Невеста принца - Линда Миллер

— Наверное, у Федры сегодня нашлись более приятные занятия, чем мерить свое свадебное платье, — сказала она.

Отчаянная смелость тотчас покинула ее.

Анни потеряла дар речи, едва заметила, что Рафаэль улыбается ей, и мигнула, словно ее ослепило яркое солнце. Когда она вновь обрела способность видеть, Рафаэль уже опять принял важный вид.

— На субботу назначен бал, — произнес он таким тоном, словно говорил не о радостном событии, а о похоронах. — Бал будет в Моровии, и вам с Федрой понадобятся соответствующие туалеты.

Анни, застегивая по-весеннему легкое платье из зеленого хлопка, не могла удержаться от улыбки в предвосхищении великолепного празднества в королевском дворце.

— Бал для Федры! Как это чудесно! — радостно воскликнула она.

Рафаэль вздохнул.

— Чудесно.

Анни, склонив набок голову, с любопытством уставилась на него.

— Вы не хотите там быть?

— Не в этом дело, — ответил Рафаэль и перевел взгляд с лица Анни сначала на балкон, потом на высокий потолок. — По крайней мере, для членов семьи Сент-Джеймс, увы, Моровия — опасное место. Народ Бавии видит в этом дворце символ семисотлетних обид и унижений. — Когда Рафаэль вновь встретился с ней взглядом, Анни поняла, что он жалеет о вырвавшихся у него словах. — Не расстраивайся, Анни. Мы будем там в безопасности… Барретт и его люди присмотрят за нами.

Анни не успела заверить его в том, что ни капельки не боится, во всяком случае, если боится, то не за себя, как он поднял руку и нежно провел тыльной стороной ладони по ее щеке. На его губах вновь появилась печальная улыбка и, помолчав, он тихо проговорил:

— Я виноват перед тобой.

Анни отвела взгляд. Она трепетала от едва сдерживаемого желания крикнуть ему, что не хочет слышать о его вине, что она всегда любила его и всегда будет любить, но сердце у нее колотилось так громко, что он, наверное, тоже слышал его. И она ничего не сказала. Не посмела сказать.

Рафаэль поднял ей голову и заставил посмотреть ему прямо в глаза.

— Где-то на этой странной земле, — тихо проговорил он, глядя на нее затуманенным печалью взором, — живет такой счастливый мужчина, что ему могут позавидовать даже ангелы. В один прекрасный день он наденет на ваш пальчик, Анни Треваррен, золотое колечко и с благословения небес уведет вас в свою постель. Когда, моя милая Анни, вы отдадите себя на волю его любви, прошлое перестанет для вас существовать.

Анни уже готова была крикнуть, что для нее существует и всегда будет существовать только то время, которое она провела с Рафаэлем в домике на берегу озера, и никакого мужчины, кроме Рафаэля, никогда-никогда не будет в ее жизни, как вдруг она услыхала издевательские аплодисменты с балкона.

Анни и Рафаэль одновременно увидели высоко над собой Люсиана.

Усмехнувшись, он опустил руки.

— Великолепный спектакль, братец, — сказал он. — Очень поэтичный. И в нем чувствуется искренняя драма…

Анни перевела взгляд на Рафаэля, который крепче стиснул зубы.

— Хватит! — проговорил он, не повышая голос.

Тем не менее, Люсиан не только услышал его сверху, но и дернулся, словно в него бросили камнем.

Однако он быстро пришел в себя. Через несколько мгновений он уже вновь улыбался, как ни в чем не бывало, и так же грациозно, как Рафаэль незадолго до него, облокотился на перила.

— Значит, сплетники правы, — проговорил он с издевкой, которой надлежало не ранить, а убивать на месте. — Ты нашел для себя еще одну очаровательную спутницу и теперь открываешь ей трагическую истину — как бы ни было приятно вам вместе, это ровным счетом ничего не значит, потому что твоя судьба — умереть великой и благородной смертью. Великолепно, Рафаэль! Просто великолепно!

— Люсиан, — прохрипел Рафаэль, — я предупреждаю тебя. Остановись, пока не поздно.

Младший брат бесстрашно спустился по лестнице и оказался против Анни.

— Прекрасная Анни, вы ему верите? — спросил он тихим хитрым голосом. — Если верите, то не браните себя. Вы не первая такая.

Рафаэль ответил не сразу, однако в комнате как будто сгустился воздух и стало трудно дышать.

Анни стало по-настоящему страшно, и в то же время она разозлилась на Люсиана, потому что поняла, принц взбешен и готов на все.

А Люсиан продолжал, не обращая внимания на брата, словно он и Анни были одни в комнате:

— В будущем постарайтесь быть более осмотрительной, Анни Треваррен, или, по крайней мере, научитесь играть роль леди.

В это мгновение Рафаэль бросился на брата и сомкнул пальцы у него на шее.

Анни закричала, боясь, как бы он не убил его, но Люсиан легко освободился из рук Рафаэля. Тогда Рафаэль с такой силой ударил его кулаком в живот, что Люсиан задохнулся.

Рафаэль повалил его на пол и принялся душить, у Люсиана сверкали глаза от злобы и унижения, ведь он не ожидал ничего подобного, и щеки у него побагровели. Все же сильнее всего в нем была ненависть к брату, сильнее даже страха как будто неминуемой смерти.

Анни попыталась было оттащить Рафаэля, но он с силой отпихнул ее, и она чуть не упала. Один Бог знает, что было бы, если бы в комнату не вбежал Эдмунд Барретт, а за ним двое его людей.

Барретт оторвал Рафаэля от брата, и ему удалось оттащить его в другой конец комнаты.

Рафаэль дрался с ним, как пантера, но Барретт завел ему руки за спину и справился с ним. Его люди подняли Люсиана на ноги, и по кивку своего капитана один из них повел его, прихрамывающего, вон из комнаты.

Рафаэль недюжинным усилием вырвался из рук Эдмунда Барретта, но остался стоять на месте.

— Боже Милостивый, зачем, Рафаэль? — Барретт, по-видимому, совсем забыл об Анни, впрочем, как и принц. — Мало тебе того, что ты настаиваешь на том, чтобы оставаться в Бавии, пока мятежники не схватят и не повесят тебя! Теперь тебе еще надо принести себя в жертву! Ты хочешь, чтобы тебя повесили за убийство, совершенное под крышей твоего же дома?

Рафаэль что-то пробормотал в ответ и взглядом нашел Анни. Когда она заглянула ему в глаза, то увидела в них такую бездну страдания, что едва не упала перед ним на колени.

Он был на краю пропасти.

— Анни…

Словно хватаясь за последнюю соломинку, данную ему Богом, шептал Рафаэль ее имя.

Она сделала шаг к нему и остановилась. Рафаэль должен умереть. Анни зажала рот рукой, чтобы сдержать рвавшиеся наружу рыдания, и выбежала вон из комнаты.

На пороге она едва не столкнулась — только этого не хватало! — с мисс Фелицией Ковингтон.

Мисс Ковингтон нахмурила свой прелестный лоб, и ее темные глаза выражали искреннее беспокойство. Вблизи она была так же красива, как ангел кисти Боттичелли, и, по-видимому, так же добра.