Товарищ Анна (сборник) - Ирина Богатырева

Стас громко вздыхал и хлопал Вальку по плечу, а тот пытался поймать его ладонь, пожать и признаться в чем-то искреннем и хорошем.

Потом за окнами раздалась канонада петард, и крики «Ура!» грянули со всех сторон – и с улицы, и с потолка, из-за стен, из подъезда. Валька тоже вскочил было и завопил: «С Новым годом!» – но его усадили со смехом. Он сам смеялся, ему казалось, что он всех веселит и все счастливы.

– С Новым годом, товарищи! – прогудел, перекрывая все, Станислав. – С Новым боевым годом!

Все подхватили его и трижды кричали «ура».

У соседей сверху во включенном во всю мощь телевизоре заиграл гимн России. Анна поднялась и затянула « Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов» , ее поддержали все, громко, уже не боясь ничего.

Валька смотрел на Анну влажными глазами. Пьяное оцепенение охватило его, он сидел расслабленный, раскинув отяжелевшие руки и ноги, и слушал, как она поет, как будто шла впереди всех с красным знаменем в руках.

– Лиза, дорогая, принесите свечей. Давайте погасим электричество, – попросила она после того, как все снова расселись, а у соседей заиграла визгливая, веселая музыка, стали притоптывать и подпевать. – Товарищи, давайте вспомним, ради чего мы здесь собрались. Давайте вспомним о том тяжелом и важном деле, которое всех нас привело сюда. Среди мракобесия этого мещанского праздника давайте не будем терять лицо, не будем позорить наших боевых товарищей, которые сейчас не с нами.

Выключили свет, расставили на столе свечи, убрали лишнюю посуду, и лица преобразились, осветившись почти библейской строгостью.

– Но прежде чем поднять вопросы, которые мы собирались обсудить с вами, товарищи, я бы хотела знать ваше мнение о словах уважаемого нами всеми человека, нашего товарища и учителя Сергея Геннадьевича Деменькова. Все мы понимаем, что отповедь его была неслучайна, что он предчувствует наши шаги, он достаточно прозорлив, чтобы понимать наше настроение. Я хочу знать ваше мнение о его наставлениях, товарищи.

Все потупились. Осуждать Геннадьича никто не решался в первую очередь потому, что слова его еще не полностью осознали, еще не окончательно прониклись ими, хотя они уже и вызвали колебания, как брошенный в тихое озеро камень. Но аргументов против не находилось. Все молчали. Анна заговорила сама.

– Я понимаю вас, товарищи, – сказала она глухим голосом, от которого у Вальки побежали по спине мурашки, – голосом, полным решительности и скрытой силы. – Вам тяжело не согласиться впервые с человеком, который открыл для большинства из нас тот путь правды, по которому мы пошли. Тяжело видеть слабость того, кому мы доверяли больше других. Но нам придется сделать это, нам придется быть честными с собой и с ним тоже, ради нашего великого дела придется. Я не могу сказать, что Сергей Геннадьевич не прав. Со своей точки зрения, с точки зрения ученого он прав. Но эта точка пагубна для дела. Она позволяет опустить руки, она разрешает сдаться и пустить все течь своим чередом. Он призывает нас к борьбе внутренней, к тому, чтобы нести свет разума в молчаливое рабское царство. Но он же боится коренных перемен, сильных шагов, решительных действий. Он просто боится! – ударила она громче, и все посмотрели на нее с тревогой. – А мы не имеем на это права, товарищи. Нам надо идти до конца, иначе мы опозорим прошлое, славное, громкое прошлое нашей страны, сумевшей изменить весь мир, и память тех людей, кто умирал за свободу!

– Анна, может, ты неверно растолковала слова Геннадича? – непривычно негромко и вкрадчиво сказал Стас. – Я понял его так, что он не видит необходимости в решительных действиях. Внутренняя работа важней сейчас, пока нет предпосылок…

– Предпосылки не появятся, если мы не создадим их сами. Сами, – отрезала Анна. – Я считаю, что такой подход к делу губителен. Вспомните: только решительность помогла большевикам взять власть, хотя явных предпосылок на начало семнадцатого года не было.

– Анна, ты забываешь, какой у нас год, – поправили ее.

– Извините, товарищи, – охотно отозвалась она и снова обернулась к Стасу, хотя обращалась ко всем. – Я понимаю, вам тяжело признать слабость человека, которому мы долго доверяли и которого уважали. Мне легче, меня заранее предупредил о трусоватости Сергея Геннадьевича Валентин. Да, именно он. Он присоединился к нам недавно, ему со стороны оказалось видней, понимаете, и он сразу сказал мне, что Сергей Геннадьевич – не тот лидер, который решится вести за собой людей в нужную минуту. Он удовлетворен уже тем, что собрал нас всех вместе, большего ему не надо. Он боится революции.

Глаза Вальки округлились, но он промолчал. Он не мог вспомнить, чтобы говорил такое. Анна же продолжила так, как будто долго ждала этой минуты.

– Я уже прошла этот этап, я знаю, как тяжело отрекаться от авторитетов, но это необходимо, как прививка.

– Авторитетов, авторитетов… – бормотал кто-то. – Аня, я не уверен, что это слово использовалось в те годы. И прививки…

– Не имеет значения! – оборвала она. – Товарищи, мы больше не играем, мы живем, я предлагаю признать это, а если кого-то не устраивает такое положение дел, он может наш кружок покинуть. Настало время взросления. Приходится признать, что боль от того, что сказал сегодня Сергей Геннадьевич, – это всего лишь наш страх взросления. Признать это и продолжить жить дальше. Время реконструкции прошло. Мы знаем теперь, чему хотим посвятить свою жизнь, в этом заслуга нашего учителя, мы можем благодарить его за это, но, оставив за ним право решать все за нас, мы не сможем двигаться дальше. Товарищи, разве вы не видите: мы уже не можем обсуждать при нем то, что нас волнует, не можем проводить ту работу, которую хотим, опасаясь его осуждения. Наш разрыв неизбежен. Я предлагаю исключить его из наших рядов. Предлагаю связисту сообщить об этом решении нашим товарищам из других ячеек, но позволить им действовать по собственному выбору. На первых порах нам хватит работы в нашем небольшом кружке, но я уверена, со временем найдутся новые люди и присоединятся к нам. Что вы думаете об этом, товарищи?

Все сумрачно молчали. Потом заговорил Слава в костюме лавочника, с лицом вдумчивым и хмурым:

– Товарищ Анна права. Я тоже думал об этом.

И напряжение отступило, будто все только этого и ждали. Анна сидела раскрасневшаяся, чувствуя поддержку.

– Тогда давайте обратимся к нашим вопросам. Это событие не столь значительно, а отняло у нас много времени.

И они, склонившись ниже над столом, став как бы единым целым, завели разговор о современном обществе, разговор злой, осуждающий, – но Валька уже не слушал его. Он чувствовал себя так, словно все важное уже произошло, больше нечего ждать от вечера, расслабился, и его понесло в пьяную хмарь. Он засыпал, просыпался – а они всё говорили. Сверху визжали и топали, гремела музыка, рвались петарды, как снаряды, и Анна казалась прозрачной фарфоровой куклой в желтом свете огня.

Он захотел в туалет и проснулся. Товарищи уже не говорили, а слушали, свечи выхватывали их лица снизу, делая всех похожими, с общим выражением твердой решимости, с одинаковыми каменными чертами, как будто все происходило во сне. Анна говорила, как читала, остальные, как эхо, повторяли последнее слово: «Виновен». Лиза строчила, конспектируя.

– Мы, Союз мыслящей патриотической молодежи, выносим приговор современному обществу и строю, поддерживающему его, всем тем силам, коим выгодно это положение рабства и безволия людей… – чеканные скакали по комнате слова.

– В замалчивании прошлого, в искажении исторических фактов, в смещении акцентов, в предвзятой трактовке исторических событий двадцатого века…

– …виновен!

– В умалении подвигов наших дедов в годы Гражданской и Великой Отечественной войны, трудов и достижений наших отцов в годы Советского Союза, в уничтожении гордости за историю и прошлое нашей страны…

– …виновен!

– В разобщении людей через превалирование личных ценностей над общественными, через развращение нравов и снижение общего уровня культуры, в разжигании враждебности между народами России…

– …виновен!

– В превращении молодежи в бездумных рабов системы, в укоренении в сознании буржуазного образа мысли, стяжательства, чуждого русскому менталитету, в уничтожении любви к своему народу, любви к своей Родине…

– …виновен! Виновен! Виновен!

Слова падали, как будто вколачивались гвозди – одним ударом умелой, сильной руки. Сверху и сбоку, на улице, со всех сторон бесновались соседи. Валька не смог подняться, его опять уволокло в сон теплой властной волной, как бы ни старался он прислушиваться к монотонной речи.

– Приговор вынесен и подписан членами Союза мыслящей патриотической молодежи России сего дня, обжалованию, амнистии и пересмотру не подлежит.

– Пойдем, – сказала Анна и тронула Вальку за плечо.

От неожиданности он дернулся, чуть не упав со стула. Она смотрела сверху вниз, прекрасная, спокойная, и глаза ее блестели мягким счастливым светом. На лице была усталая улыбка довольного своим трудом человека. Вокруг было тихо, похмельный рассвет первого января занимался за окном.