Россия и Европейский Союз в 2011–2014 годах. В поисках партнёрских отношений V. Том 1 - Марк Энтин

Причем тиражируют газеты не только обвинения, выдвигаемые экономистами против тех, кто навязывает другим политику жесткой экономии, но и их алармистские предупреждения. Именно они выдвигаются на первый план. Такие предупреждения множатся: продолжение прежней политики приведет к углублению экономического спада, стагнации, росту безработицы. В частности, во Франции аж до 13 % работоспособного населения (вспомните, что говорится о накоплении горючего взрывного социального материала). Удар, наносимый подобным экономическим или, точнее, политическим курсом, приносящим в жертву ранее принятые модели социально-экономического развития, слабые экономики, задавленные унифицированными требованиями еврозоны, просто не вынесут.

Главное – зачем. Если бы затягивание поясов работало, одно дело. Но оно не просто вызывает обратный эффект. Оно, похоже, в принципе не может дать ожидаемый результат. В основе политики жесткой экономии, утверждают экономисты, которым пришло в голову перепроверить утверждения апостолов прежнего курса, лежат ложные предположения. В 2010 г., когда все по-настоящему в Европе только начиналось, вышел фундаментальный труд гарвардских ученых Кармен Рейнхарт и Кенетта Рогофф «Growth in a Time of Debt»[121], ставший настольной книгой чуть ли не для всех современных государственных деятелей, вовлеченных в разработку национальной и международной экономической стратегии. В нем на представительной выборке данных из современной экономической истории разных стран доказывалось, что относительно высокие темпы экономического роста возможны только тогда, когда суверенная задолженность не превышает определенного уровня.

Авторы вывели чуть ли не математическую закономерность, согласно которой превышение 90 % порога задолженности убивает экономический рост. Он становится невозможным. Этот вывод на весь период до весны 2013 г. считался непреложно установленной истиной. Ссылками на нее объяснялись очень многие из реально принятых экономических решений. Фактически с ее помощью был обоснован курс МВФ и ЕС на навязывание большой группе государств-членов интеграционного объединения скорейшего снижения чрезмерно высокой суверенной задолженности любыми, в том числе самыми драконовскими, мерами.

Как совершенно случайно выяснилось другой группой экономистов, на этот раз из Университета в массачусетском Амхерсте, никакой закономерности нет[122]. Тем более универсального характера. А есть элементарная человеческая глупость. Вывод, сделанный культовыми людьми, был принят на веру. Его не перепроверяли. А надо было. Когда это сделали, оказалось, что работа, принадлежащая перу нобелевского лауреата, выполнена неряшливо. С использованием недостоверной техники обработки данных. С многочисленными статистическими ошибками и передергиванием. Чуть ли не с подтасовками.

При пересчете Томас Херндон, Майкл Эш и Роберт Поллин обнаружили, что соотношение между ростом и задолженностью варьируется в очень широком диапазоне. Зависит от большого числа факторов. Для разных этапов экономического развития оно разное. И для стран, сильно отличающихся друг от друга. Но главное – достоверные, а не мифические статистические выкладки убеждают, что никакого коллапса при превышении 90 % порога не происходит. Экономики продолжают расти. Менее быстрыми темпами, но расти. Хотя и снижение темпов роста при определенных обстоятельствах не является обязательным. Молиться на 90 %, как вдруг стали делать последние три года, нет никаких оснований. Кроме того, соотношение между ростом и задолженностью не вписывается в предписанную ему кембриджскими гуру причинно-следственную зависимость.

Конечно, ястребы от политики жесткой экономии в обоснование своей позиции ссылались отнюдь не только на выкладки, которые сейчас без труда оспариваются. Но и другие выдвигаемые ими аргументы, похоже, тоже не вызывают доверия. Сверхвысокая задолженность США не влечет за собой ни сверхвысокой инфляции, ни увеличения процентных ставок. Да и обслуживание долга обходится казне дешевле, чем раньше. Вывод напрашивается сам собой. Приносить экономический рост в жертву чему бы то ни было нет никаких оснований. Точно так же как отказываться от стимулирования спроса и предложения. Политика жесткой экономии в том виде, в каком она проводилась ЕС на протяжении всех последних лет, порочна. Рецепты, выписываемые всем проблемным странам, лишь подрывают их силы, вместо того чтобы ставить на ноги.

С этим выводом, похоже, начинает солидаризироваться большинство экономистов. Таким образом, с доказательством несостоятельности политики жесткой экономии в условиях длительного спада деловой активности и разнонаправленного развития отдельных частей региона и требованием ее замены на что-то другое выступают слишком многие. Старый тренд, очень похоже, будет сломан. Но чтобы это произошло, одних экономических выкладок явно мало. Вот и получается, что противоборство курсу на затягивание поясов принимает форму нападок на Германию, противостояния ей, упреков Берлина во всех тяжких, включая стремление к диктату и пренебрежение всеми другими. Одной лишь критикой недостаточно гибкого, выборочного и слишком уж жесткого экономического курса, написанного под диктовку Германии, дело явно не ограничивается.

(3) Рука об руку с такой критикой идет противопоставление Парижа и иже с ним все менее и менее любимым северянам. Еще шаг, и последуют неприкрытые обвинения в их адрес. Похоже, все к этому идет. Из маленького Люксембурга, хотя он вроде бы никак не может быть заподозрен в принадлежности к группе южан, они уже прозвучали. Руководство страны вынуждено было отреагировать на высказывания министра финансов Германии Вольфганга Шойбле и ряда других политиков о том, что бизнес-модели некоторых стран региона несостоятельны, представляются рискованными и должны быть изменены.

Давая им отповедь, министр иностранных дел Люксембурга Жан Ассельборн не стеснялся в выражениях. Претензии Берлина на то, чтобы диктовать другим, как строить свою экономику, он квалифицировал ни много ни мало как «стремление к гегемонии»[123]. В местной прессе их окрестили «самым настоящим шантажом страха»[124]. Ничего подобного из Европейского Союза мы давно не слышали.

Французское руководство себе такого еще не позволяет. Хотя некоторые члены правительства уже открыто говорят о том, что нужно идти на настоящее столкновение с Ангелой Меркель, чтобы добиться отмены потолка бюджетного дефицита, объединить нацию вокруг идеи национального суверенитета и «проводить на европейской арене в десять раз более наступательную политику»[125]. Но антигерманские настроения во французской прессе уже присутствуют.

«Растет ощущение того, – читаем мы в редакционной статье не какой-нибудь желтой газетенки, а респектабельной Файнэншл Таймс, – что Европа стала заложницей выборов в Германии». Откуда антигерманские настроения берутся, в принципе понятно. Поводов для их проявления предостаточно (некоторые из них анализируются в материале «Почему Германия стала пугалом» из рубрики «Ситуация»). Ведь невооруженным глазом видно, какие бедствия кризис и попытки выхода из него с помощью рецептов жесткой экономии принесли Греции, Португалии, Испании и Италии. К ним в одночасье прибавился разоренный Кипр. Скоро надо будет добавлять «и Франции». В то время как северяне чувствуют себя вполне комфортно.

В какой-то степени, как считают на Юге, кризис северянам даже помог. Кое-что они от него выиграли. Однако поводом для негативного освещения Германии и проводимого ею курса, для публичного раздувания пока еще не кампании, а, скажем, намека на кампанию послужила кипрская история. Понятно, что решение по издевательскому и разорительному пакету помощи островному государству было принято еврогруппой единогласно. Известно, что все на него согласились. Французское руководство никогда не скрывало, что активно выступало в его пользу.

Тем не менее, ничтоже сумняшеся журналисты и комментаторы утверждают, что именно Берлин продавил через еврогруппу угодный ему подход. Что он навязал его всем остальным. Что только он и никто другой несет за него ответственность. А глядя на страдания киприотов и осознавая безысходность положения, в которое их поставили, неприязнь к Германии, утверждают сердобольные журналисты, нельзя не испытывать. Заодно и в связи с навязанной ею же всем остальным политикой жесткой экономии[126].

Вдумайтесь, популярная французская газета «Монд» целых два разворота посвящает подробнейшему описанию того, как в Европе ненавидят Германию[127]. Мол, ее винят во всех своих бедах, тяжелом экономическом положении, безработице, обнищании. Она, дескать, навязала пагубную политику всем остальным. Повсюду, в Афинах, Лиссабоне, Мадриде, Никосии, Риме, вспоминают недавнее нацистское прошлое нынешнего европейского гегемона. На демонстрации народ выходит с плакатами, на которых Ангела Меркель изображена с усиками под Гитлера. С посольств беспрепятственно срывают немецкие государственные флаги и т. д.