Ручной Привод - Вадим Панов

– Что значит обломает?

– Заставит работать как положено.

– Не на себя, не на Царство, а как положено, – добавил Бандера.

Приятели внимательно смотрели на Виктора, терпеливо ожидая его реакции.

– Вы… – Ясень почувствовал, что не сумеет сдержать ярость. – Вы…

Однако излить гнев не успел. Помещение наполнилось воем сирены, а на стене замелькала оранжевым лампа. Кочегары вскочили на ноги и синхронно натянули на головы бейсболки.

– Что происходит?

– Бегите в дежурку, господин старший помощник. Тревога у нас!

Даже если бы он мог, даже если бы рот не был накрепко сдавлен скотчем, Скотт все равно ничего не сумел бы сказать. И промычать не сумел бы. И простонать.

Пандора не обманула: его сдавило тисками и разорвало на куски. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже вздохнуть, и его мутило от непрерывного движения вверх-вниз. Он страдал не больше десяти секунд – целую вечность.

И еще он видел.

Скотт наблюдал, как тусклый, льющийся со всех сторон свет превращается в нестерпимую вспышку, перерождаясь во тьму. Скотт видел тьму, умирающую под тяжестью самой себя, дабы обратиться нестерпимо яркой, озаряющей всю Вселенную вспышкой света. Скотт замерзал и плавился от зноя, горел и наслаждался жаром, впитывал чужой свет и отдавал свою тьму.

Но что слова? Они не способны передать то, что видел и чувствовал Скотт. Что испытывает мрамор, от которого отсекают лишнее и тут же добавляют новое? Холст, который распустили и сплетают заново? Какое слово способно передать ощущение чужого прикосновения к самому твоему «Я»? Скотт чувствовал себя обнаженным, униженным, изнасилованным и восставшим. Он потерял свет и тьму, превратился в Ничто, а потом обрел свет и тьму. В их бесконечной погоне друг за другом. Скотт прикоснулся к Вселенной, оставшись в запертом ящике. Он не переродился, но прошел все круги. Стал другим, оставшись собой.

Он познал, что значит «резчик».

А потом открыл глаза.

Несмотря на обещание Пандоры, совсем без крови не обошлось.

Оба: и Скотт, и донор, – без сил обмякли на стульях, и только липкие путы не позволяли им сползти на пол. Гарри глухо стонал, красная струйка, вытекающая из прокушенной губы, пачкала дорогую сорочку. Волосы на висках стали совсем седыми, а вот морщины на лице – разгладились. Исчезли, словно именно в них отражалась внутренняя война, которую всю жизнь вел с самим собой Скотт. Словно именно в них таились его страхи.

– Омоложение прилагается, – криво усмехнулась Пандора, вытирая со лба пот.

Донор выглядел гораздо хуже Гарри. Впрочем, на то он и донор. Кровь текла из ушей, глаз и носа. Лицо оплыло, черты потеряли резкость, а с уголка рта выбегала слюна. Когда же донор открыл глаза, в них не появилось ничего. Отсутствующий взгляд? Пустой? Безжизненный? Все вместе. Взгляд был, но его не было. Открытые глаза, и все.

Без «искры».

Человека, что сидел напротив Скотта, больше нельзя было назвать человеком.

Пандора взяла в руки ножницы и подошла к Скотту.

– Гарри, ты меня слышишь?

Бессмысленность взгляда Скотта была иного, нежели у донора, рода. Гарри оглушен, подавлен, ошарашен, ему нужно прийти в себя.

И как можно быстрее.

– Гарри! – Пандора ударила мужчину по щеке. Потом еще раз. – Гарри!

Скотт медленно поднял голову. Сфокусировал мутный взгляд на женщине. Открыл рот, шевельнул нижней челюстью, пытаясь выдавить слово. Со второй попытки у него получилось.

– А?

– Слышишь меня?

– Плохо…

Значит, все в порядке: «плохо» было первым словом у всех клиентов Пандоры.

– Плохо слышишь или тебе плохо? – уточнила женщина.

– Мне плохо.

Да, все в порядке.

– Тошнит?

– Да.

– Болит?

– Да.

– Где?

– Везде.

– Очень хорошо.

Скотт судорожно вздохнул:

– Я умер?

– Почти.

– Ты не говорила, что я почти умру.

– Извини, Гарри, – пожала плечами женщина, – во время рекламной кампании о некоторых аспектах сделки упоминать не следует.

– Ты меня обманула.

– Ты жив.

Оспаривать это заявление Скотт не стал.

– Развяжи меня.

Пандора аккуратно разрезала ножницами скотч и помогла мужчине встать на ноги. Поддержала, когда он пошатнулся.

– Нормально?

– Думал, будет хуже. – Гарри постепенно приходил в себя. – Пить хочу.

– Выйдем – попьешь.

Пандора отпустила руку Скотта, подошла к небольшому кейсу, который принесла в подвал до начала ритуала, и присела перед ним на корточки.

– Бомба? – хладнокровно поинтересовался Гарри, разглядывая нутро распахнувшегося чемоданчика.

– Пластиковая взрывчатка.

Восемь аккуратно выложенных белых брусков, проводка, детонатор и таймер, который Пандора выставила на шестьдесят минут. Скотт перевел взгляд на донора, помолчал и произнес:

– Он выглядит как полный кретин.

– Овощ, – подтвердила женщина. – Его «искра» искалечена, процесс необратим и неизлечим. Он ничего не помнит, ничего не знает. У него нет имени и нет инстинктов. Даже инстинктов.

– Круто, – тихо произнес Гарри.

– Зато ты стал другим.

– Еще неизвестно.

– А мне кажется, ты уже все понял.

Страх ушел. Червяк, пожирающий душу с самого первого дня, умер. Растворился в безумии другого человека, захлебнулся в чужой храбрости.

Скотт пронзительно посмотрел на донора. Пандора улыбнулась.

– У тебя получилось. – Он не спрашивал.

– Я обещала. – Она не отвечала.

Гарри поправил рубашку, прошелся по комнате и уже другим, деловым, тоном спросил:

– Зачем ты хочешь его взорвать? Насколько я понимаю, наш друг никогда никому ничего не расскажет.

– Его обнаружение вызовет ненужные вопросы, – объяснила Пандора. – Как получилось, что сравнительно молодой, полный сил мужчина неожиданно исчезает, а затем обнаруживается в заброшенном доме в состоянии овоща? Люди падки на нездоровые сенсации. Полиция начнет копать.

– Но вряд ли до чего докопается.

– Тем не менее это риск. И риск, в первую очередь, для тебя, Гарри. Если же от тела останутся одни фрагменты, то никому не придет в голову связать обнаруженные останки с исчезновением маленького человечка. Скорее полиция подумает, что здесь устроили разборку твои коллеги.

– Пожалуй, – усмехнулся Скотт.

– Спасибо. – Пандора надавила на кнопку, и таймер начал обратный отсчет. – Открывай дверь, Гарри, за нею тебя ожидает новая жизнь.

Пожар, к счастью, не начался. Гореть в подвале было нечему, а деревянные перекрытия схватиться не успели, повезло то есть. Но разворотило дом знатно. Обрушились половина крыши, северная и западная стены и большая часть пола первого этажа. Подвал же представлял собой яму, наполненную строительным мусором, среди которого изредка попадались вкрапления красного. Немного крови и мяса, смешанные с пылью, камнем и деревом.