История борделей с древнейших времен - Зигмунд Кинси

Будни жриц любви

Из «Писем гетер» Алкифрона мы узнаем бесценные подробности о жизни этих женщин. Хотя письма и их авторы вымышленны, Алкифрон показывает глубокие знания мира похоти и разврата.

Вот гетера возмущается тем, что ее поклонник собирается вступить в законный брак:

«Увидала я во время мистерий твою невесту, одетую в прекрасное тонкое покрывало. Жалею я тебя, несчастный, клянусь Афродитой; как тебе будет спать с этакой черепахой! Что за цвет кожи у этой женщины, киноварь – да и только! Какие локоны распустила твоя невеста; по цвету они ничуть не похожи на ее собственные!

И как она наштукатурилась белилами; а нас, гетер, еще бранят, что мы подкрашиваемся! На ней была большая цепь – чудовище с таким лицом, конечно, достойно проводить жизнь на цепи, только не золотой.

Что за ноги! Какие плоские, нескладные! Ай-ай, каково-то ее обнимать голой! И дух от нее, мне показалось, идет тяжелый. Уж лучше с жабою спать, клянусь владычицей Немезидой, чем с ней!»

Вот другая гетера страдает от измены и задумывается о мести.

«Миррина – Никиппе.

Не обращает на меня внимания Дифил, но весь льнет к этой грязной Теталле. До Адоний он участвовал в наших веселых пирушках и приходил к нам ночевать. Но уже и тогда он ломался и хотел, чтоб за ним ухаживали, и больше изображал из себя влюбленного, чем был на самом деле. По большей части он приходил ко мне только навеселе – его приводил сюда за руку Гелик, который, влюбленный в Герпиллиду, любит проводить у нас время. А теперь он ясно показывает, что совсем не хочет встречаться со мною: вот уже четыре дня подряд он пьянствует в саду Лисида с Теталлой и с этим Стронгеллионом – чтоб ему сдохнуть! – который присватал ему эту любовницу, чтоб причинить мне неприятность.

Я и письма писала, и служанок не раз посылала, и многое другое делала, все понапрасну, и от всего этого нет никакой мне пользы. Мне даже кажется, что это дало ему повод еще больше задрать нос и издеваться надо мною. Остается, таким образом, одно: запереть у него перед носом двери и, если он, поссорившись с ней и желая причинить ей неприятность, придет как-нибудь ночевать ко мне, прогнать его от себя. Самомнение обычно пропадает от пренебрежительного обращения. Но если и таким способом я не добьюсь ничего, тогда я пущу в ход лекарство посильней, как для тяжко больных. Ужасно не только то, что я не получу обещанного от него условленного содержания, но и то, что я стану для Теталлы предметом насмешек и издевательств.

Ты говоришь, есть у тебя любовное средство, испытанное не раз в дни твоей юности; придется прибегнуть к помощи чего-либо в этом роде, что смогло бы рассеять его самомнение, а кстати и дурман от попоек. Через посланных я поведу с ним переговоры, горько буду плакаться и просить его не забывать, что есть Немезида, богиня-мстительница, если он так презрительно отнесется к моей любви; буду ему говорить что-либо подобное и навру с три короба. Он, конечно, придет, естественно почувствовав жалость ко мне, сгорающей от любви к нему. Он скажет, что хорошо помнит прошлое и находит прекрасной прежнюю нашу близость; он надуется как индюк, бесстыжий повеса. Поможет мне и Гелик, будет за ним увиваться и Герпиллида.

Правда, любовные напитки подчас опрокидывают все расчеты и бывают опасны. Но это меня не беспокоит: он должен или жить для меня, или умереть для Теталлы».

Вот поклонник упрекает гетеру в неверности, а она объясняет ему, «как все в мире устроено».

«Сималион – Петале.

Если то, что я постоянно хожу перед твоими дверями и плачусь перед твоими служанками, которых ты посылаешь к более счастливым, чем я, доставляет тебе какое-то удовольствие или возвышает тебя в глазах твоих поклонников, то, пожалуй, есть какой-то смысл в том, что ты издеваешься надо мною. Хотя я сам знаю, что дело мое безнадежно, все же помни, что я отношусь к тебе так, как не многие из теперешних твоих поклонников стали бы к тебе относиться, если бы ты лишила их своего расположения.

Я думал, что крепкое вино будет мне утешением. Поэтому третьего дня вечером у Эвфориона я напился почти до бесчувствия, надеясь хоть этим спастись от ночных своих мыслей. А вышло наоборот. Меня охватила вновь такая страсть к тебе, что я плакал и стенал, и у людей более мягких я вызвал жалость, а другим послужил мишенью для насмешек. Маленьким для меня утешением, облегчающим мои страдания, остается еще тот венок, который ты после злосчастной ссоры тогда на пиру, сорвав с своих волос, бросила в меня, как бы рассердившись на все, что я посылал тебе. Если тебе это доставляет удовольствие, наслаждайся моею печалью, и, если тебе это приятно, расскажи обо всем тем, кто теперь счастливей меня. Но скоро они будут мучиться так же, как и я, если дела у них пойдут тем же порядком.

Но молись Афродите, чтобы она не отомстила тебе за твою надменность. Другой стал бы тебе писать, бранясь и угрожая, я же – прося и умоляя; ведь люблю я тебя, Петала, безумно. Боюсь, если мне будет все хуже и хуже, я поступлю подобно тем, кто был еще несчастнее меня из-за любовных неприятностей».

«Петала – Сималиону. Хотелось бы мне, чтоб слезами можно было содержать дом гетеры: пышно бы я жила, получая их от тебя в изобилии; но теперь мне нужно золото, платья, украшения, слуги. От этого зависит все мое существование. У меня нет в Миринунте наследственного имения, нет серебряных россыпей в рудниках; у меня только эта грошовая плата, эти несчастные и жалкие, выплаканные подарки глупых любовников. Целый год, что я живу с тобой, я чувствую себя прескверно; волосы у меня свалялись, – ведь за все это время они не видали благовонных мазей. Мне стыдно перед подругами надевать свои старые заплатанные тарентинские платья. Пусть со мной случится что-либо хорошее, коль я не сказала сущую правду! А как ты думаешь, чем же я буду жить, если вечно буду сидеть с тобою? Но ты плачешь?! Скоро перестанешь! А вот я, если у меня не найдется кто-нибудь, кто станет мне давать подарки, вконец обнищаю. Удивляюсь я на твои слезы – сколь мало они для меня убедительны! О владычица Афродита! Что ты за человек? Говоришь, что любишь, и хочешь, чтобы любимая была с тобой, так как ты будто бы жить без нее не можешь? В чем же дело? Разве у вас в доме нет кубков? Не являйся ко мне, если не принесешь золотых вещей матери или векселей отца. Счастливая Филотида! Хариты взглянули на нее более благосклонным взором, чем на меня! Какого замечательного поклонника имеет она в Менеклиде, который каждый день чем-нибудь одаривает ее. Это лучше, чем плакать. Я же, несчастная, имею какого-то слезоточивого плакальщика, а не любовника. Он мне посылает только веночки да розы, как будто безвременно умершей, и говорит, что плачет обо мне всю ночь напролет. Если ты что-нибудь принесешь с собой, приходи безо всяких слез, а не то пеняй на себя, а не на меня».

О повседневной жизни гетер, об их уловках, хитростях, надеждах и разочарованиях рассказывает нам и другой автор – Лукиан в книге «Диалоги гетер». Его диалоги, словно маленькие полотна, рисуют нам жизнь гетер во всей ее неприглядности, едва прикрытой дешевой мишурой.

Вот мать толкает дочь на путь разврата:

« Кробила. Ну, Коринна, теперь ты знаешь, что это не так страшно, как ты думала, из девушки стать женщиной, побыв вдвоем с красивым юношей! А на денежки, ну на ту мину, которую ты принесла как первую плату, я куплю тебе ожерелье.

Коринна. Да, матушка. Пусть только оно будет из каких-нибудь камней огненного цвета, как ожерелье Филениды.

Кробила. Такое и будет. Но выслушай от меня, что тебе нужно делать и как вести себя с мужчинами. Ведь другого выхода у нас нет, дочка; эти два года, с тех пор как умер, блаженной памяти, твой отец, разве ты не знаешь, как мы скверно прожили? Когда отец был жив, всего у нас было вдоволь, потому что он был медником и имел крупное имя в Пирее. И надо было слышать, как все клялись, что, конечно, после Филина не будет уже другого такого медника! А после его смерти сначала я продала щипцы, наковальню и молот за две мины, и на это мы жили семь месяцев. Затем я, то тканьем, то пряжей или вязаньем едва-едва добывая на хлеб, вскормила тебя, дочка, лелея надежду.

Я рассуждала, что ты, достигнув зрелости, станешь меня кормить, а сама будешь богата и тебе будет нетрудно наряжаться и иметь пурпуровые платья и служанок.

Коринна. Каким же образом, мать? Что ты хочешь сказать?

Кробила. Если ты будешь бывать среди молодежи, участвовать в их пирушках и проводить с ними ночи за плату.

Коринна. Как Лира, дочь Дафниды?

Кробила. Да.

Коринна. Но ведь она гетера!

Кробила. В этом нет ничего ужасного. Притом же ты ведь будешь богата, как она, и у тебя будет много любовников. Что же ты плачешь, Коринна? Разве ты не видишь, как много гетер, в какой они чести и какие деньги получают? Ведь вот я знаю Дафниду. Ах, милая Адрастея, она в лохмотья одевалась, пока не пришла в возраст. А теперь, посмотри, чего она достигла: деньги, цветные наряды и четыре служанки.