Том 20. Избранные письма 1900-1910 - Лев Толстой

Л. Т.

Саша все к вам собирается. Михаил Сергеевич* уехал, а Таня* еще у нас. Едва ли она, бедная, доносит. Жаль ее. Миша* с женою* приезжают жить. Книжку «Подражание Христу» посылаю Марии Михайловне*. Журналы оба возвратите.

112. А. П. Новикову

1904 г. Апреля 22. Ясная Поляна.

22 апреля 1904.

Адриан Петрович,

Получил ваше письмо и вашу рукопись*. Рукопись в высшей степени интересна, и в ней много хорошего: прекрасно описаны жизнь в деревенской нужде и потом в глупой барской роскоши. Недостатки следующие: 1) Слишком часто подчеркиваются нелепости барства. Это ослабляет впечатление. 2) Рассуждения в Берлине о рабстве слишком длинны и однообразны. Надо сократить, оставив десятую часть. 3) Рассказ о Казерио* ненатурален. Тоже сократить или выпустить. Желательно же было бы прибавить: 1) подробности женитьбы и семейной жизни, 2) очень хорошо бы было описать прием в военную службу и самую службу. В общем же, гораздо больше очень хорошего, чем слабого. И вся вещь производит сильное и хорошее впечатление. Советую вам переработать ее, и тогда опять дайте мне просмотреть*. Вашу мысль, окончив статью, послать экземпляр княгине* я не одобряю. Зачем без пользы раздражать.

Любящий вас

Л. Толстой.

113. Н. В. Орлову

1904 г. Апреля 22. Ясная Поляна.

Спасибо вам, дорогой Николай Васильевич, за присылку фотографии*. Я ждал хорошего, но ваша картина превзошла мои ожидания. Все прекрасно и в целом и порознь. Не унывайте и продолжайте работать в том же направлении. Ваш замысел телесного наказания превосходен. Такая картина, да и все ваши — не только картины — это добрые дела, картина же телесного наказания должна быть событием*. Я ни одного художника русского взятого в целом не знаю равного вам. Не унывайте, все минется, правда останется. А ваши произведения правда, и трогательная правда.

Жена* обещала послать вам собрание моих сочинений. Простите, что давно не догадался послать.

Любящий вас

Л. Толстой.

22 апреля.

Хороший вам сюжет: рекрутская ставка: присутствие, голый рекрут трясется под меркой, геморроидальный воинский начальник, доктор степенный в очках*. Сходите на набор в уезде.

114. В. В. Стасову

1904 г. Апреля 22. Ясная Поляна. 22 апреля 1904.

Дорогой Владимир Васильевич,

Что от вас давно нет весточки. Здоровы ли вы? и успокоились ли о ваших страдающих близких?* Напишите. Только и знаю про вас по вашим статьям в «Новостях»*.

Посылаю с благодарностью обратно: «Кавказский сборник»*, Ничше* и собрание указов*. У меня осталось много книг: Bernhardi*, Gerlach*, Custine* и «Русская старина». Желал бы подержать еще первые три, а «Русскую старину» на днях вышлю.

Будьте так добры, если это нетрудно, верно ли я перечислил находящиеся у меня книги? Нет ли еще каких?

Хотелось бы получить некоторые записки декабристов, изданные за границей, именно: Трубецкого, Оболенского, Якушкина* и вообще таких, которые не изданы в России. Если хоть малейшее затруднение, не посылайте. Je crains d’abuser*. Наши вам кланяются и вас помнят и любят.

Прощайте пока.

Лев Толстой.

115. А. Ф. Кони

1904 г. Мая 1. Ясная Поляна.

Письмо ваше и оттиски* получил, дорогой Анатолий Федорович, и благодарю вас.

Особенно тронула меня ваша заботливость о таких пустяках, как подробности одежд при Николае*. Жена утверждает, что она помнит плюмажи в 50-х годах. Может быть, они оставались у генералов, а государь уже не носил их. Постараюсь при случае справиться по портретам Николая 50-х годов. «Судебную этику» я прочел, и хотя думаю, что эти мысли, исходящие от такого авторитетного человека, как вы, должны принести пользу судейской молодежи, я лично не могу, как бы ни желал, отрешиться от мысли, что как скоро признан высший нравственный религиозный закон, категорический императив Канта, так уничтожается самый суд перед его требованиями. Может быть, и удастся еще повидаться, тогда поговорим об этом.

Дружески жму вашу руку.

Лев Толстой.

1 мая 1904.

116. В. В. Стасову

1904 г. Мая 8. Ясная Поляна.

Спасибо за присылку книг*, Владимир Васильевич, и за длинное письмо*.

Не отчаиваюсь увидать вас. Будет очень хорошо. Вашего Шейлока* еще не прочел, но непременно прочту. Я теперь совсем отстал от Шекспира* и занят другим. Только что окончил статью о войне* и занят Николаем I и вообще деспотизмом, психологией деспотизма, которую хотелось бы художественно изобразить в связи с декабристами*.

Напугали вы меня описанием своей дурноты. Но all is well what ends well*. Также очень well освобождение вашей крестницы*. Нынче получил известие об освобождении просидевшего без всякой причины моего приятеля Никифорова, старика, очень почтенного человека. Книг пока никаких не нужно. Получили ли посланные вам?*

Прощайте пока.

Лев Толстой.

8 мая 1904.

117. В. Г. Черткову

1904 г. Мая 13. Ясная Поляна.

Не скрою от вас, любезный друг Владимир Григорьевич, что ваше письмо с Бригсом было мне неприятно*. Ох, эти практические дела. Неприятно мне не то, что дело идет о моей смерти, о ничтожных моих бумагах, которым приписывается ложная важность, а неприятно то, что тут есть какое-то обязательство, насилие, недоверие, недоброта к людям. И мне, я не знаю как, чувствуется втягивание меня в неприязненность, в делание чего-то, что может вызвать зло.

Я написал свои ответы на ваши вопросы и посылаю*. Но если вы напишете мне, что вы их разорвали, сожгли, то мне будет очень приятно. Одно, что в вашем обращении ко мне не было неприятно мне, это ваше желание иметь от меня непосредственное обращение к вам с просьбою после смерти рассмотреть, разобрать мои бумаги и распорядиться ими. Это я сейчас и сделаю.

Вот вы пишете, что будете откровенны, не сетуйте и на меня (я знаю, вы не будете), что я тоже вполне высказываю, что думаю и чувствую.

Вы мне задали трудную задачу с текстом переводов эпиграфов*. Постараюсь это сделать. Я смутно чувствовал, что это нужно было сделать, и сам виноват, что не сделал этого тогда же. Прощайте пока. Привет вашим и Ольге*. Радуюсь, что ей и детям хорошо.

Лев Толстой.

1904, 13 мая.

Нужно было к этому письму прибавить три пункта. Два вспомнил, а третий забыл. Один пункт то, что вся эта переписка, как с моей, так и с вашей стороны, останется для всех тайной.

Второй пункт в том, что, как мне бы ни хотелось содействовать материальному успеху ваших изданий, то есть моих писаний, мне было бы очень тяжело отступить от принятого и очень для меня приятного решения не печатать ничего художественного до моей смерти. Вообще всякое практическое отношение к моим писаниям, — мое участие в нем — для меня прямо болезненно. Знаю, что вы поймете меня и не осудите.

Третье, хотя не то, что я забыл, это то, что я перечел вашу статью и надеюсь написать предисловие краткое*.

118. В. Г. Черткову

1904 г. Мая 13/26. Ясная Поляна. 1904. Мая 13–26.

Владимиру Григорьевичу Черткову.

Дорогой друг Владимир Григорьевич.

В 1895 году я написал нечто вроде завещания*, то есть выразил близким мне людям мои желания о том, как поступить с тем, что останется после меня. В этой записке я пишу, что все бумаги мои я прошу разобрать и пересмотреть мою жену, Страхова и вас. Вас я прошу об этом, потому что знаю вашу большую любовь ко мне и нравственную чуткость, которая укажет вам, что оставить, что выбросить и когда и где и в какой форме издать. Я бы мог прибавить еще и то, что доверяю особенно вам еще и потому, что знаю вашу основательность и добросовестность в такого рода работе и, главное, полное наше согласие в религиозном понимании жизни.

Тогда я ничего не писал вам об этом, теперь же, после девяти лет, когда Страхова уже нет и моя смерть, во всяком случае, недалека, я считаю нужным исправить упущенное и лично высказать вам то, что сказано о вас в той записке, а именно то, что я прошу вас взять на себя труд пересмотреть и разобрать оставшиеся после меня бумаги и вместе с женою моею распорядиться ими, как вы найдете это нужным.