Лавка древностей. Том 1 - Чарльз Диккенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мать старалась замять этотъ разговоръ.
— Спасибо, мама. И Китъ протянулъ руку къ горшку съ пивомъ. — Пью за ваше здоровье и за здоровье пастора, если вамъ угодно. Ей-Богу же, я ничего противъ него не имѣю.
— Ты, кажется, сказалъ, Китъ, что хозяинъ не выходилъ сегодня со двора, спросила мать.
— Да, къ несчастью, не выходилъ.
— То есть, къ счастью, поправила мать. — По крайней мѣрѣ миссъ Нелли не будетъ всю ночь одна.
— А я объ этомъ и не подумалъ. Мнѣ такъ досадно было, что я напрасно простоялъ столько часовъ кряду.
М-съ Неббользъ — такъ звали мать Кита — оставила на минуту свою работу и, оглядѣвъ комнату, не услышалъ бы кто, продолжала:
— Хотѣлось бы мнѣ знать, что бы она сказала, еслибъ узнала, что, не смотря ни на какую погоду, ты сторожишь ее каждую ночь на улицѣ, боясь, чтобы съ ней чего не случилось, и уходишь домой только тогда, когда она покойно спитъ въ своей постелькѣ.
— Не все ли равно, что бы она сказала, — Китъ слегка покраснѣлъ, — вѣдь она никогда не узнаетъ объ этомъ, стало быть и говорить ей ничего не придется.
Мать промолчала, но, подойдя къ камину, чтобы взять горячій утюгъ, она украдкой поглядѣла на сына; потомъ она обчистила утюгъ, обтерла его пыльной тряпкой, возвратилась къ своей гладильной доскѣ и, поднеся утюгъ страхъ какъ близко къ щекѣ, попробовала, достаточно ли онъ горячъ.
— За то другіе, небось, скажутъ, что ты… заговорила она, съ улыбкой оглядываясь на него.
— Мало ли какой вздоръ говорятъ, перебилъ ее Китъ, понимая, къ чему клонилась ея рѣчь.
— Скажутъ, что ты въ нее влюбился.
— Оставьте, пожалуйста.
Китъ заерзалъ на стулѣ, замахалъ руками и ногами, дѣлая въ то же время невозможныя гримасы, но такъ какъ это его не успокоило, онъ постарался набить побольше ротъ, хлебнулъ портеру, поперхнулся, и разговоръ, волей-неволей, прекратился.
— Я пошутила, сказала матъ, немного помолчавъ, — но если говорить серьезно, тебѣ дѣлаетъ честь, Китъ, что ты такъ заботишься о ней, хотя никто объ этомъ даже не знаетъ. Ну, да придетъ время, все откроется и она еще больше будетъ тебя любить. Право не понимаю, какъ старикъ рѣшается оставлять ее каждую ночь одну-одинешеньку въ цѣломъ домѣ.
— Вѣроятно, ему и въ голову не приходить, что ей тяжело, а то бы онъ ни за что въ мірѣ не оставлялъ ее одну. Ужъ я его хорошо знаю.
— Но для чего онъ это дѣлаетъ и отчего такъ старается скрыть отъ тебя, куда уходитъ по ночамъ.
— Этого я ужъ знать не могу. Если бы онъ не сталъ выпроваживать меня каждый вечеръ домой раньше, чѣмъ я обыкновенно уходилъ, мнѣ и въ голову бы не пришло подсматривать, что тамъ у нихъ творится.
— Слышишь, мама, что это за шумъ?
— Кто-то отворилъ калитку и вошелъ во дворъ.
— Кажется, къ намъ идутъ. Господи, ужъ не случилось ли съ ней какого несчастія? Не пожаръ ли у нихъ? Неужели старикъ ушелъ таки послѣ меня изъ дому?
При этой мысли Китъ остолбенѣлъ и не могъ двинуться съ мѣста. Шаги все приближались, дверь отворилась и въ комнату вбѣжала Нелли. На ней лица не было. Она вся запыхалась и отъ волненія не держалась на ногахъ. Видно было, что она спѣшила кое-какъ одѣться: платье на ней было въ безпорядкѣ.
— Миссъ Нелли, что случилось? вскричали въ одинъ голосъ и мать, и сынъ.
— Я пришла на одну минуту, дѣдушка очень боленъ. Съ нимъ былъ сильный обморокъ, съ трудомъ выговорила она.
— Я сейчасъ же побѣгу за докторомъ, и Китъ схватился за свою дырявую шляпу.
— Нѣтъ, нѣтъ, не надо, у насъ уже есть докторъ, вскричала Нелли. — Тебѣ… тебѣ… нельзя идти къ нему.
— Что такое? заревѣлъ Китъ.
— Нельзя. Не спрашивай меня, почему. Я и сама не знаю. Ради Бога, Китъ, не огорчайся, не сердись на меня. Право, я въ этомъ не виновата.
Китъ вытаращилъ на нее глаза, хотѣлъ что-то сказать, но не могъ выговорить ни слова.
— Онъ все жалуется на тебя, бредитъ тобой. Чѣмъ это ты его прогнѣвалъ?
— Я… прогнѣвалъ? снова заревѣлъ Китъ.
— Онъ говоритъ, что черезъ тебя на него обрушилось несчастіе, продолжала дѣвочка со слезами на глазахъ. — Онъ все зоветъ тебя, хочетъ тебя видѣть, да докторъ не позволяетъ, говорить, что онъ умретъ, если увидитъ тебя. Для этого собственно я и спѣшила сюда, хотѣла предупредить, чтобы ты больше никогда, никогда къ намъ не приходилъ. Я думаю, что тебѣ будетъ легче, если ты узнаешь это отъ меня, а не отъ кого нибудь другого. Боже мой, Боже мой, что ты надѣлалъ, Китъ! А я такъ была увѣрена въ тебѣ, считала тебя своимъ единственнымъ другомъ.
Несчастный мальчикъ все больше и больше таращилъ глаза на свою молодую хозяйку и попрежнему молчалъ.
— Вотъ, я принесла ему жалованье за недѣлю и даже немного больше, обратилась дѣвочка къ м-съ Неббользъ, кладя деньги на столъ, — онъ былъ всегда такой добрый ко мнѣ, такой услужливый. Дай Богъ, чтобъ онъ раскаялся въ своемъ поступкѣ, чтобы онъ хорошо велъ себя на новомъ мѣстѣ и чтобъ не очень горевалъ. Мнѣ такъ больно, что намъ приходится съ нимъ разставаться при такихъ грустныхъ обстоятельствахъ, но что-же дѣлать! Этому помочь нельзя. Прощайте!
Бѣдняжка не выдержала. Ей пришлось такъ много выстрадать въ этотъ послѣдній часъ: неожиданная болѣзнь дѣда, тяжелое порученіе, которое она взялась исполнить, вся эта сцена такъ подѣйствовала на нее, что она залилась слезами и опрометью выбѣжала изъ комнаты.
Мать Кита была поражена. Она знала своего сына за честнаго, хорошаго мальчика, неспособнаго ни на что дурное, но послѣ такого неожиданнаго обвиненія, которое тотъ не нашелъ нужнымъ опровергнуть ни однимъ словомъ, въ воображеніи ея, помимо ея воли, стали рисоваться самыя ужасныя картины: ей казалось, что онъ участвуетъ въ какой нибудь шайкѣ воровъ или грабителей, кутитъ по ночамъ и обманываетъ ее, придумывая невѣроятныя объясненія для своихъ отлучекъ. Она громко рыдала, раскачиваясь всѣмъ тѣломъ на стулѣ и ломая руки въ отчаяніи. Ее обуялъ такой ужасъ, что она не рѣшалась допрашивать сына, а онъ и не думалъ ее успокоивать. Ребенокъ, спавшій въ колыбели, проснулся и заоралъ, старшій мальчикъ опрокинулъ на себя корзину и тоже заплакалъ; матъ рыдала все громче и громче, а Китъ совершенно безучастно относился къ этому крику и плачу. Неподвижно, словно громомъ пораженный, стоялъ онъ на томъ же мѣстѣ и ни единый звукъ не вырвался изъ его груди.
XI
На слѣдующій день у старика открылась горячка и въ продолженіе нѣсколькихъ недѣль онъ былъ между жизнью и смертью. Въ домѣ его уже и помину не было о той тишинѣ и безлюдіи, къ которымъ такъ привыкла Нелли. Теперь, съ утра до вечера тамъ толпились чужіе люди. Нельзя сказать, чтобы за старикомъ былъ плохой уходъ, но все это были наемныя, продажныя сидѣлки, привыкшія близко видѣть болѣзнь и смерть и ничуть не стѣснявшіеся ѣстъ, болтать и даже кутить по сосѣдству съ комнатой больного.
Среди этой толпы, Нелли чувствовала себя болѣе чѣмъ когда либо одинокой. Она одна непритворно горевала о дорогомъ дѣдушкѣ, одна истинно заботилась о немъ, день и ночь не отходила отъ его постели, предугадывая его малѣйшія желанія — она одна слышала, какъ онъ бредилъ, безпрестанно произнося ея имя: забота и безпокойство о внучкѣ пересиливали даже болѣзнь.
Они все еще оставались въ старомъ домѣ, хотя онъ уже не принадлежалъ старику. Черезъ нѣсколько дней послѣ того, какъ онъ заболѣлъ, Квильпъ завладѣлъ всѣмъ его имуществомъ въ силу какихъ-то закладныхъ и росписокъ, подлинность которыхъ никто не сталъ оспаривать. Для того же, чтобы другіе кредиторы не вздумали предъявлять свои права на имущество больного, Квильпъ вмѣстѣ съ своимъ повѣреннымъ по дѣламъ поселился въ нижнемъ этажѣ.
Водворившись въ домѣ, онъ, прежде всего, велѣлъ запереть лавку и сталъ устраиваться по-своему — выбралъ два кресла: самое красивое и удобное, для своей собственной особы, и самое безобразное, самое неудобное, какое только могъ найти въ лавкѣ, для своего помощника; онъ поставилъ ихъ въ смежной комнатѣ съ лавкой, гдѣ и основалъ свою главную квартиру. Не смотря на то, что эта комната была очень удалена отъ помѣщенія больного, Квильпъ все-таки боялся заразиться и изъ предосторожности не только самъ весь день курилъ трубку, но и своего повѣреннаго заставлялъ курить безостановочно. Мало того, онъ послалъ на «пристань» за мальчикомъ-сторожемъ и, вооруживъ его длиннѣйшимъ чубукомъ, посадилъ у самой двери и приказалъ курить и курить, ни подъ какимъ видомъ, ни на одну минуту не вынимая трубки изо рта. Тогда только онъ успокоился, совершенно довольный тѣмъ, что онъ съ такимъ «комфортомъ» устроился въ домѣ.
Насколько самъ онъ былъ доволенъ своими распоряженіями, настолько эта распоряженія пришлись не по вкусу его помощнику. Начать съ того, что у него былъ невозможный стулъ — твердый, скользкій, покатый: онъ никакъ не могъ на немъ умоститься, а затѣмъ, онъ не выносилъ табачнаго дыма; но какъ послушный рабъ Квильпа, отъ котораго, вѣроятно, ожидалъ великихъ и богатыхъ милостей, исполнялъ всѣ его капризы, улыбался, скрѣпя сердце, и поддакивалъ ему во всемъ.