Лорд Малквист и мистер Мун - Том Стоппард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воскресший Христос выглядел так, будто вот-вот расплачется. Но он вышел, а Мун уселся на ковер. Вспомнил, что сидит на Мари, поэтому встал и посмотрел в окно на Воскресшего Христа. Тот за уздечку втягивал осла по ступенькам. Осел вошел в комнату и встал у камина, чувствуя себя как дома, словно в детской сказке. Мун и Воскресший Христос боком взвалили ковер ослу на спину. Он угрожающе закачался.
— Тебе придется сесть сверху, — решил Мун. — Иначе они свалятся.
Воскресший Христос стиснул его руку и взмолился:
— Слушьте, ваша честь, я ж не знаю, куда их везти… меня в любую минуту могут остановить, в любую. Что я им скажу?
— Что ты торговец коврами. Армянин. По-английски не говоришь.
— Но я Воскресший Христос!.. Дело дрянь. Мун и забыл.
— Ну так и скажи им это.
Ковер доставал Воскресшему Христу до плеч.
— Я не могу туда залезть, сэр, — пожаловался он.
Мун подвел осла к стулу с прямой спинкой. Воскресший Христос забрался на стул, словно на собственный эшафот, и перекинул ногу через чудовищное седло.
— Ей-ей, как на верблюде каком-нибудь. — Он опасливо глянул вниз.
Мун вывел осла в прихожую. «Хвала Воскресшему Аллаху. Если я кому-нибудь понадоблюсь, найдете меня в Британском музее, я буду описывать черепки, пока мимо летят годы. С меня и прошлого хватит». Передняя дверь распахнулась, и в проеме нарисовался Долговязый Джон Убоище: ноги врозь, шляпа прямо, левая рука расслабленно висит у бедра. Убоище стрелял с левой руки.
Увидев его, Воскресший Христос тихо вскрикнул.
— Рановато пока, — сказал Убоище. Он внимательно посмотрел на идущего к нему через прихожую осла. — Славно. — Он взял у Муна уздечку и остановил осла. — Занятно.
Мун смотрел. Он тут ни при чем, он просто зритель. Это личная точка зрения.
Воскресший Христос молчал.
— Не понимаю, — сказал Убоище. — Чем он торгует? Фильмами об Иисусе?
— Коврами, — сказал Воскресший Христос. — Я не говорить по-английски, я американец. — Ему удалось изобразить некоторую надменность, но под взглядом Убоища она увяла.
— Всю ночь?
— Да, ваша честь.
Лицо Убоища пыталось передать чувства, которые он не мог выразить словами. Его рука, стремительная, как гремучая змея, дернулась, и револьвер со стуком упал на пол. Он наклонился, подхватил его одним плавным движением, выпрямился и прицелился Воскресшему Христу в грудь.
— Не стреляйте! — взвизгнул Воскресший Христос.
— Ты кувыркался на своем ковре с моей кралей? — проскрежетал Убоище.
— Я никогда ее прежде не видел, — пропищал Воскресший Христос. — Ваша честь, я маленько перебрал огненной водицы и ничегошеньки не помню.
Лицо Убоища расплылось. Он опустил револьвер.
— Ради тебя. — Он разрыдался. — Ради грязного плюгавого неотесанного торговца коврами. Я убью эту сучку.
Он выпустил уздечку, с криком и слезами бросился наверх и исчез на лестничной площадке. Мун пнул осла по задним ногам, и тот размашисто вышел в дверь и спустился по ступенькам. Воскресший Христос чуть не упал, но осел вовремя выровнялся. Мун смотрел, как они враскачку удаляются по улице.
Он слышал, как Убоище распахивает и захлопывает двери и орет: «Фертилити!»
— Ее здесь нет, — сказал Мун, когда снова увидел ковбоя.
Убоище уселся на верхнюю ступеньку и разрыдался в рубашку. Мун поднялся и сел рядом с ним. Убоище подвинулся. Мун ждал, пока он не перестанет плакать. Они сидели на верхней ступеньке.
Убоище шмыгнул носом, вытер глаза рукавом и почесал голову дулом револьвера. Сунул револьвер обратно в кобуру.
— Вот тебе и женщины, — сказал он. — Никогда не догадаешься. Подумать только — этот грязный карлик в ночнушке. Он хоть настоящий?
— Настоящий кто? — спросил Мун.
— Вот это-то я и хочу знать.
«Вот это-то я и хочу знать. Настоящий кто?»
— Скажу вам честно, старина, — сказал Убоище, и мозг Муна отметил нотки нерешительности в его голосе, пока тот не продолжил: — Эта девушка ужасно ко мне относилась, я не стыжусь признаться, что она и вправду мне нравилась, но она играла со мной, понимаете — играла со мной, в игры играла, — да, времечко было то еще…
— А я и вправду вам поверил. Значит, вы не настоящий ковбой? — спросил Мун.
— Боже правый, нет, — ответил Убоище. — Но учтите — мне нравится быть ковбоем.
— А… мистеру Джонсу?
— Тоже. — Он вопросительно посмотрел на Муна: — Вы же не думаете, что он ей нравится, а?
— Нет, не думаю.
Несколько секунд они сидели молча. Мун пытался все переосмыслить, но безуспешно. Убоище вздохнул:
— Знаете, эта девушка… Она мучила меня так, что я и врагу не пожелал бы… ну, Джасперу-то пожелал бы.
— Как вы ее встретили?
— Ну, видите ли, это наш район. Мы ездим по двое. О, она нас привлекла, она была восхитительна. Веселая, знаете ли… — Он задумался. — Едва я ее увидел, так про остальных и думать забыл. — Он плаксиво шмыгнул носом. — Я прошел сущий ад — не спал, не прятался.
— На вашем месте я бы ее бросил, — посоветовал Мун. — Она того не стоит.
— Вы здесь работаете?
— Нет. Вообще-то да, работаю, но у меня, знаете ли, все иначе: я на ней женат.
— На ком?
— На Джейн.
— На Фертилити? — уставился на него Долговязый Джон. — Она мне сказала, что ее мужа убили на дуэли.
— Ничего страшного, — сказал Мун, благодарный Убоищу за то, что тот смутился. — Она такая.
— Все время?
Мун серьезно над этим задумался.
— Да.
— Тогда почему вы с этим миритесь, я бы ее убил.
— Я люблю ее, — сказал Мун, отчаянно оплакивая в душе свою любовь.
— Я вас понимаю, — произнес Убоище.
— Знаете, между ней и этим парнем на осле ничего не было, — сказал Мун.
— Правда?
— Правда, — успокоил его Мун. — Он перепутал. Подумал, что вы говорите о чем-то другом. — Тут он вспомнил. — Мари мертва. Вы убили Мари.
— То есть? Я не видел Мари со вчерашнего дня, — повернулся к нему Убоище.
— Вы застрелили ее через окно.
— Мари?
— Попали ей в грудь.
Убоище тихо присвистнул:
— Господи, какой ужас! Бедная девушка.
— Да, — сказал Мун.
— Где она?
— Он увез ее на осле. В ковре. — Он решил ничего не говорить о генерале.
— Старушка Мари, — сказал Убоище. — Знаете, я никого раньше не убивал.
— Ее вот убили, — сказал Мун.
Смех, да и только.
«— Мари мертва. Ты убил ее, — ровно сказал он, хотя все его существо переполняла ненависть к этому убийце с ледяными глазами.
— Нет, — захныкал Убоище. — Я не видел Мари со вчерашнего дня.
— Ты застрелил ее через окно.
Он протянул руку и железной хваткой стиснул горло сопливого мерзавца. „Грязная крыса!" — процедил он и одним рывком…»
Но он мог только смотреть. Он зритель.
«К тому же если и есть слова, которые можно процедить, „грязная крыса" к ним не относятся».
— Ваш жеребец на улице?
— Кобыла, — сказал Убоище. — Это кобыла.
— Я не вижу ее на улице.
— В конце концов я с нее слез, а она просто пошла дальше. Как заводная. Не думаю, что это настоящий жеребец или кобыла. Думаю, она заводная. Бог знает, где она теперь. Наверняка ушла в море.
— Вы кино снимаете? — спросил Мун.
— Хотелось бы. Этим я бы не прочь заняться.
— Да. Простите, запамятовал ваше имя.
— Д. Дж. Убоище. Надо бы устроиться в кино.
— В кино нет настоящих пуль, — предупредил Мун.
— В кино они без надобности, — сказал Убоище.
Мун чувствовал себя так, будто разговор — это гиря на веревке, которую ему приходится волочить в одиночку. Он неловко встал и спустился по лестнице, одолевая здоровой ногой по одной ступеньке зараз.
— Ногу поранили? — участливо поинтересовался Убоище.
— Нет, — ответил Мун. — Просто еще не привык к новым шпорам. — Он улыбнулся улыбкой невинного лунатика, которому в психушке поручают всякую мелкую работу. — Порезался.
— Дайте-ка взглянуть.
Мун спустился с лестницы, сел, снял туфлю и размотал платок.
— Выглядит паршиво, — сказал Убоище. — Антисептиком промывали?
— Нет, — ответил Мун. — Думаю, у нас его нету.
— Вы что, о столбняке никогда не слыхали? Пойдемте-ка на кухню.
Они прошли на кухню, где Убоище включил холодную воду.
— Дайте платок. — Убоище намочил его и промыл рану.
Мун облокотился на раковину и скорбно повернул голову к окну.
«Увы, он смертен! Нет, не плачь, девица… счастлив тот, кто обретает покой, когда на его глазах солнце восходит над его садом… О, Петфинч, Петфинч, дом мой и сад души моей, позволь мне упокоиться под твоим дерном там, где упадет эта стрела».
— Ну как?
— Отлично, спасибо.
Холодная вода смягчила боль, охладила и сократила рану. Убоище затянул платок.