Жена палача (СИ) - Лакомка Ната

Можно было нанять сани и не идти до холма пешком, но я не хотела, чтобы кто-то знал, куда я отправилась. Я не сказала тёте, и не собиралась посвящать в свои намерения никого другого. К тому же, погода была чудесной – ясной, солнечной, снег похрустывал при каждом шаге, но было совсем не холодно. Я закуталась в платок и побрела по накатанной дороге.

До рябинового холма я добралась за час и совсем не устала. Наоборот, мне казалось, что ноги несут меня сами. И даже узкая тропка, ведущая от основной дороги на вершину холма, не испугала меня. Было видно, что дорожку расчищали, но накануне валил снег, и я утопала в нем по щиколотку.

Я устала, но сил прибавилось, когда я увидела дом палача.

Мне пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоить колотящееся сердце, и только потом я постучала в тяжелую дубовую дверь.

А вдруг мастера Рейнара нет дома?..

Но я не успела испугаться этого, потому что дверь распахнулась, и  сердце мое заколотилось еще быстрее, чем когда я поднималась на холм.

На пороге стоял палач – в маске, в белой шелковой рубашке и стеганом бархатном жилете поверх. Он распахнул двери, взглянул на меня и медленно отступил, пропуская в дом.

- Что-то случилось, форката Виоль? – спросил палач, и от одного его голоса по телу прокатились огненные волны.

- Ничего не случилось, - сказала я, старательно стуча каблуками, чтобы сбить снег, и делала это гораздо дольше, чем требовалось, скрывая смущение. – Я пришла поздравить вас с Рождеством, мастер Рейнар. И принесла вам подарки, - я старалась говорить беззаботно и весело, и протянула ему корзину, но он не тропился брать ее.

И зачем-то уточнил:

- Вы пришли сюда одна, пешком, чтобы поздравить меня?

- А что вас удивляет? – спросила я. – Праздник – он для всех. А я почему-то подумала, что вам вряд ли принесут сладкий пудинг сегодня.

Он, наконец, взял корзину, и опустил голову – мне показалось, скрывал улыбку.

- Да, вы правы, форката Виоль. Рождественским пудингом меня никто баловать не собирался. Пройдите к камину? Согрейтесь… прежде, чем отправитесь обратно.

- Очень любезно с вашей стороны, - ответила я, развязывая платок. – Но если у вас нет гостей, я не отказалась бы и пообедать с вами.

Возникла долгая пауза, и я успела передумать тысячу думушек за эти секунды. Он посчитал, что я слишком навязчива. Ему не нравится, что я пришла. У него гости, и я не вовремя. У него женщина, а я…

- Признаться, не смел о таком и просить, - сказал палач. – Но если вы согласитесь – я буду счастлив.

- Так и быть, осчастливлю вас, - неловко пошутила я, снимая шубу. – Пойдемте к камину, я поджарю кровяную колбасу, а заодно и согреюсь. Все-таки не май месяц на дворе.

- Хорошо, - он указал в сторону комнаты, где, как я уже знала, находилась столовая.

Я принялась снимать сапоги, присев на скамейку возле входа.

- Не разувайтесь, форката, - остановил меня палач.

- Но я так привыкла, - ответила я ему с улыбкой. - К тому же, грешно ходить в сапогах по вашим прекрасным коврам.

Он промолчал, и я в одних чулках прошла в столовую, растирая озябшие руки.

Камин  не горел, но палач поставил на стол корзину и в два счета развел огонь. Я встала на колени перед камином и положила на решетку колбасу, вооружившись длинной серебряной вилкой, которую достала из буфета. Решетка и вилка сияли, и было ясно, что пользовались ими крайне редко. Если когда-нибудь пользовались.

- Подайте большое блюдо, - попросила я палача, который наблюдал за мной, будто я была феей, ненароком заглянувшей к нему, чтобы рассказать, где спрятан клад в тысячу золотых сольеров. - Вон то, с оленями, подойдет.

Он достал блюдо и принес мне – молча, ужасно смущая меня своим молчанием.

- Колбаса сделана с сахарным салом, - говорила я, поджаривая не только колбасу, но и свои щеки заодно. – Оно от молодой свиньи – белое, нежное, сахар да и только! Попробуете – и оно растает во рту!

- Тогда я приготовлю глинтвейн, - сказал он. – У меня есть сухое красное вино, вам понравится.

- Но форкатам не полагается пить вино, - возразила я, оглядываясь на него через плечо.

Палач достал медную кастрюльку, сделанную в виде корзины, оплетенной виноградной лозой, и бутылку вина, бросил специи и встал на колени возле камина, рядом со мной.

- Мы никому об этом не расскажем, - произнес он тихо, как говорил, когда нес меня на руках в постель.

- Рассчитываю на ваше молчание, - сказала я очень серьезно и торжественно, а потом рассмеялась.

Потому что это было удивительно и радостно – вот так стоять на коленях возле камина, плечом к плечу, готовить рождественские вкусности и смотреть друг другу в глаза. Я ощутила удивительное спокойствие и умиротворение, как бывало давно, в детстве, в родительском доме. Странно, что это чувство я испытала не в доме моего дяди, а в доме палача…

Палач отвернулся так быстро, что я решила, что вино в котелке закипело, и его пора снимать с огня. Но оно только начало нагреваться, распространяя дивные ароматы пряностей.

Мастер Рейнар добавил в вино мед, и вдруг спросил:

- Как вам в Сартене, форката Виоль? Нравится?

- Здесь весело, - сказала я, обрадованная, что появилась тема для разговора. – Все такие милые, добрые, началась зима – и почти каждый день праздники. На прошлой неделе мы катались на коньках, и был фейерверк, а фьера Монтес устроила в своем саду настоящую войну – взятие снежной крепости. И еще театр… - я умолкла, сообразив, что палачу, который не смеет даже появиться в городе без причины, вряд ли приятно слушать, как веселятся горожане. – Имейте в виду, - сказала я твердо, - все эти запреты и обычаи в отношении вас – пережитки прошлого. И я очень надеюсь, что в ближайшее время вы придете к нам в гости. Тетя и дядя будут очень рады. Вы придете?

- Колбаса горит, - он не ответил на мой вопрос, я бросилась спасать колбасу, которая уже опасно подрумянилась с одного бока, а палач снова спросил: - Говорят, ваш дядя отказал уже девятнадцати благородным фьерам, просившим вашей руки?

- Отказал, - сказала я нарочито равнодушно.

- Почему?

- Они мне не нравились.

- Хороший ответ, - пробормотал он, помешивая глинтвейн бронзовым черпачком. – А фьер Сморрет был в числе этих девятнадцати?

Я покосилась на него, пытаясь понять, чем вызван такой вопрос.

- Фьеру Сморрету было отказано особо. А почему вы спросили именно о нем?

- Колбаса горит, - ответил он, снял с огня глинтвейн и отошел к столу.

Колбаса ничуть не горела, это он зря сказал. Я благополучно дожарила ее и выложила на блюдо. Потом немного подогрела курицу и на минутку положила на решетку сыр и хлеб, смочив его водой – чтобы оттаяли и стали мягкими.

Получился настоящий праздничный стол – угощение было разложено на фарфоровых тарелках, салфетки были из алого льна, а кружки для глинтвейна – хрустальные, на толстеньких коротких ножках, с фигурными ручками.

Не хватало только букетика из хвойных веток и падуба, но я не стала просить об этом хозяина дома, чтобы не утруждать. А если честно, мне не хотелось расставаться с мастером даже на пару минут, когда все было так уютно, красиво, вкусно.

Он пододвинул кресло, предлагая мне сесть во главе стола, а сам сел напротив, сложив руки на коленях и не делая попытки взять что-то с блюда.

- Ведете себя, будто не дома, - поругала я его и положила ему на тарелку кусок дымящейся колбасы и поджаристую курицу. Отрезала ломоть хлеба и пододвинула сыр, чтобы отломил кусочек себе по вкусу. – Попробуйте, мастер Рейнар… Я сама это делала, вам понравится.

- Если делали вы, - ответил он и взял нож и вилку, - то точно понравится.

 Я с улыбкой наблюдала, как он пробует колбасу, отрезает куриную ножку, и тоже взяла курицу и хлеб, и подула на обжигающе горячий глинтвейн. Напиток пах корицей, анисом, лимонной корочкой и еще чем-то необыкновенным.  

- Вы не брезгуете сидеть с палачом за одним столом, - сказал мастер Рейнар, откладывая вилку и испытующе глядя на меня, - не боитесь приветствовать его. Вам все равно, что скажут люди?