Юность Карла - Владимир Мартов

Только сейчас Харольд обратил внимание на стоявшего рядом с Карлом молодого воина и окаменел. Откуда здесь взялся этот незнакомец и почему Карл величает его бароном? Всех местных сеньоров он знал, да и не походил на богатого барона этот простовато одетый охотник. Вот только конь! Редкостный красавец. Не иначе происки нечистой силы, заморочившей ему голову. Хотя сейчас день, а ведьмы хозяйничают по ночам, думал суеверный Харольд. Но кто их до конца знает, повадки этих помощников сатаны.

— Виллы нет, государь, как нет даже простого дома, — грустно сказал Хруотланд. — Я всего лишь бедный воин. Впрочем, с этим я и ехал к своему королю. Искать справедливости.

— О справедливости мы поговорим потом, в дороге, — перебил его Карл и рявкнул, обращаясь к своему главному лесничему: — Пошевеливайся, Харольд, или мы застрянем здесь до темноты, а там уж точно нас опутают твои любимые ведьмы и эльфы, а то и упыри пожалуют. Да не забудьте копье и кинжал барона.

— Избави Боже! — закрестился Харольд, отдавая, однако, соответствующие распоряжения: — Модред, отправляйся за берберийцем, а вы двое отделите-ка голову этому бычине, — сказал он и, повернувшись, обратился к Карлу: — Где ты повесишь свой трофей, Карл? На вилле в Валансьене или…

— Во-первых, это не мой трофей, а Хруотланда, а во-вторых, этот доблестный воин только что спас жизнь вашему королю. И мне почему-то думается, что выполнял он чью-то чужую работу. Не так ли, сын медвежатника и знаток лесов? — насмешливо ответил король. И добавил: — За что и дарован титулом барона.

Рот Харольда открылся, закрылся, снова открылся, да так и застыл.

— По-моему, ты собрался пообедать последней отлетающей на юг птичкой, Харольд. Если так, не надейся. Все уже улетели, так что закрой рот, а то застудишь изнутри свой бурдюк для жареной оленины и пива. — Карл явно наслаждался растерянным видом своего главного специалиста по лесам и охоте. — И еще, Харольд, отныне Хруотланд будет постоянно сопровождать меня на охоту — конечно, вместе с тобой. Ты будешь бороться с чертями, а он с остальными лесными зверюгами.

При этих словах Карла присутствовавшие воины расхохотались. Улыбнулся и Хруотланд, с любопытством разглядывая здоровенную фигуру главного королевского лесничего.

— В путь, — прервал хохот левдов Карл, увидев Модреда, подводившего недалеко сбежавшего берберийца.

Рог зубра лишь прочертил по крупу коня, кровь уже еле сочилась, и успокоившийся жеребец готов был снова нести на себе всадника.

4

Этим же вечером в большом зале валансьенской виллы, сидя у огромного камина, в котором жарко пылало целое бревно, беседовали три человека. Завывавший снаружи стылый осенний ветер рвался тоже принять участие в разговоре, но крепкие стены и плотно подогнанные стекла в дубовых рамах не пускали его.

До этого они отслужили молебен во спасение в местной церкви. Не слишком религиозный Карл, хотя Рождество Христово и Пасха всегда были его любимыми праздниками, обычно посещавший лишь заутреню и быстро читавший «Кредо» или молитву Иисусову, а потом старавшийся сразу ускользнуть на охоту или заняться иной какой забавой, в этот раз с удовольствием внимал речам отца Стурмиеля, восславившего Господа, и пять раз прочел «Отче наш» и «Кредо».

И сейчас, держа в руке большой кубок, наполненный красным рейнским вином, Карл, в простой домотканой тунике и войлочных туфлях, слушая вполуха своего недавнего спасителя, мысленно возвращался к событиям последних дней и удивлялся. Тоскливая безнадежность, поселившаяся в нем после разговора с матерью, отступила. Пережитая смертельная опасность помогла ему снова стать тем жизнелюбивым, увлекающимся и слегка легкомысленным Карлом, каким он был всегда. Страх и неуверенность его другого одинокого «я» исчезли. Не навсегда — он это понимал. Но… «Провидение за нас, — думал Карл. — В конце концов все как-нибудь уладится. Да и Дезидерий еще может отклонить подобный брачный союз. Вот и не придется расставаться с Химильтрудой». И хотя гордость короля франков восставала против такой возможности и подобного решения со стороны каких-то там лангобардов, которых громил еще его отец, по-человечески Карл был бы рад отказу ломбардца. Неожиданно его мысли перескочили с Химильтруды и Дезидерия на маленький постоялый двор под Геристалем, и он с удовольствием вспомнил красивую юную швабку.

«А неплохо бы завтра прокатиться в близлежащую деревушку и прихватить одну из местных красоток», — подумал Карл, и губы его сами собой растянулись в улыбку.

Харольд, больше слушавший и лишь иногда вставлявший два-три слова, периодически вставал и подливал всем вина, одновременно подавая прямо на вертелах куски жареной свинины. Одного кабанчика из семейства он все-таки успел добыть, и сейчас его сочное мясо они и поглощали.

— Ее мать умерла, когда малышке было четыре года, а отец — Двельф — погиб почти год назад в стычке с бриттами, — рассказывал Хруотланд, переодетый, так же как и Карл, и потягивавший рейнское небольшими глотками. Отблески пламени играли на его лице, придавая повествованию особую трагичность. — К сожалению, Двельф только после рождения дочери узаконил союз с ее матерью перед алтарем. Он умер на моих руках, но перед смертью дал согласие на мой брак с Кларингой.

— О, так ты тоже охоч до женской плоти? — рассмеялся Карл.

Хруотланд как-то странно взглянул на него, и Карл смутился, поняв всю неуместность вырвавшихся слов, отразивших метавшиеся и прыгавшие в нем мысли. Он глотнул вина и сказал:

— Не слишком удачные шутки бывают даже у королей. Рассказывай, рассказывай. Поверь, я внимательно тебя слушаю.

— Вот тут-то и появился барон Ранульф, — продолжил Хруотланд, снова переводя взгляд на ярко пылавший камин. Его обычно голубые глаза потемнели, и горькая складка пробежала от уголка рта. — Он дальний родственник Двельфа и Кларинги.

— Это какой же Ранульф? Из Аквитании? — встрял с вопросом Харольд.

— Да. Оспорив права Кларинги, он сумел убедить хозяина Ле-Манского пага графа Фордуора и унаследовать все поместья, а Кларингу отправили в монастырь, там же, в Ле-Мане.

При упоминании имен Ранульфа и Фордуора Карл помрачнел, потер ладонью недавно выбритый подбородок, но ничего не сказал.

— Собственно, мой рассказ подходит к концу, — заторопился Хруотланд, заметивший изменение настроения Карла, но не понявший причины этого изменения. — Это решение поддержал епископ Ле-Манского округа Герен.

Услышав имя Герена, поддерживавшего старую знать, Карл помрачнел еще больше.

«Опять эта гнида Ранульф, — думал Карл. — Ему мало аквитанских владений, и он тянет свои загребущие руки в Ле-Ман. А теперь еще и Герен с ним заодно. Спелись, крысы. И ведь это может стать очень опасным, учитывая близость границы с язычниками-бриттами, постоянно тревожащими франков. Не успел я усмирить бунтовщика Гунольда, как могу получить еще одного. Только более сильного. Эта тварь Ранульф, не задумываясь, пойдет на союз с бриттами, даром они язычники, а он христианин. А Герен, хоть и слуга Божий, но алчен не по-христиански и за мешок солидов на все закроет глаза. Все оправдает. Что, интересно, по этому поводу думает моя мамочка? Или у нее в голове лишь одно — как бы достойно меня женить? Надо будет, чтобы Хруотланд пересказал эти события Бертраде. Пусть у нее болит голова, раз уж она хочет управлять франками».

Голос Хруотланда, в котором звучала печаль, снова привлек внимание Карла.

— Мое поместье Антре ушло за долги. Соблюдая формальность, я заложил его отцу Кларинги, чтобы вооружить достаточный отряд в помощь Двельфу. Но Двельф погиб, и деньги возвращать некому. Наследство Кларинги перешло в руки Ранульфа, а она сама заключена в монастырь. Вот, собственно, и все.

Хруотланд умолк и пристально смотрел на бившееся в очаге пламя.

Молчал и Карл, и лишь Харольд отреагировал на рассказ:

— По этому Ранульфу давно виселица плачет. А теперь и повод есть. Как ты считаешь, Карл, если мы прокатимся в Сент, прямо в логово аквитанца, да и вздернем его на собственной башне? Уж я бы с удовольствием потуже затянул петлю на его воловьей шее.

Карл по-прежнему молчал. Да и что он мог сказать? Так хорошо он себя чувствовал сегодня после схватки с зубром. Побаливала нога, но это пустяки. Главное, исчезла мучившая его тоска, и он был счастлив. Но теперь Карл снова ощущал тревогу. Внутреннее неудобство. То, что он знал причину этого неудобства, ничего не меняло. Тянущая, сосущая жизненные соки гадина бессилия опять вползала в него и кусала сердце. Карл не мог отказать в помощи своему недавнему спасителю. Но и помочь не мог.

«Если только я последую совету Харольда и вздерну этого Ранульфа — аквитанец давно это заслужил, — восстанет вся старая знать, увидев в этом ущемление своих прав, — думал Карл. — А если действовать по закону, на стороне Ранульфа окажется решение графа Фордуора и епископа Герена. А уж они найдут, чем обосновать свои действия. Даже ученейшему Фулроду пришлось бы нелегко в такой тяжбе. Да и где он, этот Фулрод? Верой и правдой служит Карломану. Конечно, есть эта старая лиса Эгельхарт, епископ Дюренский, но он слушает лишь мою матушку Бертраду. Значит, надо, чтобы матушка заинтересовалась рассказом Хруотланда и решила помочь. В конце концов, соседство негодяя Ранульфа и бриттов действительно опасно».