Расстрелять - Александр Покровский

В засаде

ОУС - отдел устройства службы - призван следить, чтоб все мы были единообразные. Единообразие - закон жизни для русского воинства. Но единообразие не исключает своеобразия.

Капитан первого ранга из отдела устройства сидел в засаде. Капитаны первого ранга вообще испытывают сильную склонность к засаде, особенно из отдела устройства службы. Капитан первого ранга сидел рядышком с дверью КПП - нашего контрольно-пропускного пункта. Дверь открывалась, и он пополнял список нарушителей. (Ну, то есть он записывал туда тех, у кого имеются нарушения в форме одежды: в прическах, в ботинках, в носках и в отдании воинской чести.)

Список с нарушителями должен был к вечеру лечь на стол к командующему. О, это очень серьезно, если нужно лечь на стол к командующему. Лучше уж вместо этого заново пройти все стадии овуляции.

Дверь КПП распахнулась в тридцатый раз, и в нее вывалился капитан третьего ранга (нет-нет-нет! он был совершенно трезв, просто поскользнулся на обледенелых ступеньках) - вывалился и приземлился на свой геморрой, и, как только он, с крылатыми выражениями, начал подниматься и ощупывать через разрез на шинели сзади свой геморрой, к нему шагнул капитан первого ранга из засады.

- Товарищ капитан третьего ранга, - сказал он,а почему вы не отдаете воинскую честь старшему по званию? - сказал и заглянул в глаза геморроидальному капитану.

В глазах у геморроидальных капитанов есть на что посмотреть, но этот смотрел как-то совсем по-птичьи; заострив лицо и собрав глаза в могучую кучку у переносицы.

Капитан первого ранга потом вспоминал, что в тот самый момент, когда он заглянул в глаза тому капитану, в душе у него, где-то там внутри, на самом кончике, что-то отстегнулось, а из глубины (души) потянуло подвальной сыростью и холодным беспокойством) так бывало в детстве, когда в темноте чердачной чувствовалось чье-то скользкое присутствие.

Они смотрели друг на друга секунд двадцать. Кроме глаз у капитана и в лице тоже было что-то нехорошее, не наше, насквозь больное, так смотрит только юродивый, ненормальный, наконец. Неожиданно капитан качнулся и стал медленно оседать в снег.

- Ой-ой-ой, мамочки! - шептал он и, сидя на корточках, смотрел в живот капитану первого ранга.

Лицо и плечи у блаженного капитана немедленно задергались, руки вместе с ногами затряслись, голова, отломившись, замоталась; бессмысленное лицо, бессмысленный рот, нижняя челюсть! все это, сидя, подскакивало, подрагивало, подшлепывало, открывало-закрывало, выбивало дробь и продолжалось целую вечность. Капитан первого ранга из отдела устройства службы даже не замечал, что он давно уже сидит на корточках рядом с несчастным капитаном, заглядывает ему в рот, невольно повторяя за ним каждое идиотское движение; он вдруг почувствовал, что этот чахоточный придурок сейчас умрет у него на руках, а рядом никого нет и потом ты никому ничего не докажешь.

- Черт меня дернул! - воскликнул капитан первого ранга из отдела устройства службы, и он подхватил чокнутого капитана под мышки и помог ему затвердеть на ногах. Тронутый потихоньку светлел, синюшность пропадала пятнами, глазам возвращалась мысль, дыханию - свежесть.

- Простите! - прохрипел он, все еще нет-нет да и повисая на капразе и малахольно махая ему головой.

- Простите! - приставал он. - Я вам сейчас отдам честь! Я вам сейчас отдам! - а капитан первого ранга из засады говорил только: "Да-да-да, хорошо-хорошо" - и мечтал кому-нибудь его вручить.

Сзади загрохотало, и они одновременно повернули туда свои головы: еще один капитан третьего ранга пролетел через дверь, поскользнувшись на тех же ступеньках. Капитан первого ранга из отдела устройства службы не стал дожидаться, когда этот новый капитан найдет через разрез на шинели сзади свой копчик и наощупь внимательно его изучит.

- Эй! - закричал он, калеча свой голос, тому, новому капитану. - Сюда! Ко мне! Скорей!

- Вот! - сказал он, передавая ему малохольного капитана. Вот! Возьмите его! Ему плохо! От имени командующего прошу вас довести его домой. Ну, если "от имени командующего", тогда конечно.

- Тебе правда нехорошо? - спросил второй капитан у первого, когда они подальше отошли.

- Правда, - сказал тот и улыбнулся.

Они еще долго ковыляли вдаль, все ковыляли и ковыляли, а капитан первого ранга из отдела устройства службы все смотрел им вслед, все смотрел, благодарно вздыхал, улыбался и радостно отхаркивался в снег. Сзади загрохотало, он обернулся и достал свой список - это прилетел очередной капитан третьего ранга, поскользнулся и приземлился на свой геморрой.

Торпедная атака

Часть первая

"Не пли! Не пли!" Торпедная атака! Это венец боевой подготовки!

Это сгусток нервов! Это нутро в кулаки! Торпедная атака! Это сплав человека-металла, И на всех одна душа, И ее на куски!

А ты чувствуешь, чувствуешь Спиной, затылком,

загривком Дрожь ретивого корпуса! А вокруг боевая тишина, А вокруг искаженные лица. "Пятый, шестой аппараты товсь!" Визжит товарищ центральный.

"Есть, товсь!"

Мочеточки втянулись и сжались в комочки!!! И секунды текут, как капли цикуты в рану, "Пли!!!"

И упоенье, упоенье... "Ой, не пли, не пли!" - приседает

горько старпом, Забывший ввести какую-то "омегу", Подкирпичили! И столько нервов! Сгустки!

По палубе! Белый стих - торпедная атака!

Я не знаю, что в последнее время творится с нашей торпедной стрельбой. То торпеды всплывут в точке залпа, то там же утонут, то с обеспечивающим не договоришься, а то удираешь от своей же собственной торпеды. Выпустишь ее, послушаешь - и во все лопатки чешешь от нее, ловко маневрируя, уклоняясь, отрабатывая винтами, потому что она взяла и на крутом вираже пошла обратно. Да-а-а... А недавно, только мы в море вышли и все вроде нормально - и тут акустики докладывают: "Справа двадцать, слышим шум винтов торпеды". - "Какая торпеда?!" кричит наш любимый старший помощник. "Не знаем, - говорят акустики, - но только пеленг не меняется". - "Как не меняется?!!" - кричит снова старпом. "А так", - отвечают акустики. И тут командир старпому: "Ворочай! Ворочай! Скорей ворочай" - и мы ворочаем! ворочаем! ворочаем! Просто чудеса. "Интересно, - говорили потом в кают-компании, - кто ж это по нам так стрельнул? Старпом чуть не обгадился".

- Кто написал эту гадость?! - зам держал двумя пальчиками за угол исписанный боевой листок. (Каюткомпания. Обед второй боевой смены.) - Им все шуточки! Мичману такое не написать. Нет. Не сообразит. Тут офицерье постаралось. Это уж точно!

- Николай Степанович! (Голос старпома.)

- Я же еще и извиняюсь! Вот, товарищи! (Товарищи от сочувствия перестали жевать.) Как некоторые наши офицеры расписывают наши выходы на торпедные стрельбы! У нас идет срыв за срывом боевой задачи, а им смешно! Они забавляются. А я-то все думаю, и куда это у меня деваются бланки боевых листков. Из-под матраса! Один за другим все исчезают и исчезают! Писал, гаденыш, старался! Сразу-то, видно, не получалось! - ерничает зам.

- Николай Степанович. (Старпом.)

- О вас там, кстати, тоже написали. Мне все это на дверь каюты приклеили. Восемьдесят восьмым клеем! Еле отодрал! Все матросы уже эту галиматью читали, не говоря об офицерах и мичманах! А я сплю и не подозреваю! Найду, убью живьем! Мочеточки у него втянулись в комочки! Сучара!!

- Николай Степанович.

- Сукин кот.

Часть вторая

(изложенная в боевом листке, повешенном на стенке в кают-компании на следующий день)

Командира БЧ-5 нашего подводного ракетно-торпедного корабля зовут Траляляичем!

Если вы нарисуете себе в воображении нос картошкой, рот от уха до уха и никогда не чесанные волосы, вы поймете, кому Родина доверила боевую часть пять! Она доверила ее большому философу. Во всех случаях жизни он тихонечко напевает: "Тра-ля-ля" - особенно во время нахлобучек.

Вышли мы в очередной раз на торпедную стрельбу. (Надо же когда-то и торпедами выстрелить!) Изготовились...

- Боевая тревога! Торпедная атака!

- Тра-ля-ля, - поет Траляляич, - тра-ля-ля, боевая часть пять к торпедной атаке готова, тра-ля-ля.

- Пятый, шестой аппараты товсь! ( - Тра-ля-ля!)

- Есть, товсь! Тишина. Даже Траляляич молчит.

- Иди!!!

И шум воздуха раздается в "каштане". Есть, пли! Общий вздох. Выпихнули! На-к-конец-то!!

- Товарищ командир, - доложили командиру, - торпеды вышли.

- Тра-ля-ля, - поет Траляляич. - тра-ля-ля!

- Бип, акустки, слышу шум винтов торпеды...

- Тра-ля-ля... С корабля-мишени доложили:

- Цель поражена.

Но первое, что обнаружилось по приходе в базу в пятом и шестом аппарате, так это торпеды! Оказывается, никуда они не уходили! Что же слышали наши акустики? Чем же шумело в "каштане"? Что же так поразило нашу мишень?

- Тра-ля-ля, - пел целый день Траляляич, которого целый день таскали за волосья из кабинета в кабинет. В конце дня у него украли восемьдесят восьмой клей, а у зама из-под матраса в который раз свистнули боевые листки.