Падение Келвина Уокера - Аласдэр Грэй

— Вещи давай, говорю!

Она швырнула блузку на пол и заорала в ответ:

— А на кой черт?!

Глянув в ее сторону, Джек испытал кошмарное потрясение, ибо его глазам предстал некто невообразимый, расплывшийся в жуткой ухмылке ликующе-злобного беззвучного смеха, скалившийся невозможно, нечеловечески. Дрогнувшим голосом Джек сказал:

— Посмотри. Посмотри на его лицо.

Джил посмотрела, и Келвин ответил ей печальным взглядом, сказав:

— Останься, пожалуйста. Останься.

Она повернулась к Джеку и просящим голосом сказала:

— Можно я останусь, Джек?

— С ним?

Она тронула оцарапанную щеку, истерически выкрикнула:

— Не хочу я никуда идти! Не хочу никого видеть! — и опустилась на сваленный холодильник, закрыв лицо руками.

У Джека было бредовое ощущение оторванности от происходящего. Когда, например, он в бешенстве крушил мебель, он именно этого хотел, а тут, он чувствовал, какие-то неведомые силы выбивают почву у него из-под ног, и, похоже, распоряжается всем спокойно и безучастно взирающий Келвин. Не без усилия он принял равнодушный вид и продолжал собирать рюкзак. Пакуя тюбики с краской, он завернул их в старую рубашку, рассуждая:

— Дело, конечно, твое… Куда я дел ультрамарин?.. Келвин, конечно, будет рад получить тебя. Я был уверен, что одного раза ему не хватит, но я думал, что тебе этого достаточно. О вкусах не спорят. После этого между нами все кончено, ты это понимаешь? — Он бросил на нее быстрый взгляд и сказал: — Носки, кисти, ботинки, краски… Хм, свинцовые белила. Без них я не уйду.

Он стал рыскать глазами по полу. Келвин поднял какой-то тюбик и протянул ему. Джек подошел и, замедленно поглядев пустыми глазами на пустое лицо Келвина, сказал:

— Спасибо, — и понес тюбик к столу, задорно бросив: — Так что, Джил, ты идешь?

Она не шевельнулась.

— У тебя последний шанс, Джил.

Келвин шагнул к холодильнику и положил руку ей на плечо. Она стряхнула ее. Джек бросил тюбик в рюкзак, стянул шнур и завязал концы узлом. И обыденным тоном сказал:

— Кстати, Келвин, тебе нужно кое-что знать про нее. Мы с тобой не одни освоили ее укромную гавань. Ты ее как-нибудь об отчиме спроси.

Джил вздернула голову и крикнула:

— Замолчи!

— Очень интересная история.

Они уже не сдерживали голоса, стараясь перекричать друг друга. Джил молила:

— Замолчи! Не надо! — умоляла: — Замолчи, пожалуйста! Пожалуйста, не надо!

Потом она разрыдалась, Келвин обнял ее за плечи, и она прильнула к нему. Джек продолжал:

— Вот так-то! Пока мать была в больнице, она с ним спала, а ведь он ей вместо отца. Неудивительно, что ей стыдно видеться с матерью. Ты в курсе, что она даже стыдится читать письма от нее?

Настала звеняще-мертвая тишина, прерываемая всхлипываниями Джил. Келвин сказал:

— Теперь-то, я полагаю, ты уйдешь?

Боевой огонь в глазах Джека сразу потух. Он вскинул на плечо мешок и направился к двери, ужасаясь самому себе. Он сказал:

— Джил, я… не надо было говорить…

Келвин холодно сказал:

— Твои чувства делают тебе честь.

Джек молча взглянул на него и вышел.

Келвин провел Джил к дивану, приговаривая:

— Сюда, сюда. Тут будет удобнее. Со мной тебе вообще будет хорошо, Джил. Обещаю.

Она повалилась на диван ничком в подложенные руки. В открытую дверь донесся голос Джека, прозвучавший невыразительно и буднично:

— Келвин, подойди на минутку.

— Зачем?

— Для полного порядка.

Келвин подошел к двери, ступил через порог, и прямой удар в лицо оглушил его и отшвырнул к стене. Другой удар пришелся по виску, и он опустился на пол, обхватив руками голову и мотая ею, чтобы стряхнуть одурь и боль. На лестнице стихли шаги, и он поднялся на ноги, пошатываясь и фыркая от смеха. Вернувшись в комнату, он закрыл за собой дверь. На жилет обильно лилась кровь. Он приложил к носу платок и рассмеялся:

— Получил по морде! Ах, паршивец!

Он подошел к Джил, все еще приглушенно всхлипывавшей, восхищенно осклабился на нее и снял пиджак. Склонившись, он тронул ее мягкие волосы, с недоуменной восторженностью затряс головой и сказал:

— Какая ты красивая! Какая красивая!

То, что их избил один человек, наполнило его чувством особой близости к ней. Он отошел, усмехнулся в потолок и благоговейно, с подъемом сказал:

— Господи, как ты добр ко мне!

Размазывая кровь по лицу тыльной стороной ладони, он вернулся к Джил и, не сводя с нее глаз, нежно заговорил:

— Какая ты прекрасная, Джил, и подумать только… подумать только!..

Он опять отошел, стягивая галстук и жилет и крича в потолок:

— За доброту твою, господи, признаю тебя, признаю!

Он вернулся к дивану, рассыпаясь счастливым смехом. Она никак не реагировала на него. Он просунул под нее руки, крякнув, поднял, и она привалилась к его груди, пряча в ладони лицо и не прекращал плакать. Покряхтывая, он нетвердо побрел с ней к спальному столу, сквозь смех повторяя:

— Какая ноша! Господи, какая дивная ноша!

Келвин Уокер расправляет крылья

В следующие дни Джил часто ощущала себя пловцом на серфинге, взметнувшемся на кипень огромной волны. С Джеком они жили в застывшем рутинном мире, время от времени сотрясаемом огромной силы взрывом, но боль утихала, ничего не изменив, — и они жили прежней жизнью, под таким же точно кровом. При Келвине события развивались бурно и непредсказуемо, чреватые переменами и заменами. Шаги, которые он предпринимал или вынуждал ее сделать саму, втянули в ее орбиту магазины, такси, телефонные звонки, обойщиков, прачечные, банки, кредитные книжки, покупки в рассрочку, и от этого многообразия людей и ситуаций она обзавелась новыми привычками, идеями, изменилась внешне. Масса времени уходила у них теперь на покупки или обсуждения, что еще надо купить, потому что под грядущую свадьбу Келвин взял в банке большую ссуду. Позднее она не могла вспомнить, чтобы Келвин сделал ей предложение, однако уже через два дня после ухода Джека было добыто разрешение с датой бракосочетания, и хотя в отделе гражданских состояний говорил один Келвин, она-то наверняка там была — отвечала на вопросы, дала свою подпись.

Впрочем, перемены в Джил были лишь откликом на перемены вокруг, и ее в большей степени поражало, как меняется Келвин, сознательно и добросовестно переделывавший себя заново. В шесть дней его отчетливый шотландский акцент преобразился во что-то близкое англо-шотландскому, а потом вообще стал неотличим от выговора дикторов Би-би-си, но свои телевизионные интервью он вел на языке родного Глейка. Его движения были до такой степени порывистыми, что производили впечатление необдуманных. Джил заключила, что действовать срывка его сызмала приучила жизнь в тесноте с такими же вскидчивыми людьми, как он сам, потому что едва они разжились еще двумя комнатами на том же этаже (выехал к этому времени сосед), как он стал передвигаться нога за ногу, с прохладцей. Он перестал ходить на работу пешком, вызывал такси и заговаривал о том, чтобы научиться водить машину. Что-то где-то вычитав или услышав, он ежедневно освобождался от груза старых предрассудков, обременяя себя новыми. Теперь у него спальня, гостиная, кабинет, и для них требовалось много новой мебели. Вообще-то его привлекали поделки под старину, но к тому времени, как Джек переломал его первые приобретения, он уже огляделся в современных интерьерах и решил, что хорошая мебель должна быть ладной, простой и функциональной. Когда он пришел с Джил в роскошный магазин, где у них был открыт счет, ему приглянулась продукция некой фирмы, производившей из гладкого светлого дерева стулья, столы, кровати и книжные шкафы, без зазора составлявшиеся в ансамбль.

Джил сказала:

— Конечно, покупай. Дело хозяйское.

— Тебе не нравится? Разве это непрактично или плохо сделано?

— Да нет, просто тут мало забавного.

— А что, забавность — это желательное качество в современной меблировке?

— Если бы ты получше смотрел рекламные проспекты, ты бы понял, что это — обязательное качество.

Келвин спросил у продавца проспекты, положил их в «дипломат», повернулся к Джил и сказал:

— Сегодня не будем покупать мебель. Сегодня оденем тебя — купим модные дорогие шляпки, платья, туфли.

Он в комическом ужасе округлил глаза и поджал губы. Она хихикнула. Он обнял ее за талию и увлек к лифту.

В тот год мода переживала третье с начала века викторианское возрождение. Когда они вышли из дамского магазина, на Джил были белый бархатный корсаж, розовая пышная юбка до колен, до икр белые панталоны с оборочками, алого шелка шаль с бахромой и кистями, розовые атласные лодочки с перекрещенными на лодыжке ремешками и в руках розовый зонтик на длинной ручке. Решительным тоном она сказала: