Слуга Божий - Яцек Пекара

Вдруг Второй, который теоретически стоял на страже (а на практике постоянно прибегал к нам, дабы глотнуть вина), ухнул филином. Мы вскочили и затаились в расщелинах. К развалинам, по большаку, медленно ползли огоньки.

— Идут, — прошептал Первый.

— Ага, идут, — Смертух вытянул саблю из ножен.

Смешная была у Смертуха сабля. В самом широком месте шириной с ладонь, да острая словно бритва. Рассекала железный брусок, будто это было трухлявое дерево. Когда-то Смертуху за неё давали деревню, но он не продал и предпочёл жить впроголодь. Характерец имел этот мой Смертух и, кроме всего прочего, я любил его за это.

Огоньки приблизились, и мы услышали шум голосов, а потом увидели людей с факелами. Было их семеро, шестеро мужчин и одна женщина, если в этой темноте я смог верно распознать. Мужчины, один спереди и один сзади, несли факелы. Двое других тащили солидной величины узел. Лошадей им пришлось оставить внизу, и какое-то время я жалел, что не послал кого-нибудь к подножью горы расправиться с охраной и забрать верховых лошадей. Всегда был бы дополнительный заработок. Тем паче, что я не верил, будто Эля Карране садилась на лишь бы какую клячу.

Прибывшие вели себя так, будто Северальд был самым безопасным местом на свете. Они шутили и смеялись, кто-то зло ругался, поскольку расшиб себе ногу о выступающий камень, кто-то приложился к бутыли и с громким бульканьем пил. Мы с напряжением ждали, куда они направятся. Ведь здесь должен быть какой-нибудь хитро спрятанный вход, которого мы не заметили. Ну и был. Один из мужчин, настоящий великан, упёрся и сдвинул в сторону валун. Под ним оказалась железная плита со слегка заржавевшей ручкой. Я всё хорошо видел, поскольку мы стояли буквально в паре десятков шагов от них, на остатках внутренней галереи, примерно на высоте трёх метров над двором-колодцем. Сейчас я также убедился в том, что женщиной была Эля Карране. Надо признать: красивая чертовка! У неё были длинные, светлые волосы, высоко сколотые на затылке, и хищное лицо с небольшим носиком и большими изумрудными глазами. Фонарь, несомый одним из мужчин, освещал её полностью, и я уже не удивлялся тому, что даже Ракшилель смог влюбиться в эту женщину. Может быть, я и сам бы в неё влюбился, если бы не то, что я хотел её довести до погибели. Ни одного из спутников Эли я никогда прежде не видел, хотя, честно говоря, относительно одного у меня были некоторые сомнения, поскольку он всё время стоял вне света факела.

Великан поднял металлическую плиту и все спустились по лестнице в темноту. Он сам закрыл за ними проход и снова, охая, передвинул валун на прежнее место. Потом удобно уселся, опёрся о стену, набил трубку и стал лениво попыхивать ею, глядя в небо. Смертух вопросительно посмотрел на меня.

— Живьём, — я выдохнул ему прямо в ухо.

Он лишь кивнул, и мы потихоньку отступили. Вернулись во двор и затаились поблизости. Когда я подал знак, мы прыгнули все вчетвером, но этот великан оказался невероятно быстрым. Он вскочил, выхватывая из-за голенища кинжал столь длинный, что каждому из близнецов мог бы служить мечом. Смертух чуть не получил. Он едва успел уклониться и перекатиться по земле. Великан оказался прямо возле меня, и тогда я сыпанул ему в глаза шерскена. Он завыл и поднял руки к глазам. Первый врезал ему палкой под дых, а Второй ткнул в кадык. И всё было кончено. Потом мы связали ему руки за спиной и ноги в щиколотках, протянули верёвку через узлы, и великан лежал на животе, как огромная, топорная колыбелька. Он был беспомощен, словно улитка. Мы высекли огонь, и при свете фонаря я рассмотрел его. У него было широкое, невыразительное, безволосое лицо без левой ноздри и с огромным, синим шрамом, проходящим точно посередине носа.

— Красавчик, — сказал я.

Я был доволен, ибо ребята справились быстро и умело. Правда, интересно, как бы у них пошло, если бы ваш покорный слуга не бросил шерскен, но что поделаешь… рисковать не стоило. Во всяком случае, шерскен сделал своё, ибо у великана были закрыты глаза и опухли веки, из-под которых ручьём бежали слёзы. Ха, от шерскена нет приёма! Ты себе, приятель, можешь иметь два метра роста и двести килограммов живого веса, а как бросит ребёнок тебе в зенки шерскен, будешь думать только о том, как доползти до ближайшей лужи. А если ты настолько глуп, что начнёшь тереть глаза, то в большинстве случаев твои собственные, трущие веки пальцы будут последним, что увидишь на этом свете.

Наш пленник не мог тереть глаза, ибо руки его были связаны за спиной, но я видел, что он только силой воли удерживается, чтобы не начать вопить от страха и боли. Я вынул фляжку и налил воды в горсть ладони. Придержал великану голову и омыл ему лицо. Он очевидно почувствовал, что это помогает, поскольку перестал дёргаться. Благодаря этому я без помех использовал вторую горсть воды и тщательно промыл ему глаза. В конце концов, я не хотел, чтобы он думал об ужасной жгучей боли — а лишь послушно отвечал на вопросы. Но Смертух посчитал, что я слишком милосерден, поэтому со всей силы пнул лежащего подкованным сапогом по рёбрам. Треснуло.

— Ой, Смертух, — сказал я, но даже не разозлился.

Я понимал, что Смертух в бешенстве, потому что великан едва не застал его врасплох. Никто, похоже, не ожидал, что при таком росте и при таком весе он будет так быстр. Ну, в конце концов, друзья Эли не были, пожалуй, настолько глупы, чтобы допустить, дабы их громилой стал первый попавшийся задира с улицы.

— Откуда ты, парень? — спросил я.

Великан в ответ неразборчиво выругался. Очень неучтивая реакция, принимая во внимание то, что я перед этим промыл ему глаза от шерскена. Второй засунул пленнику в рот кусок тряпки, а Смертух уселся ему на спину и сломал мизинец на левой руке. Потом сломал ему безымянный, средний и указательный пальцы. И каждый раз были слышны хруст, стон, доносящийся из-под тряпки, а глаза великана становились, словно блюдца. Второй наклонился, приложил палец к губам, предписывая пленнику тишину, и вытащил из его рта тряпку. Великан страдальчески сопел, из уголков его рта текла густая слюна.

— На мои вопросы отвечают мгновенно, — сказал я кротко. — Ибо, как гласит Писание: «… нет ничего скрытого, что не должно открыть, и нет ничего тайного, о чём не следовало бы узнать»[50]. Итак, повторю: откуда ты, парень?

— Из Тириана, — простонал он.

Тирианоннаг, обычно называемый Тирианом (убейте меня, но не знаю, откуда произошло это варварское название), был маленьким, хотя довольно зажиточным городком у самой границы марки[51]. Из того, что я знал, там можно было заработать неплохие деньги на охране купеческих судов, которые ходили в довольно опасные районы в верховьях реки. Но этот бедный дурачок думал, что сделает карьеру в Хез-хезроне. А карьера эта должна была закончиться именно здесь, в развалинах крепости Саревальд. Плохое место для смерти, но, с другой стороны, какое место хорошее, чтобы умереть? О том, что он должен умереть, знали все. Вопрос состоял лишь в одном: будет ли это смерть мягкой и относительно безболезненной, или этот наш задира пройдёт в адские врата, воя от боли и нашинкованный на кусочки.