Лавка древностей. Том 1 - Чарльз Диккенс

— А что именно онъ говорилъ ей? спросила старуха.

— Да разныя разности. Вы не можете себѣ представить, какъ онъ былъ взволнованъ.

— Однако, это ужъ черезчуръ, подумалъ Дикъ и, воспользовавшись перерывомъ въ танцахъ, всталъ съ своего мѣста въ ту самую минуту, какъ Чегсъ подсаживался къ маменькѣ, чтобы засвидѣтельствовать ей свое почтеніе, онъ фертомъ прошелъ черезъ всю комнату: знай, молъ, нашихъ; намъ, молъ, все нипочемъ, а o такихъ пустякахъ мы и думать не станемъ. По дорогѣ онъ столкнулся съ Дженъ, кокетничавшей, за неимѣніемъ лучшаго, съ какимъ-то дряхлымъ старичкомъ — онъ занималъ комнату въ нижнемъ этажѣ — и прямо направился къ двери, у которой сидѣла Софи, красная, какъ піонъ, отъ любовныхъ нашептываній садовника Чегса. Дикъ остановился, чтобы проститься съ ней.

— Мой челнъ у берега, ладья въ морѣ. Я шелъ къ тебѣ затѣмъ, чтобы проститься въ горѣ, произнесъ онъ, печально глядя на нее.

— Вы уходите, спросила она яко бы равнодушнымъ тономъ. На самомъ дѣлѣ она была опечалена тѣмъ, что хитрость ея увѣнчалась полнымъ успѣхомъ.

— Ухожу ли я? съ горечью повторилъ Дикъ. — Да, я ухожу. Да вамъ-то не все ли равно?

— Нѣтъ, я только хотѣла сказать, что еще рано. Впрочемъ, вы вольны поступать, какъ вамъ угодно.

— Лучше было бы, еслибъ я съ вами не встрѣчался. Я вѣрилъ вамъ, вы были для меня благословеньемъ, Но я прозрѣлъ и проклинаю свое заблужденье. Софи закусила губы и стала слѣдить глазами за Чегсомъ, дѣлая видъ, что очень имъ интересуется, а тотъ въ это время съ наслажденіемъ тянулъ лимонадъ.

— Я шелъ сюда, — онъ забылъ, съ какой цѣлью шелъ къ нимъ, — съ сердцемъ полнымъ любви, окрыленный надеждой на счастье, а ухожу съ такимъ отчаяніемъ, которое можно понять, но описать невозможно. Въ этотъ вечеръ мои лучшія чувства были немилосердно попраны.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать, м-ръ Сунвеллеръ, мнѣ, право, очень жаль… промолвила Софи, опустивъ глаза долу.

— Вамъ жаль, вы огорчены, когда у вашихъ ногъ какой-то Чегсъ. Впрочемъ, покойной ночи, ма'амъ. Скажу вамъ только на прощанье, вамъ, конечно, пріятно будетъ это узнать, что есть на свѣтѣ молодая дѣвушка, которая растетъ и развивается для того, чтобы современемъ сдѣлаться женой вашего покорнаго слуги. Эта дѣвушка одарена отъ природы красотой, блестящими способностями и обладаетъ несмѣтными богатствами. Ея ближайшій родственникъ сдѣлалъ мнѣ предложеніе отъ ея имени и я далъ свое согласіе изъ уваженія къ нѣкоторымъ членамъ ея семьи, съ которыми нахожусь въ дружбѣ. А затѣмъ прощайте, извините, что я такъ долго задержалъ васъ своими разговорами.

«Теперь я, по крайней мѣрѣ, знаю, что совершенно свободенъ и могу и тѣломъ, и душой отдаться новому предпріятію», разсуждалъ Дикъ, ложась спать. «То-то обрадуется Фредъ, когда узнаетъ, что я такъ скоро отдѣлался. Ну, да это будетъ завтра, а до тѣхъ поръ постараемся выспаться, какъ слѣдуетъ».

Нѣсколько минутъ спустя, Дикъ спалъ сномъ праведныхъ и видѣлъ во снѣ, что онъ женился на Нелли, прибралъ къ рукамъ все ея состояніе и, достигнувъ могущества и власти, первымъ дѣломъ приказалъ перерыть садъ Чегса и устроитъ тамъ кирпичный заводъ.

IX

Трогательный разсказъ Нелли, отозвавшійся въ самомъ сердцѣ ея горемыки-собесѣдницы, давалъ лишь слабое понятіе о мученіяхъ, испытанныхъ ею въ послѣднее время. Не говоря уже о томъ, что она не могла быть вполнѣ откровенна съ еле знакомой женщиной, не могла разсказать ей всего о своей одинокой, безотрадной жизни, о своихъ тревогахъ и опасеніяхъ, о томъ, какой ужасъ наполнялъ ея душу при видѣ грозной тучи, нависшей надъ головой ея милаго дѣдушки, она еще, кромѣ того, боялась какъ нибудь проговориться и повредить старику, и этотъ страхъ останавливалъ ее посреди самыхъ сердечныхъ изліяній. Вотъ почему въ разсказѣ своемъ она лишь слегка коснулась главнаго горя, главной причины, заставлявшей ее страдать.

Вѣдь плакала-то она не потому, что ей жалко было самое себя, не потому, что ей такъ скучно жилось, безъ подругъ, безъ удовольствій, на которыя такъ падки дѣти ея лѣтъ, не потому, что ей приходилось проводить всѣ вечера и ночи одной: она видѣла, что старика гнететъ какое-то тайное горе, что онъ съ каждымъ днемъ слабѣетъ, иной разъ заговаривается, и невыразимо терзалась, слѣдя за нимъ шагъ за шагомъ и все болѣе и болѣе убѣждалась въ томъ, что это тайное горе сводить его съ ума. Къ тому же она знала, что во всемъ мірѣ нѣтъ ни одной души, кто принялъ бы въ нихъ участіе, помогъ бы добрымъ совѣтомъ. Подобныя мученія были бы не подъ силу и взрослому человѣку, какимъ же тяжкимъ бременемъ они ложились на душу ребенка, жившаго, какъ мы видимъ, среди самой неприглядной обстановки.

А старикъ и не подозрѣвалъ того, какъ страдала его внучка. При немъ она такая же заботливая, любящая, такая же веселая, какъ и всегда: смотритъ на него и улыбается, придетъ онъ домой, она бѣжитъ къ нему на встрѣчу, да такая довольная, такая радостная. Онъ и думаетъ: «слава Богу, по крайней мѣрѣ внучка счастлива». Онъ воображаетъ, что читаетъ въ ея сердцѣ, какъ въ открытой книгѣ, а тамъ, въ глубинѣ этого любящаго сердечка, таится великая скорбь, только она прячетъ ее отъ глазъ дѣдушки.

Было время, когда она счастливая, беззаботная, весело, какъ птичка, щебетала въ этихъ угрюмыхъ комнатахъ, казавшихся еще угрюмѣе въ сравненіи съ ея молодой, еле распускающейся жизнью. Но это время прошло. Давно уже не слышно ея звонкаго голоска: цѣлыми часами сидитъ она такая же молчаливая, такая же неподвижная, какъ и окружающія ее древности.

Одна изъ комнатъ ихъ дома выходила окномъ на улицу. Вотъ у этого-то окна она обыкновенно садится въ сумерки и думаетъ свою горькую думу. Нѣтъ ничего утомительнѣе, какъ не спать по ночамъ ожидая кого нибудь. Стараясь развлечься, она поглядываетъ на прихожихъ, на противоположныя окна, гдѣ иной разъ появляются какіе-то лица, и воображеніе ея начинаетъ разыгрываться. Ей хочется знать, какія тамъ комнаты; неужели такія же скучныя, какъ и та, въ которой она сидитъ; кто и какъ тамъ живетъ; видятъ ли ее жильцы того дома и радуются ли ея появленію у окна, какъ она радуется, глядя на нихъ и чувствуя себя, какъ будто не совсѣмъ одинокой. Она такъ долго смотритъ на какую-то кривую трубу, что ей наконецъ представляется, что это не труба, а какая-то страшная рожа; рожа хмурится на нее и старается заглянуть въ комнату. Дѣвочка немного успокаивается, когда наступившая темнота скрываетъ это пугало отъ ея глазъ. Однако, когда фонарщикъ зажигаетъ фонарь и этимъ напоминаетъ ей, что уже поздно, ей становится еще грустнѣй и какъ-то жутко оставаться одной въ темной комнатѣ. Она со страхомъ оглядывается назадъ и, убѣдившись, что все благополучно, никто не стоить за ея спиной, снова принимается смотрѣть на улицу. Вотъ кто-то несетъ гробъ; за нимъ молча слѣдуютъ нѣсколько человѣкъ: они спѣшатъ къ тому дому, гдѣ лежитъ покойникъ. Дѣвочка вздрагиваетъ, мысли ея принимаютъ еще болѣе грустное направленіе; ей живо представляется осунувшееся лицо дѣдушки, его дряхлая походка, мутный взглядъ; сердце замираетъ отъ ужаса. Что, если онъ умретъ, что, если онъ внезапно заболѣетъ и его привезутъ мертваго, или, что еще хуже, возвратясь какъ нибудь домой, онъ благословитъ ее и поцѣлуетъ, какъ и всегда и въ то время, какъ она, ничего не подозрѣвая, будетъ спать и видѣть веселые сны, онъ лишить себя жизни и кровь его заструится по полу и потечетъ до самой ея двери. Нѣтъ, это невыносимо! Она старается отогнать назойливыя мысли и опять глядитъ въ окно: теперь и тутъ ей нечѣмъ развлечься: уличная жизнь мало-по-малу стихаетъ. Лавки закрываются, сосѣди ложатся спать, судя по огонькамъ, мелькающимъ то тамъ, то сямъ въ верхнихъ этажахъ. Изъ одной только лавки пріятный красноватый свѣтъ падаетъ на мостовую, но и онъ вскорѣ исчезаетъ и на улицѣ становится темно, тихо и безлюдно, развѣ послышатся торопливые шаги одинокаго прохожаго, да запоздавшій сосѣдъ безцеремонно забарабанитъ въ свою дверь, требуя, чтобы его впустили домой.

Поздно ночью Нелли запираетъ окно и ощупью пробирается внизъ. Ей страшно, ей кажется, что она непремѣнно встрѣтить на лѣстницѣ одного изъ тѣхъ уродовъ, которые стоятъ внизу, въ лавкѣ, и часто тревожатъ ее во снѣ. Но вотъ она входитъ въ свою хорошенькую комнатку, освѣщенную изящной лампой, и нервы ея успокаиваются. Она становится на колѣни и долго и горячо молится Богу, она просить Его успокоить дѣдушку, возвратить имъ прежнее счастье, да такъ въ слезахъ и засыпаетъ, а чуть-свѣтъ уже вскакиваетъ съ постели; ей чудится, что дѣдушка звонить и ждетъ, чтобы она отворила дверь.

Дня три спустя послѣ свиданія Нелли съ женой Квильпа, старикъ — ему совсѣмъ нездоровилось — сказалъ внучкѣ, что онъ въ эту ночь не выйдетъ изъ дома. При этомъ извѣстіи Нелли вспыхнула отъ радости, но лишь только она взглянула на дѣда, на его страдальческое лицо, глаза ея отуманились грустью.

— Два дня, цѣлыхъ два дня прошло съ тѣхъ поръ, а онъ и глазъ не кажетъ! молвилъ старюсь подавленнымъ голосомъ. — Что онъ тебѣ говорилъ, дитятко?