Морские гезы (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

— За счет них и живешь? — спросил я.

— Нет, еще поле есть, — ответил мужчина.

Что он выращивает на этом поле, я допытываться не стал, потому что фермеру некогда было долго болтать со мной.

В шестнадцатом веке коровы паслись на лугах по обоим берегам реки Шельды. Коровы были мельче, зато их было намного больше. Были и лоцмана, но мне их услуги ни к чему. На иоле я и сам доберусь до Антверпена. Сейчас это самый крупный порт Северной Европы, а может, и всей. Пристани и пакгаузы на обоих берега. Множество судов самых разных типов и размеров. Известная мне классификация судов разбивалась вдребезги. Каких только гибридов я там увидел! Каждый судовладелец кроил на свой лад. Я вспомнил, как работал на судне одного ростовского судовладельца. Оно не имело крыльев мостика. По судовой легенде, судовладелец попросил дочь начертить макет, а она понятия не имела, что нужны крылья, сделала ходовую рубку от борта до борта.

Городские стены еще целы. Со стороны реки были высотой метров шесть, с круглыми десятиметровыми башнями, увенчанными острыми крышами. Трое ворот выходили на берег. Возле них стояли караульные с пиками и гвизармами.

Я ткнулся к концу пирса позади четырехмачтового судна с высокими бортами и сужающейся кверху надстройкой. Две орудийные палубы с портами на шестнадцать орудий на каждой и с каждого борта. Грузоподъемность не меньше тысячи тонн. Это не каракка, не каравелла и не галеон, а что-то предельно индивидуальное, скроенное из трех этих типов. Испанцы, не мудрствуя лукаво, по старинке называют такие суда «нао».

Не успел я выбраться на высокий причал, как ко мне подошел мужчина лет сорока двух в светло-коричневом дублете с гофрированным белым воротником, темно-коричневых штанах-тыквах с вертикальными разрезами, в которые проглядывали прорези желтой подкладки, и оранжевых чулках. На голове черная шляпа с короткими полями, загнутыми вверх, и обрезанным пером павлина. На широкой темно-коричневой кожаной перевязи, украшенной вышивкой золотыми нитками, висела рапира с позолоченной рукояткой. За ним шагали два стражника, похожие обмундированием и оружием на тех, что разгуливают по Роттердаму. И физиономии у них такие же усталые, будто целый день бревна таскали.

— Чего здесь встал? — сразу накинулся на меня чиновник. — Эта пристань не для мелких торговцев! Отправляйся на противоположный берег!

— Даже если я привез груз для герцога Альбы?! — нагло поинтересовался я.

— Какой груз? — сразу присмирев, спросил чиновник.

— Пушки, — ответил я.

— Пушки?! — переспросил он, удивленно глядя на иол.

— Да, — подтвердил я. — Английские чугунные пушки. Две шестифунтовые, две трехфунтовые. Мне сказали, что герцог покупает их у каждого, кто бы ни привез.

— Все верно, — произнес чиновник. — Только никто их не привозил раньше.

— Кому-то же надо было начать, — сказал я и спросил: — Не подскажешь, к кому мне обратиться?

— Старшим интендантом у герцога служит Диего де Сарате, — сообщил чиновник. — Мой солдат проводит тебя в ратушу.

Ратушу я видел в будущем. Нынешняя была похожа на нее. По крайней мере, имела столько же этажей — четыре — и башню по центру. Опознал и замок Стен, который сейчас часть городской стены, и кафедральный собор с длинной, острой, в стиле пламенеющая готика северной башней и недостроенной южной. Самый выдающийся долгострой в мире. В двадцать первом веке южную башню все еще не достроят. Наверное, решили, что две башни — это непозволительная роскошь, сэкономили немного. Солдат рассказал мне, что два года назад, во время иконоборческого путча, в соборе все перебили, переломали, разграбили и сожгли. Я заверил его, что все будет восстановлено, и собор станет еще краше. Рубенс постарается. Солдат не знал человека с таким именем.

Улицы в городе мощеные. Сточных канав две, проложены вдоль домов и прикрыты каменными плитами и кое-где досками. Город растет в высоту. Одноэтажные дома не встретил даже на окраине, а двухэтажные стали редкостью. В основном трех-, четырех-, пятиэтажные. На первых этажах лавки и мастерские, но не везде. Некоторые дома используются только под жилье. Здание ратуши было пышно украшено гербами маркграфа Антверпенского, герцога Брабантского и Римского императора. Я сразу вспомнил времена, когда брабантские рыцари были готовы служить любому из них за гроши. Сейчас Антверпен — экономическая столица Европы.

Возле входа в ратушу несли караул два десятка солдат. Судя по смуглой коже, выходцы из южных областей, исповедующих католичество. Поскольку я шел в сопровождении солдата, никто меня не остановил и ничего не спросил. Главный интендант Диего де Сарате занимал просторное помещение на втором этаже. Там стояло с десяток столов, за которыми скрипели гусиными перьями мелкие чиновники. Их руководитель сидел в дальнем конце у окна за широким и длинным столом, накрытом темно-красной скатертью, длинной, почти до пола, на стуле с высокой резной спинкой. В резьбе цветы чередовались с крестами. Диего де Сарате не было и тридцати. Мне показалось, что его черные волосы завиты, а не кудрявы от природы. Тонкие усы-стрелки подносом на узком смуглом лице, а на подбородке черный «плевок» волосин. Дублет золотого шитья с длинными рукавами и прорезями на плечах, белым гофрированным воротником шире тех, что носили в Роттердаме и уже закольцованным спереди, и белыми кружевными манжетами. На левой руке три золотых перстня с рубинами, а на правой — два с коричневыми гиацинтами. На столе по левую руку лежала трость из черного дерева с позолоченным набалдашником в виде земного шара, по которому плыла каравелла, а по правую стоял массивный серебряный кубок емкостью в пол-литра, в который наливал белое вино из серебряного кувшина пожилой слуга в золотой ливрее.

— Добрый день, синьор де Сарате! — поздоровался я на испанском языке.

Главный интендант снисходительно кивнул в знак приветствия и спросил:

— Кто ты такой?

Я представился подданным испанского короля с острова Мальта, оказавшимся здесь волею разгневанного моря. Главный интендант что-то слышал про скитания рыцарей-госпитальеров. Он счел, что я такой же ревностный католик, как и они, после чего посмотрел на меня все еще сверху вниз, но под менее острым углом.

— До меня дошел слух, что нашему королю нужны английские чугунные пушки, что он платит по сто флоринов за шестифунтовую и шестьдесят за трехфунтовую. Я привез по две, — сказал в заключение своего рассказа.

— Тебе все правильно сказали, — подтвердил Диего де Сарате. — Мы купим у тебя пушки после того, как испытаем их.

Поскольку он даже не заикнулся об откате, пушки испанцам нужны, видимо, позарез. У себя они никак не могут наладить литье таких. Местные мастера делать хорошие не умеют, а специалисты из Англии не хотят ехать в Испанию ни за какие деньги, боятся инквизиции. Это меня порадовало. Были сомнения, что действительность окажется не такой радужной, как мне рассказывали по поводу пушек в Роттердаме. Я бы, конечно, продал пушки роттердамским купцам, которым тоже надо чем-то вооружать свои корабли, но получил бы меньше. Прибыль не окупила бы риск. Проще заниматься продажей сыра и сукна.

— Как вы понимаете, у меня не было возможности проверить пушки, — предупредил я. — Продавец сказал, что испытывал их, что согласен взять назад, если окажутся плохими.

— Среди англичан много жуликов, за ними нужен глаз да глаз! — поделился жизненным наблюдением главный интендант.

То же самое англичане говорят об испанцах. По-моему, правы и те, и другие.

— Нам очень нужны пушки калибра двадцать четыре фунта, полуторные и даже двойные, — сообщил он.

Пушкой сейчас принято называть именно двадцатичетырехфунтовку (калибр сто пятьдесят миллиметров). Ядро в одиннадцать без малого килограмм пробивало на малой дистанции борт любого нынешнего корабля. Полуторная — это тридцать шесть фунтов, а двойная — сорок восемь. Двенадцатифунтовые назывались полупушками. Калибром менее двенадцати фунтов именовались фальконами или — совсем маленькие — фальконетами, и последнее название часто заменяло предыдущее. Впрочем, это была английская классификация, которая и приживется, а так в каждой стране были свои обозначения. В основном исходили из длины ствола в калибрах. Назову усредненные данные и наиболее часто встречающиеся названия: до десяти калибров — мортира, до пятнадцати — гаубица, до тридцати — пушка, более — кулеврина. Последняя из ручного оружия превратилась в пушку, но сохранила свое название из-за длинного ствола. Я буду придерживаться английской классификации.