Падение Келвина Уокера - Аласдэр Грэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Теперь преобразим тебя.
— Что, и мне новый гардероб?
— Я понимаю, телевизионщикам нужно, чтобы ты всегда выглядел как ископаемый приказчик в выходном костюме, только мне этого не нужно.
Келвин раздумчиво сказал:
— Вообще-то нет необходимости, чтобы я выглядел одинаково для себя и на публику. Броский контраст может даже оказаться кстати — с точки зрения рекламы. Решено: обновляем мой гардероб.
Когда через час рука об руку они вышли из магазина, на Келвине были высокие сапоги, сизые рейтузы и жилет, черная визитка с латунными пуговицами и высоким воротником и синяя сорочка с лавандовым шейным платком. Приблизив губы к ее уху, он пробормотал:
— Видит бог, мне случалось любоваться собой, но впервые на меня можно любоваться со стороны. Разве это не замечательно, что на нас обращают внимание и любуются нами? Пойдем домой, скорее пойдем домой.
В любви ему были неведомы отзывчивость и партнерское взаимодействие Джека, но изъявляемые по сему случаю изумление, восторг и напор находили-таки отклик, особенно после обновления гардероба. Впрочем, все с таким вдохновением сделанные приобретения — духовные и материальные — почти незамедлительно и аккуратнейшим образом оприходовались. На следующее утро Джил проснулась в пять часов и увидела его в старом твидовом костюме: он бережно собирал с пола разбросанную одежду и старательно складывал ее, перемежая газетами. Он бранчливо сказал:
— Надо было купить хотя бы шкаф. Впредь будем аккуратнее раздеваться.
— Опомнись, Келвин!
— Нет, я понимаю, тебе естественно поддаваться порыву — ты женщина. Но я-то мужчина, кормилец, мне надлежит следить за порядком.
Он сел и углубился в изучение мебельных проспектов. Она накрылась с головой и заснула.
Утром он разбудил ее, опустив в головах поднос с чаем, гренками и яйцами в мешочек, и, пока она ела, он расхаживал взад и вперед по комнате.
— Ты, как выяснилось, права, — забавность входит важнейшей частью в современный интерьер, однако существует столько различных способов привнести в него это качество, что трудно держаться какой-то одной методы. Этот насует бесполезную дрянь среди нужных, хороших вещей. Другой измажет добротные, простые вещи яркими, кричащими красками. Я решил испытать третье средство.
— Какое же?
Он осклабился.
— Поручу тебе выбирать мебель.
— Мне?
— Да, тебе. У меня не получится обставить комнату в забавном стиле. Вместе с Ницше я воздаю должное смеху, но, к сожалению, юмора у меня в обрез.
К концу недели комната уже ничем не походила на прежнюю мастерскую. Стены и деревянные детали выкрасили в белый цвет, каминную стену обили зеленым бильярдным сукном. Пол был сплошь застлан оранжевым ковром, и вся обстановка либо сошла с красочных страниц воскресных приложений, либо пришла из дорогих антикварных лавок. Их уже меньше лихорадило, и, когда Келвин уходил на работу, Джил прилежно стирала пыль, прибиралась, ходила за продуктами и готовила обед. Ей очень нравилась домашняя возня, но времени на это уходило не так уж много, и она в основном читала романы и ждала, когда вернется Келвин и придумает что-нибудь новенькое. Она гадала, отчего интереснее проходили дни, когда она ничего не делала по дому и только ждала Джека. А потому, наверное, было интересно, что была полная неопределенность со временем. В ожидании Джека она могла читать и десять минут, и час, и все шесть часов подряд. С Келвином же у нее было четыре часа свободного времени по крайней мере пять дней в неделю. Книги, которые она обычно читала, стали казаться ей банальными и похожими одна на другую. Ее все больше завораживал успех Келвина. Возвращаясь домой, он всякий раз предъявлял ей очередное тому свидетельство.
Не премьер-министр, а Би-би-си свела его с лордом Хаверсэком. В один прекрасный день Гектор Маккеллар сказал:
— Я подсек для вас еще одну крупную рыбину. Последний магнат.
— Хаверсэк?
— Хаверсэк из Дича. Будете его потрошить в следующую пятницу. Берите свободные дни и готовьтесь дома.
— Насколько у меня будут развязаны руки?
— Насколько захотите. Друзей у него нет, только несколько нахлебников и уйма народу, благоразумно поддерживающих с ним отношения. Эти как раз будут ликовать, когда вы прищемите ему хвост. Хотя особо глубоко не копайте. Еще других замараете, и тогда Общее Мнение крепко даст нам по мозгам. Дайте нам столкновение личностей, не преступая закона о клевете. Оброните намек-другой. У него кто только не толчется на Ривьере.
Хаверсэк казался дряхлым подростком. К его лысому черепу был словно подвешен мешок, который сначала яростно мяли в руках, а потом, собранный складками, слабенько накачали воздухом. Произношение у него было столько же английское, сколько американское. Ростом он на пару дюймов уступал Дилану Джонсу, но общим впечатлением, считал Келвин, был на голову выше. В то самое утро, когда состоялось их интервью, общественность узнала, что благодаря переметнувшемуся союзнику сорвалась его самая головокружительно дерзкая финансовая операция, однако вечером и Келвин, и объектив камеры засвидетельствовали такую непринужденную живость, какую можно только пожелать и в случае победы.
— Тяжелый у вас выдался день, лорд Хаверсэк, — сказал Келвин.
— Ничуть не бывало. Я ничего не потерял. Просто упустил малую лишку, на которую рассчитывал. В деловом мире не бывает абсолютных чемпионов.
— Если позволите, я напомню телезрителям, — криво улыбнувшись в объектив, сказал Келвин, — что упомянутая малая лишка означает приобретение в собственность «Гардиан» и «Таймс». Что вы собирались делать с этими газетами, лорд Хаверсэк?
— Собирался слить их.
— Зачем? Они прекрасно расходятся. У каждой есть свой читатель.
— Правильно, но, слив их, я высвобождал деньги, которые можно еще выгоднее употребить.
— Каким же образом?
— Открыть игорные лавки. Клубы бинго, казино.
— Позвольте, лорд Хаверсэк!.. — вскричал Келвин.
— Я знал, что вы взовьетесь, — хохотнул Хаверсэк. — Сейчас вы скажете, что эти газеты не какое-то там чтиво, а важные источники общественной информации.
— Именно это я и хотел сказать! Разве это не так?
— Совсем не так. Сегодня люди получают информацию по телевидению — из таких программ, как ваша, мистер Уокер. Напрасно вы себя недооцениваете. Ваш брат завтра будет обеспечивать общественность информацией, а наша братия — всем остальным. Люди этого хотят — зачем же их огорчать? Мы с вами все-таки демократы.
Келвин почувствовал, что проигрывает этот поединок. Своими вопросами он отзывался на ответы Хаверсэка, а надо было наоборот. Он меньше спрашивал и больше слушал. Раз-другой даже одобрительно хохотнул. И у того развязался язык.
— Видите ли, владея дюжиной газет, вы не власть держите в руках, а деньги. Подобно многим, мне плевать на политику. Это забота моих редакторов. Они у меня всех цветов и оттенков, и каждому позволено говорить все, что он вздумает, исключая, понятно, изменнические и богохульные речи.
— Вы христианин?
— Стараюсь им быть. Все-таки живем в христианской стране.
— Однако на деле вам чуждо христианское милосердие, — вежливо заметил Келвин.
— Что вы имеете в виду?
— Ваши чрезвычайно популярные газеты распространяют грязные сплетни о работниках индустрии развлечений. Ваши репортеры сидят под их заборами, фотографируют окна их спален и проповедуют при этом высокую и строгую мораль.
— А как же иначе? — сказал Хаверсэк. — Кому, как не популярной прессе, осуждать адюльтер и разврат? Если я и навязываю газетам свою политику, то вот она: защищать везде и всюду добропорядочную мораль.
Келвин сказал:
— «Что ты смотришь на сучок в глазе брата своего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?»
Хаверсэк раскрыл рот. Келвин подсказал:
— Это слова святого Матфея.
Помолчав, Хаверсэк глуховато сказал:
— При чем тут святой Матфей?
— Совершенно ни при чем, лорд Хаверсэк. В ваших газетах я не встретил даже намека на что-нибудь неподобающее в отношении вас, так что ваша репутация, очевидно, вне подозрений. Вы не согласны со мной?
Настороженный и озадаченный, Хаверсэк откинулся на спинку кресла. Келвин попрощался со зрителями, программа завершилась.
Собеседники, впрочем, продолжали сидеть. Потом Хаверсэк покивал головой и сказал:
— Молодец.
— Благодарю вас, — сказал Келвин, — вы оказались трудным орешком. Под занавес я вам-таки забил гол, но матч выиграли вы.
— Выиграл? — задумался Хаверсэк и продолжал: — Почему я вас раньше не встречал?
— Не знаю. Дилан Джонс обещал познакомить нас. Я ждал этого со дня на день. Наверное, он забыл.