Обратный отсчет: Синтез - Токацин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анализ проходил быстро — прибор уже определил соединения и теперь выдавал их на экран, высчитывая процентный состав. Сармат сузил глаза. «Девяносто процентов тетрафторида? Такой эффект у двухмесячной очистки? Знать бы заранее — не стал бы тратить время. Прямоточный реактор отработает не хуже.»
Очень осторожно, крупица за крупицей, тетрафторид был возвращён в ёмкость. «Будут проверять на обратном пути?» — подозрительно сощурился Гедимин, выглядывая на полу и одежде просыпанные кристаллы. Он не оставил следов — только немного металлической стружки и припоя после ремонта анализатора. Исправный прибор со втянутыми щупами снова лежал в футляре.
«Работа закончена,» — сообщил сармат, подойдя к табло. Хольгер не отходил далеко — уже через пять секунд пришёл ответ.
«Шлюз откроется через минуту.»
Гедимин остановился в полуметре от двери, дожидаясь, пока сработают пневмозатворы. Он украдкой обернулся, посмотрел на анализатор и досадливо сощурился. «Был бы очень полезный инструмент. Очень.»
Детали для будущего фторирующего реактора лежали в его тайнике — вместе с трубами, вентилями и листами металла для достройки самой лаборатории. Там же были спрятаны листки с отрывочными наметками — ни одного полного чертежа, но Гедимин достроил бы их с закрытыми глазами. «Очень много работы,» — думал он, слыша, как лязгают открывающиеся затворы. «Будет приятно к ней вернуться.»
14 октября 55 года. Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити
— Нет, — покачал головой Гедимин. — По крайней мере, не сегодня.
— Уверен? — вполголоса спросил Иджес.
Они стояли у ремонтного ангара, дожидаясь, пока глайдер, собирающий ремонтников «Волчьей речки» по сорбционным установкам, прилетит за ними. Торкват Марци, временно оставив их наедине, отошёл к диспетчерской и обсуждал что-то с одиноким охранником и сарматами-лаборантами. На аэродроме было тихо и пусто, лишь роботы-уборщики сметали со взлётной полосы растительные остатки.
— Слишком опасно, — сказал Гедимин; ему было слегка не по себе — как будто он где-то ошибся и сам пока этого не заметил. — В прошлый раз тебя не схватили по чистой случайности.
— Если тебя схватят ещё раз — точно расстреляют, — прошептал Иджес, оглянувшись на охранника; тот стоял к сарматам спиной, его занимал только разговор с Торкватом. — А меня только посадят в карцер. Это тебе нельзя туда возвращаться.
— Это мои опыты, — отозвался Гедимин. — Никто больше из-за них не пострадает.
— Эй! Глайдер! — крикнул, обернувшись, Торкват. Он первым заметил тёмную точку на небе. Она быстро увеличивалась, и вскоре глайдер, подняв сильный ветер, опустился на посадочную полосу. Гедимин стоял неподвижно — судя по темпам снижения скорости, транспорт должен был остановиться рядом с ним.
— Увидимся утром, — он на мгновение сжал руку Иджеса. Тот хмуро кивнул.
— Осторожнее там.
Из мусорного оврага медленно выезжал бульдозер. Гедимин, дожидаясь, пока он вывернет к ангарам, разглядывал с обрыва утрамбованную свалку. Верхний слой пустых контейнеров, обёрток и прелой листвы окончательно закрыл вход в убежище. Сармат высмотрел на поверхности несколько пятен раскрошенного фрила — остатки электронных устройств, выкинутых, скорее всего, охраной. К ним с другого края оврага уже присматривался сармат-уборщик. Гедимин дождался, когда он решится спуститься на свалку и в поисках безопасной дороги исчезнет за старой спортивной площадкой — и кубарем скатился по склону, разбрасывая листья. Люк убежища на секунду приоткрылся и тут же захлопнулся за ним. Снаружи шуршали опадающие обёртки, снова маскируя вход в убежище.
Повесив зажжённый фонарь на крепление на потолке, Гедимин отряхнулся от прилипших листьев и огляделся по сторонам. В убежище было сухо и прохладно — достаточно тепло, чтобы не коченели руки в перчатках, но вот снимать комбинезон сармат уже не стал бы. Снаружи третий день не было дождя; воздух становился всё холоднее, близилась точка кристаллизации. «С охлаждением реактора проблем не будет,» — подумал Гедимин, обматывая колени плотными повязками. Иджес всё-таки сделал «обувь для ползания», и три пары таких обмоток теперь лежали в закрытой нише у входа. В убежище было много таких ниш, Гедимин помнил их наизусть и находил в полной темноте — но надеялся, что случайный пришелец на них не наткнётся. В некоторых хранились реагенты, пригодные для производства примитивной взрывчатки, а в других можно было обнаружить контейнер с тетрафторидом урана или собранный вручную и довольно ненадёжный лазер…
Пневмомолот, завёрнутый в ветошь, лежал в одном из малых отсеков — там, где его оставил неделю назад Иджес. Гедимин осмотрел разобранный механизм, провёл пальцем по буру, — инструмент был в полном порядке, и после недолгой заминки сармат с пневмомолотом за плечами пополз к стене обрыва.
В пластах известняка темнела глубокая ниша — Иджес успел забуриться на полтора метра в склон. Лаз получился узким — только-только втиснуться, лечь на спину и дотянуться буром до потолка. Наверху гудел аэродром, грохотали проезжающие гусеничные глайдеры, — когда Гедимин опробовал пневмомолот на стенках ниши, расширяя проём, никто даже не посмотрел в сторону врага. Выждав пять минут и убедившись, что никто ничего не заметил, сармат вполз по пояс в пролом. «В вентиляционных ходах было удобнее,» — подумал он, придерживая содрогающийся пневмомолот. Известняк поддавался — не так легко, как рыхлая засыпка в замурованных туннелях, но легче ураносодержащего гранита…
Когда Гедимин смог сесть, дело пошло быстрее; он сделал передышку, чтобы выгрести ближе к выходу гору обломков камня. Когда вся гора известняка, песка и полужидкой грязи оказалась у люка, сармат осторожно приоткрыл его и выглянул наружу. Дно оврага тонуло в темноте — фонари, освещавшие соседние дома и дорогу, не дотягивались до свалки. Гедимин, стараясь не шуметь, выгреб из убежища все обломки и поворошил слой листвы и мусора, чтобы спрятать их. «Это просто камни. Они не должны вызвать подозрения,» — думал он, вытирая пол и руки мокрой ветошью. Её он выкидывать не стал — драные комбинезоны и чехлы матрасов попадались нечасто, и было много желающих забрать их себе.
По ощущениям Гедимина, до отбоя оставалось всего ничего; можно было бы вернуться в барак, но
