История борделей с древнейших времен - Зигмунд Кинси

Едва мы подошли к священной ограде, как навстречу нам повеяли влюбленные ветерки. Ибо двор святилища не был обращен в бесплодный каменный настил из гладких плит, но, как подобает жилищу Афродиты, земля хранила здесь рождающую силу, и ограда была полна плодовых, разводимых человеком деревьев, возносивших к небу зеленеющие верхушки и составлявших в вышине раскидистую сень. Особенно пышно зеленела щедротами самой владычицы взращенная и отягченная плодами мирта, да и остальные деревья все обладали своей долей красоты. И даже те, чьи стволы на старости лет уже поседели от времени, не засыхали, но стояли цветущими и молодыми, пуская новые побеги в напряжении жизненных соков. Вперемешку с этими деревьями росли и другие: те, что не рождают сами плодов, но красота их заменяет им плоды, – кипарисы и платаны поднимали вершины к светлому небу; была среди них и Дафна-лавр, перебежчица к Афродите, давняя беглянка. Плющ влюбленно обвивал каждое дерево и устремлялся ввысь. Тяжелые виноградные гроздья в изобилии свисали с пышных лоз: любезнее нам Афродита с Дионисом в союзе, и сладостно смешение их, если ж расторгнуть эту чету, меньше утехи будет в каждом из них. Под густой тенистой сенью находились веселые шатры для всех, кто захочет отпраздновать праздник. Люди из высшего общества редко посещают эту рощу, но простой люд толпами стекается сюда, чтобы по-настоящему почтить Афродиту.

Вдоволь насладившись пышной растительностью, мы вошли внутрь храма. Богиня – прекраснейшее изваяние из паросского камня – занимает середину помещения. Удивительное изображение: неуловимо улыбаясь, едва полуоткрыв уста. Вся красота богини ничем не скрыта, никакие одежды не облекают тела: богиня стоит обнаженной и только одной рукой незаметно прикрывает свой пол. И столь велика была творческая мощь искусства, что неподатливый и жесткий по своей природе мрамор послушно следует всем изгибам членов тела… При этом зрелище Харикл, словно охваченный каким-то безумием, воскликнул вне себя: «Наиблаженнейший из всех богов Арес, попавший из-за нее в оковы!» С этими словами Харикл подбежал к изваянию и, насколько мог, вытянув шею, прильнул жадными губами к мрамору и поцеловал его. Калликратид стоял молча и дивился про себя.

Храм имеет два входа, с той и другой стороны, чтобы желающие могли и со спины разглядеть богиню, ничего не упустив и всему воздав подобающее восхищение. Войдя во вторую дверь, посетитель может весьма удобно с полным вниманием изучить красоту изваяния и с другой стороны.

Мы решили осмотреть все изображение и обошли вокруг ограды, к другому входу. Едва привратница, которой вверено хранение ключей, открыла нам дверь, внезапно оцепенение охватило нас перед явившейся красотой. Афинянин, незадолго перед этим взиравший совершенно спокойно, теперь, увидев у богини то, чем он привык восхищаться у юношей, тотчас с бо́льшим безумием, чем до него Харикл, воскликнул: «Геракл! Что за спина! Сколько благородства во всех размерах! Как полны изгибы бедер – они полную пригоршню руки заполнить могут! Как соразмерно очерченный зад изгибает свою плоть, ни облегая чересчур тесно кости, ни подымая свою полноту до чрезмерной толщины! Кто сможет выразить, как приятна улыбка изваянных с обеих сторон лядвей! Как безукоризненно стройна линия от бедра и протянутой прямо голени до самой ступни! Да! Вот таков Ганимед, в небесных чертогах наливающий Зевсу сладостный нектар. От Гебы, вздумай она мне прислуживать, я бы не принял напитка!»

А Харикл, пока Калликратид испускал эти вдохновенные возгласы, совсем окаменел от чрезмерного восторга, и взгляд его сделался томным, а глаза подернулись влагой от нахлынувшей страсти».

И дальше друзья затевают традиционный для Греции спор, кто достойней любви: женщины или юноши. Нового в нем лишь то, что Харикл произносит несколько аргументов в пользу женщин, чего не бывало на пирах Ксенофонта и Платона.

«Итак, прежде всего я полагаю всякую утеху тем приятнее, чем она длительней: слишком быстрое наслаждение отлетает прочь раньше, чем удастся его распознать, удовольствие же замедленное становится сильнее. О, если бы сроки жизни нам выпряла длинней скупая Мойра и если бы мы могли непрерывно наслаждаться всей полнотой здоровья и никакое огорчение не омрачало состояния нашей души, – тогда б все время мы справляли праздник и продолжалось одно сплошное торжество! Но так как завистливое божество отказало нам в больших для человека благах, то из тех, что даны, всего приятней нам длительные радости. И вот женщина с девичества и вплоть до средних лет, пока не расположатся на лице ее последние морщины старости, являет собой предмет, достойный любовных объятий, и позднее, когда минет пора расцвета, женский опыт «сказать сумеет юнцов умнее».

Сильно не возмужавший юноша теряет былую привлекательность, – у любовника жесткими стали мышцы возмужавших членов и грубым когда-то нежный, ныне покрытый жесткой растительностью подбородок, и некогда стройные бедра теперь покрылись нечистоплотно волосами. Ну а о том, что менее заметно, я предоставляю знать вам самим, по собственному опыту. А женщина? Все тело ее сверкает белизной и нежностью кожи; густые кольца кудрей спускаются с головы, равняясь красотой с цветущим гиацинтом, а то рассыпаются сзади, украшая плечи, и ниспадают, огибая уши, с ее висков курчавей, чем сельдерей лугов; а остальное тело, на котором и бритва не нашла бы волоска, струит потоки света прозрачней, чем янтарь, сказал бы я, или хрусталь Сидона.

Почему в наслаждении не считаться с противником, чтобы нападающий и покоряющийся были равно утешены? Не настолько ведь мы походим на бессловесных животных, чтобы находить радость в уединенной жизни? Наоборот, дружелюбным союзом сопряженные, мы подчас и в благе видим больше радости, с другими ее разделяя, и тяготы жизненные легче переносим, друг друга поддерживая. Для этого и общий стол люди придумали: поместив очаг посредине дружеского сборища, мы предоставляем своему желудку положенную ему меру угощения; если случится пить фасосское вино, мы пьем его в не одиночестве и не наедине с собой насыщаемся изысканными яствами, но каждому вкуснее кажется разделенное с другом лакомство: объединивши наши радости, мы тем большую чувствуем вместе. Так вот с женщиной встреча любовная той же мерой воздает наслаждению, и любовники расстаются радостно, одаривши друг друга поровну, – если только не согласимся мы с суждением Тиресия, утверждавшего, что женщине достаются в наслаждении две полные доли против одной мужской. Надлежит нам, по-моему, не о том лишь думать, как бы в себялюбивой жажде удовольствия уйти, унося с собой какую-то выгоду, полной мерой взяв от другого наслаждение, но следует также о том позаботиться, чтобы равным воздать за полученное. Никто, однако, не скажет этого о другой любви, никто не дойдет до такого безумия. Здесь любовник, совершивши положенное, удаляется, получив изысканное, по его мнению, удовольствие, а поруганному им возлюбленному достаются на первых порах боль да слезы. Когда же со временем страдания немного умерятся, лишь докуку он испытывает, больше которой, говорят, и не придумаешь; радости же он не получает ни малейшей. Наконец, если позволительно сказать о кое-каких излишествах в святилище Афродиты и это дозволено, то с женщиной, Калликратид, возможно найти утеху и приятным для тебя способом, ибо здесь открыты пути и для того и для другого наслаждения, тогда как с твоими возлюбленными ты никогда не изведаешь того, чем может порадовать женщина.

Итак, если женщина способна утолить и вашу страсть, пусть отныне воздвигнется стена между нами, мужчинами! Если же, по-твоему, пристойно мужчине разделять ложе с мужчиной, то дозволим впредь и женщинам любить друг друга. Да, да, сын нынешнего века, законоположник неслыханных наслаждений, ты придумал новые пути для мужской утехи, так обрадуй и женщин: подари им такую же возможность, пусть одна другой заменяет мужа! Пусть, надев на себя изобретенное бесстыдное орудие, заменяющее данное природой, – чудовищная загадка пашни, не знающей посева, женщина с женщиной, как муж с женой, встречаются на ложе! Пусть наименование разврата, редко достигающее слуха, – мне стыдно даже произносить это слово, – имя трибады впредь выступает гордо, без стеснений! И пусть в наших домах на женской половине отныне вершится непотребная любовь двуполой Филениды! Нет, пусть уж лучше женщина, насилуя себя, доставляет себе мужские наслаждения, чем благородную силу мужчины низвести до дряблой изнеженности женщины!»

Симпозий как феномен

В андроне слуги готовят все необходимое для вечера. Гости занимают ложа: по двое, иногда по трое, если речь идет о празднике более чем на тридцать человек. Ножки кроватей выполнены из дерева или бронзы, сами кровати устланы персидскими коврами, на них брошены подушки.

В начале рабы ставят блюда на стол перед каждой постелью. До классического периода считается хорошим тоном показывать «архаический» вкус к простой еде. Скромный ужин: фрукты, рыба, жареное или вареное мясо, овощи, горох или бобы, оливки, пирог из меда и конечно же миндаль, лесной орех, которые грызут весь вечер, так как считается, что они ослабляют действие вина.