Юность Карла - Владимир Мартов

Ранульф покосился на Ганелона и пробурчал:

— Твоя голова слишком хорошо соображает и явно нуждается в лечении железом.

— Не только моя, барон, но и Бертрады, и старого лиса Эгельхарта, да и до других франков это дойдет. Вот почему, несмотря на поддержку Герена и Фордуора, сейм может пересмотреть их решения.

— Дьявол, об этом я не подумал. Что же делать?

— Бросить им кость, как я уже говорил.

— Это как?

— Верни Хруотланду его Антре, в конце концов, это лишь малая часть захваченного тобой, а владения Двельфа удержи за собой. Ты будешь выглядеть этаким благородным сеньором, которому не чуждо чувство справедливости.

— Но эта девка, Кларинга, может потребовать все!

— Пусть. Главное — Карл окажется на твоей стороне и даже будет благодарен тебе. Ведь он дал слово Хруотланду вернуть Антре и очень хочет это слово сдержать. Вот он и сдержит его, а до какой-то там Кларинги ему нет дела. И даже если Хруотланд, который, по слухам, ухлестывал за этой сучкой, будет продолжать упорствовать, Карл сумеет его убедить довольствоваться малым, чтобы не ссориться с франкскими баронами, многие из которых, несомненно, будут на твоей стороне. А уж Хруотланд убедит свою девку.

Ранульф задумался.

— А если все-таки эта девка будет добиваться своего?

— Такое возможно?

— Да. Двельфское отродье горда и упряма.

— Ну что ж. Ведь она сейчас в монастыре?

Ранульф кивнул.

— Вот пусть там и остается. Это было бы лучшим решением из всех.

— Но из монастырей, бывает, возвращаются, — буркнул барон.

— А с того света? — И Ганелон рассмеялся. — В монастырях, хоть это и святые обители, оберегаемые Господом нашим, порой болеют. Горячка, водянка или что иное. И все! Как говорится — суум куиквэ. Что означает на латыни — каждому свое, — добавил Ганелон, увидев недоумение в бычьих глазах Ранульфа.

— Черт, как это я сам до этого не додумался?

— И не торопись связываться с бриттами. Судьба Гунольда Аквитанского призывает к осторожности в поступках.

— Я не боюсь какого-то там Кёрла, — снова взревел Ранульф.

— Кёрла? Да. А Карломана? Ведь если Карл в битве лишится головы — правда, это маловероятно, — Франкское королевство быстро приберет к рукам Карломан. У Карла ведь нет наследников. Его горбунка франки никогда не признают. А бороться с этим хитрецом Карломаном, который к тому же окажется единственным королем, будет посложнее, чем с Карлом. Он не такой храбрый и безрассудный вояка, как Карл, но в интригах может посостязаться с чертом. И многие франки окажутся на его стороне, особенно если к гибели Карла будут причастны давние враги — бритты. Но вот если кто-либо из братцев умрет своей смертью…

— Своей? Это как? — перебил Ранульф.

— Ну, скажем, так: якобы своей, и лучше, если это будет Карломан, вот тут-то и придет время вернуть нам, могущественным франкским сеньорам, свои права. У Карломана двое малолеток и алчная жена, полуфранконка, полулангобардка, которая захочет отстоять интересы своих деток. Франки окажутся расколотыми в братоубийственной войне. Часть окажется с Карлом, часть поддержит детей Карломана. Существует, правда, Дезидерий. А он наверняка захочет вмешаться, воспользовавшись смутой. Но его можно будет перетянуть на свою сторону за небольшой кусок пирога в наследстве Карломана или Карла, а еще лучше за кусочек Папы. Дезидерий спит и видит себя хозяином Италии. Тассилон — зять ломбардца, и с ним тоже можно будет договориться. Он не слишком жалует своих кузенов и очень хочет превратиться из герцога в короля Баварского. А сенешаль Ашер, хоть и служит семье Карломана, с большим удовольствием послужит сам себе. Карл останется один, и воевать со всеми сразу он не сможет. Тут-то и пригодится твой союз с бриттами. Мы сломаем Карлу хребет.

— И когда же эта «своя» посетит семейку? — явно заинтересовавшись словами Ганелона, спросил Ранульф.

— Кто знает? Кто знает? Пути Господни неисповедимы! — несколько туманно ответил Ганелон, но весь его вид и кривая усмешка сказали барону, что эти «неисповедимые пути» гораздо короче, чем до мифических стран Гога и Магога.

— Клянусь костями Дениса-мученика, мне нравится твой план, — захохотал Ранульф.

— План? Какой план? — невинно осведомился Ганелон, улыбаясь.

Ранульф расхохотался еще громче.

— Ты не только дьявольски хитер, но и осторожен. Пью за тебя, дорогой Ганелон. — И барон наполнил два гигантских кубка отборным бордоским.

— За нас, — поправил его Ганелон, — за нас!

Кубки взлетели вверх и со звоном встретились.

— И все-таки жаль отдавать то, что уже успел посчитать своим, — пару минут спустя брякнул Ранульф.

Ганелон удивленно воззрился на алчного барона, но комментировать не стал и предпочел перевести разговор на другую тему:

— Кстати, барон. По дороге к тебе со мной приключилась небольшая неприятность. Короче, я потерял слугу. Какие-то бродяги всадили в него целый фут стрелы в спину. Мне удалось уйти, но теперь я оказался без помощника. Не одолжишь ли ты мне своего на время путешествия обратно в Дюрен? И желательно, надежного. Мне ни к чему лишний раз таскаться в Сент или Ле-Ман, и он будет переправлять тебе все новости. Или поможет мне в чем другом.

— Ага… — В глазах Ранульфа на удивление быстро мелькнуло понимание. — Помощник по скорейшей отправке кое-кого на тот свет?

Ганелон усмехнулся:

— Скажем, так.

— Тебе везет. Есть у меня один умелец. Он баск. Я спас ему жизнь, и теперь он предан мне как пес.

— Вы кому-то спасли жизнь, барон?

— Так уж получилось, — хмуро буркнул Ранульф и, повысив голос, крикнул: — Эгремона ко мне! Он не слишком великий вояка, но зато знает толк в разных лекарствах и, говорят, помогал некоторым выкарабкаться с того света. Правда, перед этим он сам туда их и определял. — И барон громогласно захохотал. — Короче, этот плут так зарабатывал себе на жизнь. Сначала подсыпал чего надо тому, кто побогаче, а когда тот уже готов был протянуть ноги, Эгремон за кошель с денариями вытаскивал его с того света, давая ему противоядие от собственного зелья.

— Достойный человек, — усмехнулся Ганелон. — В таком случае я одолжил бы у тебя его на более длительный срок.

— Договорились!

В зал вошел чернявый, небольшого роста человечек лет сорока и замер перед бароном. С изрытого крупными оспинами лица на Ганелона глянули угольки-глаза, и тут же их взгляд переметнулся на Ранульфа.

— Эгремон. — Голос барона раскатился по залу.

— Не так громко, не так громко, Ранульф. Не стоит знать остальным слугам, о чем мы говорим, — торопливо бросил Ганелон.

— Ты отправляешься с этим сеньором, — барон заговорил потише, — и будешь верно служить ему, а тем самым и мне.

Человечек снова бросил короткий взгляд на Ганелона.

«Словно оценил меня, — подумал тот. — Интересно, во сколько же?»

— Все, что бы ни приказывал тебе сеньор Ганелон, исполнять в точности, — продолжал тем временем говорить Ранульф. — Надеюсь, ты не забыл, что твоя жизнь в моих руках, а теперь еще и в руках этого сеньора. Я рассказал ему о твоих проделках. Если что… — И барон жестом изобразил виселицу. — Язык за зубами и послушание — лучший способ уберечь свою шею от веревки. Ты когда уезжаешь, Ганелон?

— Завтра. Я не хочу сейчас надолго пропадать из Дюрена.

— Так вот, Эгремон, чтобы утром ты был готов выехать. Да захвати с собой свои травки, могут понадобиться. — И барон расхохотался.

На лице баска отразилась легкая усмешка и тут же пропала. Он поклонился сначала Ранульфу, затем Ганелону и повернулся к двери.

— Постой, Эгремон. И как же ты оценил меня? Я ведь заметил твой взгляд, — спросил Ганелон.

Вопрос застиг баска врасплох. Он вздрогнул, но быстро взял себя в руки и, обернувшись, бросил:

— Вы наблюдательны, сеньор. И умны. Поэтому надеюсь, что известно двоим, не станет известно третьему. — И, поклонившись еще раз, баск исчез за дверью.

— Вот плут, — рявкнул Ранульф. — Что это он там бормотал: двоим, троим?

— Тише, барон, тише. Он сказал, что тайна, известная троим, уже не тайна. Могу тебя поздравить: ты сделал ценное приобретение. Эта чернявая скотина умна, и теперь главное, чтобы оказалась еще и предана своему господину.

— Говорю тебе, он предан мне как собака, ведь его жизнь целиком в моих руках.

— Ладно, ладно, барон, успокойтесь. А сейчас пора бы и отдохнуть. Как подумаю, что с утра опять тащиться по холоду полтораста лье до Дюрена… — И Ганелон поежился, не закончив фразу.

Двое заговорщиков разошлись по спальням, а в камине еще долго продолжал биться и гудеть огонь, выбрасывая длинные языки, словно хотел поведать об услышанном. Но вот угас и он. Тьма и тишина окутали замок Морт, и лишь блеклая любопытная луна заглядывала в окна, ощупывала своими лучами лица спящих, но так ничего и не смогла выведать.