Сокровища старой церкви - Валерий Гусев

– Ты понял, Миха?

– Еще бы! – по привычке соврал тот.

И Колька по привычке не поверил, объяснил:

– Лапы снизу – полукруглые. Чтобы скользили лучше. Чтобы этот комод можно передвигать.

– А зачем? – удивился Мишка.

– А я знаю? – Колька забыл про свою апатию, был уже деловит и решителен. – Дуй, Миха, домой, захвати какую-нибудь железяку и свечку.

– Да ладно, Колян… Мы лучше…

– А в лоб?

– Понял. Я мигом. Одна нога здесь, другая еще больше.

Пока он бегал, Колька попытался сдвинуть камень, упираясь в него руками. Не получилось – ноги скользили по гладкому, хотя и в пыли, каменному полу.

– Во! – ввалился Мишка, потрясая ломом. – Годится? Я его у Корзинкиных спер. Он им все равно до зимы не понадобится.

Колька взял лом, подсунул под постамент, налег. «Комод» легко сдвинулся с места, открыв отверстие.

– А вдруг он там? – предостерег Мишка, увидев, что Колька в азарте уже готов спуститься вниз.

– Ага. Там. Забрался и задвинулся. Чтобы свет не мешал. Полезли. – И Челюкан зажег свечу…

…– Да нет, что вы говорите, Петр Алексеевич, – рассуждал Сентя, зашедший навестить Великого, – отпетая шпана. Никаких интересов, ни проблеска светлой мысли, ни капли фантазии, кроме как чего-нибудь натворить. На пакости они имеют редкую изобретательность. – И незаметно почесался, сморщившись от воспоминаний.

«Насчет натворить ты прав, скоро они такое вам натворят – долго не забудете», – подумал Великий, а вслух сказал:

– Вы несправедливы к ним, Арсентий Ильич. Ребята одинокие и потому отзывчивые. Их надо понять. И они добром ответят.

– Да, вы имеете на них влияние, – согласился Сентя. – Боюсь только, что уже поздно. На доброе дело у них потенциал исчерпан. Не будет в них проку. – Он отставил пустую чашку, подошел к окну. – Дожди скоро зарядят. Реки разольются. Опять нас водой от мира отрежет.

– Почему вы уверены? – чуть встревоженно спросил Великий, вставая.

– У нас тут свой климат, – вздохнул Сентя. – Свои приметы. Вон тот краешек неба старики «гнилым углом» называют. Как только там начинает сереть, облачка собираются, – значит, жди затяжного дождика. Тоска…

Стукнула, сильно распахнувшись, дверь – на пороге возникли взъерошенные, перемазанные Колька с Михой.

Сентя нахмурился:

– Это что такое? Ну-ка, юноши, выйти и войти как положено.

Дверь послушно затворилась, в нее раздался стук, и прозвучали два голоса:

– Можно войти?

– Войдите, – отозвался Сентя и посмотрел с важностью на Великого: вот, мол, как я с ними.

«И дурак же ты, братец», – подумал Великий, а вслух сказал:

– Они уважают вас.

Сентя важно кивнул и… почесался.

Затем директор откланялся. Великий вежливо улыбнулся ему, закрыл за ним дверь и повернулся к ребятам.

Они не узнали его. Это был совсем другой, чем секундой назад, человек. Взгляд его был холоден и жесток. Даже злобен.

Мишка на всякий случай будто ненароком приблизился к окну. За окном – школьный двор, за ним Сентин огород, роща, дремучие леса – никакой, даже самый Великий, не найдет беглеца в их глуши.

– Где инструменты? – рявкнул Великий, наступая на ребят.

Они молча переглянулись – откуда он знает?

– Делись куда-то, – пробормотал Мишка, чувствуя свою личную вину. – Вот прямо в руках были – и исчезли. Наверное…

– Волк унес, – продолжил за него Великий. – Знаю я этого волчару. Сейчас мои инструменты в коляске мотоцикла едут в город, на экспертизу. Такое дело, сопляки, сорвали. Ни хрена не умеете.

Великий раздраженно расхаживал по классу, делая вид, что собирает вещи к отъезду.

– Сроку даю вам два месяца. Что хотите – продавайте, где хотите – воруйте, но чтобы деньги за инструменты выслали. Вот адрес, – черканул на клочке бумаги несколько слов.

– Мы подземный ход нашли, – буркнул Колька.

Великий осекся, бросил недоверчивый взгляд:

– И что?..

– Он в две стороны ведет. За реку и в церковь. Наверное…

– Что значит – наверное? – снова повысил голос Великий.

– Мы вот так вот спустились, – вступил с объяснениями Миха, показывая руками, – потом вот так вот прошли, – изобразил ладонью – будто рыба хвостом махнула, с крючка сорвавшись, – обратно поднялись – и все. Дальше хода нет…

– Как это нет?

– Стена глухая. Железки ржавые кругом. Скелеты. Которые с зубами, которые без зубов. А один – воще!..

– А крокодилов там нет?

Мишка не успел соврать. Колька его перебил:

– Будут. Заведутся. Туда все время вода подтекает. Наверное, река себе ход моет.

– Рисуй! – Великий кивнул на доску. Колька взял мел.

Увлеченные, они не заметили, как на подоконнике бесшумно раздвинулись цветочные горшки и блеснули между ними чьи-то большие любопытные глаза. Среди веснушек.

– Должен тут проход быть, – сказал Великий. – Надо мне самому посмотреть.

– Вы не пролезете, – поспешил предупредить Мишка, опасаясь, что за вранье насчет скелетов ему добавка будет. – Там вот так вот узко. И костей полно.

– Ты меня испугал. – Великий переоделся в спортивный костюм, переобулся в кроссовки. – Пошли.

– Прямо днем?

– Вот именно.

Великий плавно шествовал, будто корабль плыл, по селу, раскланиваясь, кивая по сторонам, помахивая рукой.

Мишка с Челюканом, чуть приотстав, сопровождали его, как два бравых адъютанта боевого генерала.

Встретив Корзинкина, Великий стал навязчиво пояснять, придерживая его за рукав:

– Вот, хочу кладбище ваше осмотреть. Говорили мне: много там интересных памятников есть, произведения искусства, так сказать, шедевр печального ваяния.

Корзинкин слушал невнимательно, перебирая ногами, топчась на месте. Наконец не выдержал:

– Пусти, Лексеич, некогда мне – за ломом к Серегиным бегу. Вишь, старый погреб разбирать надумал, а лом свой никак не найду. Табличку, что участковый дал, прибил да лом рядом поставил. И куда он делся?

– Крокодил его съел, – вполголоса уронил, не удержавшись, Мишка.

– Чего? – вылупился на него доверчивый Корзинкин.

– Крокодил в реке появился. Участковый говорил: из зоопарка приплыл. От голода спасаться. Вот и сожрал.

Корзинкин был не только доверчив, но и туповат.

– Как же? Он ведь в реке, а лом…

– В реке, – хмыкнул Мишка. – Это он днем в реке, а ночью по дворам шастает. Подъедается.

– Да как же? Железка-то длинная. Как же он ее заглотил-то?

– Вдоль, – ответил Мишка и, подумав, прибавил: – Молча.

– Ща в лоб, – шепнул Колька, давясь от сдерживаемого смеха.

– Ишь ведь. – Корзинкин побрел дальше, разводя руками.

– Лом, надо полагать, – высказался Великий, когда бормотание Корзинкина затихло вдали, – в склепе остался?

– Надо полагать. – Мишка, как гусар перед дамой, склонил голову.

Сбрехнул он машинально, по привычке. Но сообразил, что польза от этого крокодила будет. Корзинкин, конечно, поделится новостью, все село узнает. И значит, любопытная Чашкина по ночам в огород не выйдет, приглядываться к огонькам на кладбище побоится. И так ведь деревню слухи тревожат, что меж могил привидения бродят.

И Мишка похвалился своей находчивостью. Великий одобрил, а Колька усмехнулся, он приятеля лучше знал. Мишка такой: ляпнет что-нибудь, а потом выкручивается.

Пришли на кладбище. Великий так и шел впереди, оглядывая надгробия, останавливаясь, иногда громко высказывая свое восхищение творениями древних кладбищенских камнерезов.

Колька несколько раз сунул Мишке локоть в бок. Тот непонимающе смотрел на него. А Колька думал о том, что не они Великого ведут к склепу, а он их. Значит, дорогу-то и без них знает! Странно…

Спустились в склеп.

– Саркофаг вскрывали? – Великий кивнул на взломанные застежки гроба. – Что обнаружили?

– Тряпки какие-то, – начал перечислять Мишка, загибая пальцы, – кастрюлька ржавая без дна, пряжка от ремня, пустая бутылка и две дохлые мыши.

– Фу! – передернулся Великий. – Гадость какая! Нигде от них спасения нет!

Откатили в сторону «комод».

– Вы на шухер, братаны, – скомандовал Великий. – Снаружи.

– А чего там делать?

– Комаров отгонять. Любопытных. – И Великий, включив фонарь, довольно проворно спустился в дыру.

Вскоре затихли его шаги, исчез свет фонарика. «Опрокинуть бы сейчас этот комод на дырку, – подумал Челюкан, – и ну его в болото со всеми кладами. Без проблем». Мишка, похоже, размышлял примерно о том же.

Ребята выбрались наверх, уселись на ближайшем камне.

– Узнает Андрюха про наши дела, – вздохнул Колька, – он нам все припомнит.

– Откупимся, – беспечно отмахнулся Мишка, – если клад найдем.

– От него не откупишься. Он шибко честный, – Колька хотел это сказать с иронией, а получилось против воли с уважением.

– Нет, ну скажи, чего он батяню моего в тюрьму упек, а?

– Толку тебе от твоего батяни… Неделями сидеть не мог!

– Все-таки – отец, – рассудительно проговорил Мишка, – родная кровь.