АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

По дороге домой Тим купил большое яблоко. Такое большое, что Дим уснул, не доев. Тим осторожно вынул остаток из его кулачка и положил на стол. Ящик, поставленный набок — стол и шкаф сразу. Ну да, мебелью он так и не обзавёлся, даже не думал об этом. Одеть и накормить Дима, укрыть его, поесть самому, он сам себе нужен только для того, чтобы Дим не остался один. В Цветном он не поселился из-за Дима, да и до работы было слишком далеко, а в белых кварталах ни на что, кроме этого сарайчика, он, при его заработках к тому же, не мог рассчитывать. Здесь его оставили в покое. Сарай на задворках, ящики вместо мебели, вода в колонке на другом конце сада, печка, жрущая уйму дров и нагревающая сарай от силы на три часа, но… но никто не донимает ни его, ни Дима вопросами. Как её звали, эту весьма почтенную пожилую леди? Эйди? Да неважно. Они прожили у неё почти месяц. Отдельная комната, мебель, бельё, он может раз в неделю купать мальчика в ванне, завтрак и обед, а при необходимости и ленч мальчику, он, разумеется, убирает весь дом, работает в саду и ещё деньгами… Его устраивало всё. Но она стала расспрашивать Дима о родителях, а когда он зашёл к ней заплатить за очередную неделю, сказала:

— Вы совершили благородный поступок, сохранив мальчика, но теперь его надо вернуть в надлежащую среду, вы понимаете? — он кивнул. — Ваша выдумка о Горелом Поле была весьма остроумна и, разумеется, оправдана в тех условиях, но теперь она излишня. К тому же, Горелое Поле — это русская пропаганда и не нужно, чтобы мальчик повторял её. Это может затруднить ему дальнейшую жизнь. Я могу похлопотать о поиске родственников бедняжки, а пока ему, безусловно, будет лучше в монастырском пансионе для сирот.

Он поблагодарил, положил как всегда деньги на стол и ушёл. Когда стемнело и она уснула, он одел спящего Дима и ушёл, неся сына на руках.

Тим оглядел зашитую рубашку — всё-таки от частых стирок швы ползут, но не ходить же в грязном — и стал убирать. Летом из-за ещё одного такого бегства ему пришлось бросить часть вещей и зимнее пальто Дима. Так что теперь он всё держал под рукой, а уходя на работу, почти всё брал с собой. Хорошо, уже холодно, и тёплая одежда на них. Оделись и пошли. Как тогда, той зимой.

Тим задул коптилку, лёг рядом с Димом и натянул на плечи сшитое из мешков одеяло. Дим сонно вздохнул и, как всегда, обнял его за шею. Так у них повелось с той ночи…

…Дим, но он ещё не знал его имени, шёл рядом, держась за его палец. И каждый шаг отдавался болью по всей руке. От пальца до плеча. Малыш бодро топотал босыми ножками и болтал без умолку. Он плохо понимал эту болтовню. И от множества незнакомых слов, и от туманящей голову боли. Малыш, конечно, устал и замёрз, и хотел есть, но не просил и не жаловался. Дальше всё путалось. Вроде он наклонился, и малыш вытащил у него из кармана кусок хлеба. А потом он, кажется, нёс его на руках. Ничего не чувствуя и не соображая от боли. Уходя от липнущего к лицу и горлу запаха Горелого Поля. А потом на секунду очнулся, и ничего не мог понять. Он сидит на земляном полу в каком-то сарае, вжимаясь в угол. И у него на коленях свернулся усталый изголодавшийся малыш. И его руки охватывают малыша сверху, прикрывая полами расстёгнутой куртки. Но… но кто расстегнул ему куртку? Сам он этого не мог сделать, он же горит, у него руки до плеч онемели. Но и мальчик, даже с его слов, справиться с застёжкой не мог. Значит, что? Значит, руки работают?! Но он не чувствует их. И боль… то нахлынет, то отпустит. И не дёрнись, не застони: пригрелся малыш, обхватил его за шею, уткнувшись макушкой ему под подбородок, и уже не всхлипывает во сне, а посапывает…

…Тим осторожно, чтобы не побеспокоить Дима, лёг поудобнее. Нет, ничего толком он не помнит. Куда-то они шли. Ночами. Днём он прятал Дима и прятался сам. Где-то достал какие-то обноски, смастерил из них малышу одежонку. Где-то доставал еду. И сам не заметил, как кончилась, куда-то ушла боль, руки обрели силу и ловкость. Падал и таял снег. А у Дима — он уже знал его имя — не было башмаков. Те, что он нашёл, были велики, мешали ходить и не позволяли бегать. И он понял, что иного выхода нет…

…Он устроил Диму убежище-пещерку в развалинах и оставил его там.

— Сиди тихо, Дим. Голоса не подавай.

— Пап, а ты вернёшься?

— А как же.

— Ты за едой пойдёшь?

— Да. Держи хлеб. Захочешь есть — пожуёшь, только не вылезай. Понял?

— Ага.

Он загородил лаз в пещерку, убедился, что малыша ни с какой стороны не видно, и пошёл. Легко ступая, как скользя, бесшумно и бесследно. Разбитые в щебёнку и практически целые дома вперемешку. Развалин прибавилось, но он уверен: здесь он был и идёт правильно. Вот и нужный дом. Смотри-ка уцелел. Удачно. Он вскрыл парадную дверь и вошёл в тёмный подъезд. Достал пистолет и стал подниматься по лестнице. Четвёртый этаж, две двери. Ему нужна левая. Вот она. Пальцами он нащупал кругляш номера. Да, девяносто пять. Точно. Прислушался. За дверью нежилая тишина. Он вытащил универсальную отмычку. Три замка. Не страшно. Замки простые. И кусачки не понадобились: цепочка не накинута. Точно, квартира брошена. Но на всякий случай он быстро, подсвечивая себе фонариком, прошёлся по квартире. Пусто. И бежали не второпях, так что возвращаться вряд ли надумают. Отлично! Он вышел, запер за собой дверь, снова все три замка и приладил секретку, по которой мог сразу определить: не входил ли кто без него. И уже тогда побежал за Димом…

…Не открывая глаз, Тим прислушался. Нет, это ветер, всё спокойно. Он может спать дальше…

…Дим ждал его на месте и даже хлеб не весь съел.

— Пошли, — шепнул он.

Дим послушно уцепился за него. Для скорости он взял Дима на руки и побежал. Обе секретки — на парадной и квартирной дверях — были целы. Когда вошли в квартиру, он ещё раз прислушался, тщательно запер за собой дверь и, велев Диму стоять на месте, пошёл к окнам. Он хорошо помнил, что светомаскировку здесь соблюдали тщательно, но проверил. Шторы были опущены и плотно прилегали к рамам. Но выключатель щёлкнул впустую. Света не было, а если и воды нет… то хреново. Но хоть под крышей переночевать — это сейчас удача.

— Дим, иди ко мне, сынок.

Подшаркивая, везя по полу слишком большие башмаки, малыш подошёл к нему. Он взял его на руки и, подсвечивая себе фонариком, пошёл в спальню. К его изумлению, оказалось, что и электричество, и вода не отключены. А просто во всех люстрах и лампах вывернуты лампочки. А вделанные в стену над кроватью в спальне бра и лампы в ванной действуют. Дим с интересом озирался по сторонам, сидя на кровати.

— А чего, пап, мы здесь делать будем?

— Сначала вымоемся. А там посмотрим.

Он отвёл Дима в ванную.

— Раздевайся, Дим. Сейчас я воду пущу.