Иван Ефремов - Ольга Ерёмина

Иван Антонович был человеком, умеющим создавать удобства и продумывать мелочи быта. На даче вдовы Ферсмана, в гараже, он увидел банки из-под растворимого кофе с гвоздями. Банки были закрыты, из-под каждой крышки свисало на ниточках по одному гвоздю — чтобы не открывать банки в поисках гвоздей нужного размера. Это приспособление совершенно сразило Ефремова. Он и сам был внимателен к мелочам, но это — высший пилотаж.

А. М. Григорьев, переводчик, принятый у Ефремовых как свой человек, вспоминал: «Никогда не забуду одной нашей встречи в конце 60-х годов. Это было летом. Мы сидели в крохотной кухоньке и пили чай. Отпив чаю, мы почему-то затронули вопросы кулинарии (наверное, потому что с продуктами тогда было не ахти. Всё надо было доставать, иногда выстаивая долгие очереди). Тасенька раздумывала, что готовить на обед, и принесла поваренную книгу, о которой в те годы ходили только слухи. Это была книга Молоховец «Советы молодым хозяйкам». Она начала зачитывать вслух отрывки из книги. Услышав слова «Если вам нечем угостить…» и так далее (продолжение всем известно[310]), мы с Иваном Антоновичем начали хохотать. Остановить нас было невозможно. Каждый новый совет вызывал новые приступы хохота. А когда мы дошли до изготовления экономичных напитков бочками, пришлось чтение прекратить, иначе Ивану Антоновичу могло стать плохо с сердцем».[311]

Ефремова часто просили о помощи, причём иногда в самых неожиданных ситуациях. Однажды он учил знакомую женщину… рожать! Предыстория этого была драматической: одна знакомая, редактор, съев некачественной колбасы, заболела ботулизмом. Диагноз поставили поздно, когда нашёлся врач, сталкивавшийся с этой формой заболевания только в Западном Китае. Лечение оказалось крайне тяжёлым, организм был истощён. Тем не менее после выздоровления молодая женщина забеременела и, опасаясь за ребёнка и боясь родов, впала в депрессию. В этом состоянии и пришла она к доктору биологических наук Ефремову. Иван Антонович объяснил ей, как протекают роды, какой будет последовательность мышечных сокращений и сопутствующие им психические состояния, а затем составил индивидуальный комплекс профилактических упражнений. Теория была успешно проверена практикой, родилась здоровая девочка…

Накануне 1970 года Ефремов вновь обратился к индийским предсказаниям. 1970,1971 и 1972 годы ожидались плохими, особенно последний. Затем начнётся постепенный подъём с пиком благополучия в 1977 году. Пережить бы тяжёлый период…

Летом 1970 года, после получения из типографии «Часа Быка», Ивану Антоновичу не удалось уехать на дачу. На июль в Ленинграде было запланировано крупнейшее мероприятие — Международный анатомический конгресс. Такие конгрессы проводятся раз в пять лет, заявленная их цель — уточнение анатомической номенклатуры, но подлинное значение — в свободном общении учёных разных стран. В СССР собирались приехать около 2700 учёных из пятидесяти семи стран, в их числе — американский профессор А. Ш. Ромер, общепризнанный корифей палеонтологии позвоночных, который обязательно хотел повидаться с Иваном Антоновичем. От Ленинграда до Москвы — всего-то ночь пути! Но у Ромера было разрешение только на посещение Ленинграда, и о приезде его в Москву пришлось хлопотать особо. Э. К. Олсон, давний друг Ефремова, тоже собрался с женой в СССР в качестве туриста. Главной целью поездки, о которой он мечтал два года, была встреча с Ефремовым.

Оба гостя посетили Палеонтологический институт, днём осматривали коллекции музея, но вечерний приём был негласно перенесён в квартиру Ефремова.

Иван Антонович и Таисия Иосифовна в это время отдыхали в «Узком». Они хотели организовать обед в честь гостей прямо здесь — подобные приёмы практиковались в этом дорогом академическом санатории. Но на этот раз администрация почему-то запретила проводить такую встречу, и Ефремовы срочно вернулись в Москву.

Угощать американцев в условиях тотального дефицита продуктов и не ударить в грязь лицом — дело хлопотное и материально обременительное. Ефремов, уже больше десяти лет не считавшийся работником ПИНа, принял на себя бремя научного представительства. Тася принялась хлопотать об обеде, помня о кулинарных предпочтениях гостей. Купила на рынке парной телятины, свежих овощей и фруктов. С кухни доносились аппетитнейшие запахи — готовила она превосходно.

Иван Антонович не раз со смехом вспоминал, как в прошлый приезд Олсона они вместе обедали у Орлова. Затем с Олсоном вернулись домой, в Спасоглинищевский переулок, — голодные, и Иван Антонович с надеждой спросил:

— Поесть что-нибудь есть?

Гости с жёнами — Ромер с Руфью и Олсон с Лейлой — приехали почти одновременно. На груди у Ромера красовался значок со схематичным золотым изображением земного шара на тёмно-синей эмали, с цифрами «IX» и «1970» и названием конгресса на латинском языке. Слева, колонкой — слово «Ленинград» по-русски и латинскими буквами, справа — памятник Ленину на трибуне. Ленин-то вроде не имел отношения к анатомии, но тут уж так совпало: в год столетия вождя всё имело ленинскую атрибутику.

При тройственной встрече докторов наук присутствовал и один без пяти минут доктор — Пётр Константинович Чудинов.

На лицах гостей ощущалось довольство, которое возникает от спокойного, устойчивого существования. Ефремов же ощущал, что в его жизни многое держится на честном слове, в том числе материальное благополучие. Но достойно принять гостей — святое дело.

Беседа шла на английском языке. Ромер, внимательно присматривавшийся к своему знаменитому коллеге, спросил:

— Почему вы не бываете на зарубежных конгрессах?

— А вы как думаете? — отбил вопрос Иван Антонович.

Руфь стала цеплять Ивана Антоновича темой дискриминации евреев в СССР, о которой трубила антисоветская пропаганда. Ефремов ответил с усмешкой, что в их академическом доме он, русский, живёт на втором этаже, под ним, на первом этаже, в точно такой же квартире — русские, а на третьем — еврейская семья. Чуть выше, в их же подъезде, в четырёхкомнатной квартире — евреи.

Руфь продолжала твердить своё, и тогда Иван Антонович привёл её на кухню — с окном, выходившим во двор, где были припаркованы машины.

— Вот машины — видите, на них ездят и русские, и евреи, и все машины одинаковые.

Олсон, неплохо знавший русский язык и даже одолевший русский текст «Дороги ветров» с его образностью и речевым богатством, много шутил, Иван Антонович не отставал. Обстановка была самой непринуждённой. Прощаясь, Ромер, немного прищурившись, сказал:

— Теперь я понимаю, почему вы не бываете за границей. Вы слишком… неручной.