые… И детки такие же, голодные и истерзанные, но приходили учиться. Если кто не пришел, значит, скорее всего, больше его и не увидят. А ночью копали окопы, сбрасывали фугасы с крыш. Даже не могу представить, чтобы мой отец поднял руку на мать. После всего, что они пережили вместе! С ними жил дедушка, отец моей мамы. Человек он был нездоровый, страдал туберкулезом и погиб в первую же блокадную зиму. Они еще несколько дней держали тело дома, чтобы получать по его карточкам хлеб, а потом подкармливали на переменках самых слабых детишек, тех, кто кашлял сильнее остальных или спал почти весь урок. Конечно, нам хочется вспоминать только такие моменты: проявление мужества, достоинства, но ведь не все было так. Моя мама рассказывала, что из ворот Смольного выходили вполне упитанные дамы. Так возник слой питерских богачей, забиравших за кусок хлеба или мешочек муки наследственный антиквариат. Да это все известная история… думаю, ничего нового я вам не рассказала.

– В вашей семье есть чем гордиться. Но все-таки что случилось с вашим мужем?

Она всплеснула руками.

– Вот так! Это все моя болезнь! Я эти дни ловлю себя на совершенно не свойственной мне рассеянности. Вот полюбуйтесь: забыла, о чем мы говорили.

– Ничего. Хотя диабет и вправду не лучший фон для сосудов головного мозга, но очень много, поверьте, зависит от больного. Лично я верю в вас на все сто процентов.

– Да-да, я тоже очень на себя надеюсь. Я ведь за много лет привыкла рассчитывать только на себя. Только в последние годы, когда сын встал на ноги, позволила себе расслабиться и не думать о счетах за электричество, не планировать траты на еду, одежду… Так вот… Собственно, ничего удивительного с моим мужем не случилось: он просто был таким, каким был. Многие из поколения послевоенных мальчиков не имели нормального мужского воспитания. А я всего лишь очень не хотела, чтобы мой Саша тоже поднял руку на свою жену. Слава богу, мы теперь с Ирочкой как за каменной стеной. Вы знаете, Елена Андреевна, я все-таки думаю, что человек не рожден для страданий. Жизнь дана нам для радости, несмотря ни на что.

– И как же вы не испугались? Разводы, насколько я знаю, в советские времена были не в чести.

– Это совершенно не так. Тогда одинокие женщины составляли большую часть слабого пола. Так же, собственно, как и сейчас. Так уж на Руси определено: мужчин традиционно меньше. У нас половина учительниц – одинокие мамаши были, так что я оказалась даже из большинства.

– Зато теперь вам есть ради чего жить, Полина Алексеевна. А еще вам нужно пересмотреть свои идеи полного самоотречения во имя семьи, позаботиться не только о домашних, но и о себе, и пользоваться тем, что вы теперь имеете.

– Да-да, вот и сын хочет меня после Ирочкиной сессии отправить в санаторий, но я пока даже не знаю: все зависит от моих девочек.

– И все-таки я вам серьезно советую: подумайте. Мне не до конца ясно, откуда и почему появилось ваше заболевание. Предполагаю, что постоянные перегрузки с ребенком и отсутствие отдыха сыграли не последнюю роль. Надеюсь, ваш сын это тоже поймет и что-нибудь придумает, как помочь жене, разгрузив вас хотя бы частично. В конце концов, имея деньги, можно все-таки нанять няню.

Но она только махнула рукой.

– Ой, что вы! Он сразу сказал, когда родился ребенок: никаких посторонних в доме не потерпит. И я его в этом абсолютно поддерживаю. В конце концов, это может быть даже небезопасно.

– Ну что ж. Безусловно, это ваше внутреннее решение, как вы распланируете теперь свою жизнь. Но санаторий – очень удачная идея.

Я посмотрела на часы: оставалось пять минут до окончания рабочего дня.

– Все, Полина Алексеевна, я побежала. До завтра.

– До завтра.

Улыбка делала ее невероятно красивой. Никогда раньше мне не приходилось видеть в женщине столько красоты.

Коридор, к счастью, оказался пуст, так что через три минуты я уже бежала в сторону детского сада. Седьмая палата стала идеальным местом укрытия от пристального взгляда заведующей.

Все-таки удивительная женщина. Одна вырастила такое сокровище, и ни ревности к его жене, ни высокомерия.

Прошел уже не один день, как Вербицкая находилась на отделении, и я была очень благодарна судьбе за то, что именно она первой заняла невыносимую платную палату. Совершенно неожиданный поворот. Стыдно себе признаться: ведь ни на одного другого больного я еще не тратила столько времени и сил. Конечно, можно было оправдываться и найти кучу аргументов. Как можно общаться с больным на личные темы, когда в палате еще пять человек? И вообще, дело не в ее платном статусе, а в ней самой, в ее интересности и жизнелюбии, в настоящем желании поправиться как можно быстрее. Конечно, другие не такие. Да, не такие. Можно честно себе сказать: в третьей палате постоянно пахнет сушеной корюшкой, которую родственники Ивановой таскают по несколько килограмм в день. Находиться там больше десяти минут просто невыносимо. В пятой – геронтологический центр. Там всем за восемьдесят и разговоры в основном о душе. Орать одно и то же по двадцать раз совершенно не доставляет удовольствия, и вообще, при входе в эту палату возникает вопрос: а зачем? Как это страшно думать так: зачем?

Хотя бы сама себе не ври! Конечно, хороший парфюм лучше, чем корюшка.

Самоуничижаясь, я дошла до детского сада, однако за его воротами все имело другой смысл и давало надежду. Катька упорно не позволяла отодрать себя от воспитательницы, пока не был обещан поход в гости к Асрян, причем немедленно. Точнее, конечно же, не к Асрян, а к молодому человеку по имени Станислав, очень похожему на мать и, самое главное, обладателю несметного количества игрушек. Нельзя сказать, что Катерину обделяли подарками дома, но у Станислава были особенные игрушки – чужие. Хотя разница в возрасте составляла год в нашу пользу, Катерина и асрянский пацан ладили великолепно.