Август – июль - Вера Мусияк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Автобус подъезжал к остановке, Катя уже подкатила велосипед к выходу. Не нужно было смотреть, но Аня посмотрела, уперлась в жуткие глаза, черные, как будто нарисованные гелевой ручкой на плохой сероватой бумаге. В животе что-то хлюпнуло, в голове образовался вакуум, она протянула руку и взяла брошюру. Под надписью «Путь к свободе: Рома Ра» были картинки: смайлик, солнце и сердечко – знакомые каждому по программе «Ворд». Что-то большое и жуткое стало раздуваться внутри; Аня скатала трубочку и сильно шлепнула по серому лицу.
– В жопу себе это засунь, козел! – это прозвучало громко и страшно, молчавший до этого автобус возмущенно загудел чужими голосами. Аня ничего не слышала, одним гигантским прыжком она вылетела из автобуса, увлекая за собой обалдевшую Катю и два велосипеда.
Остановка представляла собой столбик со значком автобуса, торчавший из бетонного прямоугольника. Вокруг были только кусты, и не было людей, ехать до Катиного дома оставалось минут двадцать; всё закончилось, и что-то большое и жуткое внутри лопнуло, Аня бросила велик на бетон и зарыдала во весь голос.
– Ань, – Катя пыталась ее обнять, но Аня выворачивалась, захлебываясь слезами, с трудом захватывая воздух, – Анют, это же я. Иди сюда.
Аня обмякла и вцепилась в Катину полосатую майку, окунувшись в земляничное тепло. Спустя несколько остановившихся автобусов, из которых никто не вышел, стало полегче, и они поехали дальше на своих «Стелсах». Потом этот день никогда между ними не обсуждался: мрачное ощущение от прикосновения к невидимой границе, за которой развертывалась гулкая, бездонная пустота, это ощущение запеклось на жаре шершавой коркой, которую ни при каких обстоятельствах нельзя было сдирать.
5
Через полчаса, намыливаясь в Катиной ванне кокосовым гелем для душа, Аня слегка морщилась – ей не нравился этот запах, выпендрежный, чересчур радостный. Глупый кокос не мог смыть последних впечатлений; Аня чувствовала, что они уже впитались, поглотились горячей кожей. Этому дню явно пора было заканчиваться, но закат всё не наступал; хотелось поскорее прожить те несколько часов, после которых можно будет уснуть в блаженной тесноте. В коридоре ждала Катя:
– Анют, я там картоху поставила варить, еще нашла помидоры, и у нас шпроты, оказывается, есть, прикинь? Продолжишь там на кухне, хорошо? а я мыться тогда!
На кухне Аня потянула за металлическое колечко: шпроты уютно устроились под слоем масла, нежно прижавшись друг к дружке. Она порезала дачные помидоры, наслаждаясь томатным дурманом, покромсала яблоки (куда же без них?), ткнула ножом картофельный бок – он пока не поддавался. Катя позвала из недр квартиры – стояла в открытой ванной, голая вертелась перед зеркалом. Кожа в белом свете энергосберегающей лампы флуоресцировала золотом; груди, как два глаза, уставились на Аню выразительными светло-коричневыми кружками. Это, в общем-то, непринужденное зрелище сейчас казалось невероятным, запредельным – и странно, ведь она много раз уже видела Катю без одежды, и ничего. Лагерный летний душ, раздевалка универского бассейна, какие-то кусты возле городского пляжа – и всегда просто небрежный взгляд, больше ли грудь, лучше ли пресс, и всё, что там еще могло быть интересного? Но в эту секунду Аня чувствовала себя, как Гарри Поттер, впервые узнавший, что в его городе есть Косой переулок: она стояла, пораженная, задохнувшаяся, перед внезапно отрывшейся красотой, всегда безмолвно таившейся рядом. Сквозь золотую дымку звенел Катин голос, нарочито бодрый, искусственно-беззаботный:
– Ань, ты чего? Не слышишь? Я говорю, смотри, как я обгорела сегодня, кошмар! Видишь, плечи просто в хлам! И даже ноги, ужас! Посмотри, а спина, спина тоже? Да, я чувствую, как она болит! А ты не сгорела, что ли? Как тебе повезло! Где-то у нас тут был «Пантенол»… Ох, ну ладно, прости, отвлекаю тебя от картошки, она уже сварилась, наверное… Поснимаешь мне потом кожу, если что, хорошо?
Теперь нож легко входил в картофельное нутро; Аня слила кипяток и подумала, что вкусно будет еще и обжарить. Наблюдая, как желтоватая мякоть плещется в кипящем масле, покрываясь легкой корочкой, она представляла, как солнечный жар проникал сегодня под Катину нежную кожу, терзал и мучил эластичные клетки. Что это такое, клетки? это она? Конечно, нет, клетки – это просто клетки, умирают и появляются, и никто этого не замечает. Но, с другой стороны, это ведь ее клетки, промаркированные неповторимым штрих-кодом, в котором всё: волосы цвета абрикосовой шкурки, и красные точки в зеленых глазах, и экспрессия, как у Пеппи Длинныйчулок, и беззащитная тонкая кожа. Золотистая кожа, земляничная кожа. Немыслимо было представить, что Катино тело – это не сама Катя; разделение на «тело» и «душу» казалось эзотерической пошлятиной. Но вот Лиза… В мыслях о ней только это разделение и спасало, поддерживало веру – даже не в «разумное устройство мира», а просто в то, что мир устроен хоть как-нибудь; что Лиза не исчезла, как подожженный тополиный пух, и что она не под землей, конечно же, а в ком-нибудь новом, или в ком-нибудь прежнем, или над небом голубым, за прозрачными воротами и под яркою звездой. Прошлепали босые ноги, и в кухню вошла Катя: ночнушка с тонкими лямками, плечи густо намазаны белым.
– Ммм, как вкусно пахнет! Как же я хочу жрать, Анюта, вот именно жрать: есть я хотела где-то час назад! Так, а что у нас еще имеется? – она открыла холодильник и долго разглядывала содержимое.
Покрытая магнитами дверца легонько прижалась к Ане, в глаза бросилась надпись: «Санкт-Петербург – город мостов!» Ей стало жутко: каких мостов? зачем мостов? почему это она должна менять свое бесценное живое золото на какие-то мосты? Как вообще можно было думать об этом переезде всерьез?! Она выложила шипящую картошку на тарелку:
– Катюш, может, сыром ее сверху посыплем? Как думаешь?
Следующая неделя оказалась очень долгой. Если и был на небе какой-нибудь маленький человечек, ответственный за течение времени, то на этой неделе он явно забывал вовремя переключать свои хитроумные рычажки – наверное, просто был занят, очищал свою планетку от баобабов, например. У Кати начались дополнительные смены в «Сибирской короне»: слишком много людей хотело запивать ледяным пивом горяченный шашлык, поглядывая с веранды на живописное слияние двух рек.
