Войку, сын Тудора - Анатолий Коган

Круг обороняющихся, шаг за шагом отступавших к лесу, медленно сужался. И Штефан-воевода не так далеко от себя увидел Чербула, чья сабля как раз врезалась в янычарский каук, разрубив заодно и голову, на которой он красовался. Клинок застрял, и в этот миг на молодого воина со свирепым воплем набросился покрытый кровью дервиш. Неспособный в тесноте сечи замахнуться ятаганом, дервиш ударил Чербула рукоятью по шлему и занес уже над ним левую руку с кинжалом. Но Войку успел выдернуть саблю, сразил противника скользящим ударом и, отступив насколько было можно, назад, бросил его под ноги сражающихся. И тут же, заметив, что другой янычар замахнулся на боярина Тимуша боевым топором, уколом в плечо остановил руку нападающего и обезглавил его ударом под подбородок.

«Вернулся все-таки, девичий вор, — без гнева подумал князь. — И драться научен отменно. Жаль, если пропадет. Но кто это с ним?»

Успев разглядеть смуглый профиль рыцаря Фанци, Штефан почувствовал, как кто-то, не особенно церемонясь, тянет его за рукав. Сдвинув брови, князь обернулся. Перед ним с тревогой на лицах стояли портарь Шендря и Русич.

— Прибежал человек из лесной стражи, государь, — сообщил портарь. — Вдоль троп прячутся какие-то люди — мунтяне или изменники.

Штефан окинул взором поле боя. Сражение было проиграно; с помощью предателей, знакомых с тропами в кодрах, враги могли окружить последних защитников лагеря. Но Штефан не мог заставить себя повернуть им спину; мешали тридцать одержанных им побед, мешала несломленная гордость князя и воина. Минуты, бесценные минуты летели в тревожном молчании молдавского воеводы. Бежали, когда изменяло счастье, государи и полководцы могущественнее его; бежали от Штефана самого и Матьяш-круль, и визирь Гадымб. Но бегство всегда постыдно; князь Штефан не станет пить из этой мерзкой чаши, даже если сама смерть захочет принудить его к тому.

— Этого не будет, — с упорством подумал воевода.

Тогда, приблизившись к князь, перед ним тяжело рухнул на колени отцовский соратник, поседевший в битвах боярин-казначей.

— Своею жизнью ты волен не дорожить, воевода, — молвил он. — Но мыслить должен, как государь, о всей отчине своей и ее людях. Что станет с землею нашей, — возвысил он голос с болью, — без государя ее и защитника? Для того ли учил тебя сидеть в седле и держать в руках саблю отец? И на кого оставишь ты землю наш? Опомнись, княже! Подумай, что станет со всеми, кто клялся быть верным тебе до смерти; подумай, как возрадуются враги!

Князь Штефан упрямо молчал, глядя в землю, перед собой. Тяжко было князю-воеводе в первый раз побежденным уходить с поля боя, хотя и с честью, перед громадным превосходством вражьих сил.

— Отступайте в лес, — проговорил он наконец. — Четами и стягами, не разбредаясь. А после — держитесь ближе к ворогу. Ворог и соберет нас снова вместе, около него и найдем друг друга.

— А ты, государь? — начал снова Юга.

— Ты, пане Юга, — нетерпеливо перебил князь, — коли будет милостив господь, доберешься до Хотина. Храни крепость, храни княгиню нашу, детей. Ты, пане Шендря, — портарь столицы; вот и скачи в Сучаву, возьми в руки ее защиту. На вас обоих, баде Юга и брат Шендря, наша надежда.

— А сам ты, государь?

— Ты, Влад, — продолжал Штефан, будто не слыша, — вижу, при нашей особе остаться хочешь. Так тому и быть. При нас, для письменного дела, останется Русич, пане Тоадер, — повернулся князь к своему главному дьяку. — Твоей же милости — в Сучаву ехать, с паном Шендрей. Там вы будете нужнее, твоя милость и те дьяки, которые останутся в живых.

Громовое «алла!» прервало этот разговор. Свежие алаи осман, подоспевшие из долины, бросились в сечу. И тут Войку увидел Юниса. В развевающемся плаще, в повязанном малой чалмой невысоком островерхом шлеме молодой бек стремительно рвался вперед во главе сотни разъяренных бешлиев, рубя наотмашь саблей, отводя встречные удары небольшим серебряным щитом. Юнис очерчивал перед собой кровавый круг, заполнявшийся ранеными и убитыми, и воины пророка с обожанием во взорах ломились вслед за ним в ряды ак-ифляков. «Вот он, — мелькнуло в мыслях Чербула, — тот самый турок, которого ты спас, и вот что творит он теперь».

Чербул рванулся наперерез своему мусульманскому побратиму. Но твердая рука Русича сдержала его на месте.

— Не время, — сказал Влад. — Надо спасать государя.

Турки теперь уже не наступали сплошной стеной. Гигантский спрут турецкой армии, наползший на лагерь Штефана-воеводы, все чаще теперь выдвигал и проталкивал перед собой мощные щупальца, нащупывая те места, где ряды защитников достаточно поредели, пытаясь расчленить ряды своего противника. Такое щупальце, тянувшееся следом за смелым Юнисом, глубоко вклинилось в поредевшее войско молдаван, прошло уже мимо Войку, справа, и витязь потерял из виду приятеля, подаренного ему некогда болотами под Васлуем. Но слева тянулось уже другое; еще не видя, какая между ними добыча, вырвавшиеся далеко вперед османские отряды устремились навстречу друг другу, замыкая вокруг князя и его ближних опасное кольцо.

Войку и Влад, Фанци, Могош, Тимуш, все спутники Чербула, еще остававшиеся в строю, вместе с несколькими десятками куртян из личной сотни воеводы, двинулись к лесу, прорубая дорогу в сплошном частоколе бешлиев и янычар. Под саблями витязей, под страшной палицей неустанно распевавшего псалмы пустынника в стене врагов открывалась зияющая просека, по которой ближние воины и бояре, окружив со всех сторон князя и не пуская его в гущу сечи, с бережением выводили Штефана-воеводу, спасая его от гибели или плена. Упал, пронзенный копьем, старый Михай Тимуш, исполнивший давнюю мечту — коснуться родной земли и за нее умереть. Сраженный в упор из пищали, расстался с жизнью капитан казачьего стяга Федор Кан-Темир. Десятки войнов — молдавских землепашцев, армян, генуэзцев и немцев из городских стягов, казаков и осевших на Молдове московских людей, потомков нашедших здесь приют чуть ли не сто лет назад богемских выходцев — гуситов, — десятки и сотни храбрецов устлали своими телами кровавый шлях к спасению, пробиваемый для воеводы его верным войском, пока князь и его ближние не оказались на надежной тропе, уводившей их в недры кодр, в глубины зеленого океана, к которым ни один завоеватель не посмел еще подступиться.

И тут перед отступающими отрядами вырос новый противник — мунтяне, проведенные предателем Винтилэ. Обманув бдительность тыловой стражи лагеря, мунтяне порубили Опрю и его сотню и с криками торжества набросились на молдаван, пробиваясь к своему давнему обидчику, живому укору для отступников во всех окрестных державах и землях.