Сокровище тамплиеров - Джек Уайт

Синклер повернулся и начал спускаться по тропе, а Андре последовал за ним, глубоко задумавшись и осторожно ведя за собой лошадь.

— Монета останется при вас, — буркнул Сен-Клер, когда они благополучно закончили спуск. — Я всё обдумал и полагаю, что мог бы назвать семерых-восьмерых, включая Робера де Сабле. А почему бы и не включить его в список? Итак, я могу назвать восьмерых лично мне известных крестоносцев, причём трое из них — братья-сержанты Храма, люди честные и достойные, но не обладающие большим влиянием и высоким положением. Это позор для меня.

— Позор? Но ведь в том нет твоей вины. Твоя честь принадлежит только тебе, так же как честь каждого из названных тобой людей принадлежит только ему. Это самое изумительное во всём, касающемся чести, кузен. Она живёт в нашей душе и устанавливает для каждого из нас личное мерило, и каждый из нас вынужден жить по своим собственным канонам. О, ты услышишь, как я говорю о чести Храма, или о чести воинов-тамплиеров, или о чести ордена, но всё это бессмыслица, облачённая в слова. Честь не может принадлежать никому, кроме отдельного человека. Она — его личное достояние и личное бремя; только его и никого другого. И всё это сводится к совести и выбору в час Страшного суда. К тому моменту, когда каждый должен будет провести черту на песке и встать позади неё. Твои представления, кузен, могут отличаться от моих, но никто в нашем мире не может лгать Богу. Твоя честь принадлежит тебе, это твоя сущность, твоя душа. А моя честь — только моя!

Андре Сен-Клер глубоко вздохнул.

— Ладно, — промолвил он. — И каково ваше последнее предложение?

— Я предлагаю войти в пещеру и поприветствовать Ибрагима. Он уже должен нас ждать. Больше предложений у меня нет.

— А у меня есть, всего одно.

— И в чём же оно заключается?

— Вернёмся в Акру и выступим с армией на юг, к Иерусалиму. Мне кажется, это самое разумное решение. Тем более что тогда у нас появится время обсудить наши терзания с братом Жюстином, у которого сейчас, когда все послушники приняты в орден в качестве братьев, полно других дел. И конечно, с магистром де Сабле. Я ещё раньше хотел у вас спросить — имеете вы хоть малейшее преставление о том, сколько наших братьев, не считая нас двоих, находится сейчас на Востоке?

— Не знаю. Но мы явно не единственные члены братства Сиона в Святой земле.

— Да. Далеко не единственные. По моему разумению, братьев здесь не меньше четырёх десятков, только едва ли кто-нибудь заботится о том, чтобы собрать их вместе. Мы не проводим сборов в Святой земле, и это кажется мне неправильным. Ведь жизнь братства не должна зависеть от неблагоприятных обстоятельств. Поэтому я намерен предложить великому магистру подумать о создании внутри ордена Храма особого общества, встречи которого будут проводиться втайне от остальных. Как вы считаете? Это было бы нетрудно устроить, и тогда у нас было бы чем заняться до конца войны. Мы могли бы посвятить своё время и помыслы исполнению высшего долга, не отвлекаясь на второстепенный. Как вам эта идея?

Алек Синклер кивнул. Потом кивнул ещё раз — уже с бо́льшим воодушевлением.

— Мне она нравится. Мы возвращаемся в Акру, беседуем с великим магистром, маршируем в Иерусалим с армией Ричарда, но по дороге вновь присоединяемся к братству. Превосходная затея. Я знал, кузен, что голова у тебя работает, и сейчас ты снова это доказал. А теперь давай засвидетельствуем своё почтение грозному Ибрагиму и получим его депеши.

Ибрагима, однако, на месте не оказалось. Он был там и, видимо, некоторое время ожидал на плоском камне в центре пещеры — Алек нашёл там послание, начертанное на листе пергамента. Угол пергамента прижимала клетка с почтовым голубем, на которой лежала кожаная трубка с документами.

В письме Ибрагим объяснял, что пробыл здесь целый день, больше не может ждать и оставляет документы, предназначенные франкскому тиади — так ассасины называли высшего местного представителя ордена Сиона. В настоящее время им являлся Робер де Сабле. Алек должен был положить бусину в привязанный к птичьей лапке цилиндрик и отпустить птицу, чтобы та нашла путь домой.

Андре внимательно наблюдал за тем, как Алек вытащил из заплечного мешка нитку бус, снял с неё маленькую бусинку и уронил в маленькую металлическую трубку.

— Красными бусинками пользуюсь только я, — пояснил Синклер. — У меня их целый мешочек, и я постоянно ношу с собой связку. Как только Ибрагим увидит такую бусинку, он сразу поймёт, что я получил его послание и всё в порядке.

Алек выпустил голубя, как только они вышли из пещеры, и наблюдал за его полётом, пока птица не пропала из виду. Потом обернулся к кузену.

— Сегодня Акра, а завтра, если будет на то Божья воля, мы выступим на Иерусалим, чтобы во главе с Ричардом и благословенным Робером де Сабле восстановить мощь нашего братства по всей Святой земле. В путь, кузен?

ГЛАВА 11

На следующий день Андре Сен-Клеру вспомнились замечания кузена о целомудрии и аскетизме, ибо, прежде чем армия снялась с лагеря и двинулась на юг, он чуть ли не лицом к лицу столкнулся с сестрой Ричарда, Иоанной Плантагенет.

Огромная армия пришла в движение ещё до рассвета, когда трубы королевских герольдов и колокола подняли всех с постели, знаменуя начало первого дня похода. То было двадцать четвёртое августа 1191 года, воскресенье, день святого Варфоломея.

В тот день из-за приготовлений к выступлению заутреню отменили, но всё равно перед рассветом священники и епископы начали служить Святую мессу. Отовсюду доносились повторявшиеся нараспев молитвы — они сливались в невнятный гул, подобный гудению пчёл громадного улья.

С откинутым кольчужным капюшоном, со стальным