Весы змея - Ричард Кнаак

Он поднял глаза и увидел, что Серентия входит в круг света, отбрасываемый костром, словно какой-нибудь ночной дух. Её волосы были распущены, и Ульдиссиан подивился, какими длинными и густыми они стали.

— Я думал, ты спишь, — ответил он.

— Спишь… — отбросив назад прядь волос, она села рядом с ним. — Я сплю не так много, как некоторые полагают, Ульдиссиан.

Он мог это понять, ведь сам нередко страдал тем же, но весть о том, что Серентию постиг тот же недуг, обеспокоила его:

— Тебе надо было сказать что-нибудь…

Её глаза мерцали в свете огня.

— Тебе? Как я могу тревожить тебя, когда у тебя и так столько дел?

Говоря это, она наклонялась к нему. Её близость разволновала его и в то же время усилила чувство вины.

— У меня всегда найдётся для тебя время, — услышал он свои собственные слова.

Серентия приложила руку к тыльной стороне его ладони:

— Если бы я к кому-нибудь и обратилась, то к тебе, Ульдиссиан, ты знаешь это. И ещё ты знаешь, что я всегда буду рада тебе. Я всегда буду рада тебе…

Он вспомнил все годы, что она обхаживала его в ожидании, пока фермер не заметит маленькую девочку, превратившуюся в девушку. Ульдиссиан заметил, но, в отличие от большинства серамских мужчин, не в том плане, на который надеялась Серентия.

Но сейчас, во времена, когда он менее всего этого хотел, он замечал её так, как она некогда мечтала.

Она наклонилась ближе… Слишком близко.

— Ульдиссиан…

Разрываясь между желанием и преданностью потерянному товарищу, Ульдиссиан попытался не смотреть ей прямо в глаза…

И таким образом заметил нечто, укрытое ночной тенью джунглей.

Со вздохом изумления он вскочил на ноги.

— Ульдиссиан! Что такое?

Он инстинктивно опустил глаза на неё, затем быстро снова взглянул на глушь. Но глаза его видели лишь затемнённые деревья и лозы. Больше ничего. Ничего, хотя бы отдалённо напоминающего тело человека.

Определённо, ничего, напоминающего фигуру с бледным лицом, окаймлённым светлыми волосами, фигуру, которую он принял за того, кто давно умер.

— Ахилий… — прошептал Ульдиссиан. Бездумно он сделал шаг по направлению к джунглям.

— Что ты сказал? — спросила Серентия, внезапно преграждая ему дорогу. — Ты что-то видел там?

— Нет… Ничего… — он не мог сказать ей, что только что видел привидение, ходячего мертвеца. В конце концов, одна лишь его собственная вина вызвала это видение. Они оставили Ахилия зарытым далеко, далеко позади…

К его дальнейшему смятению, Серентия приложила ладони к его груди. Она взглянула снизу на него.

— Ульдиссиан…

— Уже поздно, — оборвал он, отстраняясь от неё. — Нам следует изо всех сил постараться заснуть, Серри. — На этот раз он намеренно использовал эту форму имени в надежде, что она погасит накаляющуюся обстановку.

Она нахмурилась, потом кивнула:

— Как скажешь.

Ульдиссиан ожидал, что она скажет больше, но она вдруг развернулась и пошла вглубь лагеря. Он пронаблюдал, как она замешалась среди людей, а затем снова уселся у огня.

Глядя в джунгли, Ульдиссиан исподтишка исследовал тени. Но там не было ничего, да он и не думал, что будет. Это было его собственное раскаяние, и не более того.

Ахилий был мёртв… Уже по одной этой причине Ульдиссиан ни за что не мог позволить чувству расти между ним и Серентией.

Мендельн резко принял сидячее положение: его захватило ощущение, будто что-то не так. Он ненавидел периоды возникновения этого ощущения, потому что они, как правило, предвосхищали неизбежное всеобщее бедствие. Быстро осматриваясь вокруг, он не обнаружил причину своего беспокойства, но это ничуть не успокоило его. Его брат и он имели дело с таким количеством опасностей, которые скрываются до тех пор, пока не готовы наброситься на них.

Мендельн неслышно поднялся с одеяла. В отличие от остальных, он спал не рядом с кострами, предпочитая почему-то тихую темноту ночи защитительным огням пламени. Ещё одно изменение по сравнению с маленьким мальчиком, который всегда придвигался к огню ближе всех, когда гас последний луч солнца.

В первую очередь он подумал об Ульдиссиане. С кошачьей ловкостью он ступал среди спящих эдиремов — как их теперь, по всей видимости, называли, — пока не обнаружил своего брата. Ульдиссиан спал порывисто и в одиночку, Серентии поблизости видно не было. Последним наблюдением Мендельн был слегка разочарован. После того как Ахилий умер, он надеялся, что двое обретут друг друга. Они определённо заслужили немного счастья. Конечно, его брат ещё слишком сильно чувствовал вину за охотника, а Серентия давно бросила попытки поймать взгляд Ульдиссиана.

«Если бы все мои заботы ограничивались простыми любовными делами, — в конце концов подумал Мендельн, — всё было бы гораздо проще».

Но если Ульдиссиану не угрожала никакая непосредственная опасность, что так встревожило Мендельна? Проделывая обратный путь к месту ночлега, он снова обдумал случившееся. Никакой вещий сон ему не снился. Никакой звук не затронул его ушей. По-хорошему, он должен был спать без задних ног.

Мендельн осмотрелся и только тогда заметил, что местность свободна от его спутников. Обычно поблизости парило привидение — какая-нибудь тень, которая не могла сразу освободиться от его присутствия. Отряд покинул Тораджу не только с новыми обращёнными, но также с несколькими дюжинами призраков, которые, в большинстве своём, погибли во время сражения. Многие исчезли по дороге, но несколько новых присоединились во время дневного перехода. Большинство из них были неудачными охотниками или путниками, которые пали жертвами опасностей, таившихся в джунглях. Как и остальные, они, похоже, чего-то хотели от Мендельна, но, когда становилось ясно, что он им этого не даст, постепенно снова исчезали.

Но редко исчезали все они.

Преисполненный любопытства, Мендельн направился к краю лагеря. Он мог лучше любого другого видеть в темноте, но всё равно он замечал только новые и новые тени.

Хотя… Не мелькнуло ли что-то далеко по правую руку?

— Иди ко мне, — прошептал он. Когда он в первый раз произнёс эти слова, привидения подобрались к нему ещё ближе. Обычно Мендельн остерегался подзывать их, но, если призрак имел значение для него и для брата, его долгом было это выяснить.

Но тень не двинулась вперёд, и, если честно, чем больше Мендельн смотрел на неё, тем меньше был уверен, что увидел правильно. Сейчас она и верно напоминала какой-то папоротник или другое растение, а не человека…

Но ощущение продолжало давить ему на мозг. Сердито выдохнув, Мендельн вступил в джунгли. Он знал, что идёт на некоторый риск, ибо, хотя насекомые, которые пировали на большинстве других, держались от него на расстоянии, он не знал, справедливо ли то же и для хищников, о которых говорили тораджанцы.